Разводились мы более чем странно — мы вообще не разводились. Нас развели обстоятельства. Я был молодой и глупый — делал карьеру. Уходил в страшную рань и возвращался, когда все нормальные люди, исполнив супружеский долг, спали. Иногда звонил и предупреждал, чаще — не звонил вообще. Я был чертовски занят, а чем именно — не знаю. Сейчас не могу вспомнить — а чем я был занят? Что делал сутки напролет? Мы жили рядом словно чужие — я и она. Я не знал, какие цены в магазинах. Я и сейчас не знаю. Не знал, откуда берутся продукты — лениво ковырял вилкой, что-то ел. А жизнь куда-то бежала, вот только бежали мы с ней в разные стороны.

— А ты кто?

— Скворцов, звать Дима.

Зачем она спросила? А если не Дима? А если не Скворцов? Это что-то меняет? Сколько на свете имен. Почему она спросила, как меня зовут? Я — Скворцов и был им прежде, чем родиться. Еще не появился на свет, а Скворцов уже был. Ветер в окно. Деревья проснулись — о чем-то говорят, шумят, качаются. Подойти к окну? А что я там увижу? Как качаются деревья?

Звонит телефон. А прежде не звонил — умер он. Я ходил и платил, а он, сволочь, не звонил. Три месяца не звонил, и три месяца я платил. Спрашивается, за что платил?

— Дмитрий Анатольевич? Я вас, наверно, побеспокоила. Нет? — Элла Сергеевна смеется в трубку, — за вами сейчас заедут. Кто заедет? Тимур. Его зовут Тимур. Он позвонит, и вы спустись вниз. Спасибо… я на вас рассчитываю.

Хрень какая-то! Кто такой Тимур? И что ему от меня нужно в половину первого ночи? А если я сплю? Или у меня болит голова… и почему Тимур?

Деревья качаются — я не ошибся. Погода — дрянь. Укрыться теплым одеялом и на все забить. Мы едем — летим в ночи. За рулем, наверно, Тимур. Он не представился, но позвонил. Сказал — выходи. Я вышел. Тридцать минут всего лишь. А вот и поворот — я его узнал. Здесь мы стояли и я, как дурак, пинал колесо. Зачем я пинал колесо?

Поселок. А здесь серьезно. Охрана, будка и шлагбаум. А теперь куда? Вниз? — я спускаюсь вниз — пахнет сосной. Мой любимой запах — свежая сосна. Не туда? А куда? — Тимур, или кто он там, подсказывает, туда лучше не ходить. Но именно там раздаются голоса. Мы заходим, я беру в руки кий и начинаю играть. Просто мне больше нечем заняться. Гоняю шары, вновь ставлю и вновь бью — тысячу лет не играл. Последний раз… когда же это было?

— Привез?

На меня смотрит какой тип — явно не Тимур.

— Ты — Скворцов?

Я кладу кий на стол и жду.

— Только до развилки, — говорит он мне. — Понял? Только до развилки. Лично отвечаешь, — в голосе угроза. Он достает телефон и начинает нажимать клавиши. Через мгновение мой карман приходит в движение — звонят мне! ОК, — говорит тип и закрывает дверь.

Ночной воздух бодрит, я вижу, как идет пар — сегодня прохладно. Дима! Ну где же ты был?

Элла Сергеевна машет мне рукой. Она сидит в своем желтом цыпленке и улыбается. Элла Сергеевна пьяна — не нужно быть проницательным, чтобы понять, как она пьяна.

— Ты на меня сердишься? Какие вы, мужики, упрямые! Дима, у нас сегодня что? Понедельник или вторник? Ах, уж вторник… как быстро летит время. Где сумочка? Я вечно забываю сумочку. Дима, будь добр, посмотри, пожалуйста.

Я смотрю.

Элла Сергеевна смеется.

— Ну до чего ты не сообразительный. Посмотри, есть ли там мои права… не бойся, только до развилки. Я дала слово Грише. Ты видел Гришу? Колоритная внешность, а в душе ягненок. Но сначала мы проедем… как вы его, мужики, называете? Блок пост — вот как. У них тут все под контролем — государство в государстве. Они тебя проверяли? Не проверяли? Гриша их всех уволит.

Перспектива оказаться в качестве пассажира с нетрезвой дамой на загородном шоссе ночью — все о чем я мечтал. И почему, в конце концов, именно я? Тот же Тимур неплохо бы справился с обязанностями.

— Это опасно, — предупреждаю я.

— Знаю, — говорит Элла Сергеевна, — я никогда не курю за рулем. Пристегнись на всякий случай. И прошу тебя — не давай мне советы. Самое противное, когда тебе дают советы. Ты какую музыку любишь? Тут одно старье, — она принялась копаться в бардачке. — Все некогда. Зайти в магазин и купить что-нибудь приличное — некогда. Завтра съездим и что-нибудь купим. Ты согласен?

— Может быть, поведу я? Вы сейчас не в том состоянии, к чему напрасно рисковать?

Элла Сергеевна включает музыку.

— Он мне иногда нравится. И бывает, не нравится вообще — слушать не могу. У тебя так бывает? Странно, правда? Либо он нравится, либо не нравится…коробка автомат… с Гришой мы простились. Свинья, даже не вышел проводить даму. Скворцов, как по-твоему, я похожа на даму? Ты не видел настоящих дам… ну и стервы они все.

Как мы проехали десять километров до развилки — я их буду помнить всегда. Каждый поворот казался мне последним. Элла Сергеевна не только вела машину, она еще и шутила. Определенно, она была на подъеме, чего не скажешь обо мне. Постареть я не постарел, но похудел точно. Желудок мой прилип к позвоночнику, пальцы на ногах скрючились в напрасной попытке ухватиться за что-нибудь. Слава богу, я не ужинал. В противном случае несложно представить возможные последствия. На развилке мы покурили. И что странно — мне показалось, Элла Сергеевна и вовсе не была пьяна. Так обычно выглядит усталый человек — несколько заторможенные реакции и небольшая апатия.

— Вот еще один день прошел, сказал она, — а нужен он кому-нибудь или не нужен… Грише невозможно отказать. Он нормальный мужик, бескорыстный — редкое явление наших дней. Не понравился? И правильно, зато мне нравится. Ты не понял, Гриша не в моем вкусе. Мы… в общем, мы приятели, это когда без взаимных обязательств. Я ему сказала, мне нужен Скворцов, и он тебя привез. Я сказала — до развилки и слово сдержала. Он тебя предупредил? Видишь — предупредил, а мог и промолчать. Выходит, какие-то обязательства существуют?

— Поздно уже, — напомнил я.

— Знаю. Ты меня не слушаешь.

— Почему — слушаю. Можно поговорить и в машине — холодно здесь.

— Умным людям холодно не бывает. Скворцов, ты — кто?

Быть нянькой мне давно не приходилось. В лесу было действительно прохладно. Два часа ночи — не лучшее время для философской беседы, да и находилась мы на разной волне. Вероятно, Элла Сергеевна поняла. Или устала или замерзла — шмыгнула в машину.

Глупый какой-то получился день, а вечер еще хуже. Поэтому мой вам совет — не берите телефон, если вам звонят за полночь. Ответить можно только в одном случае — если у вас на свете имеется дорогой и близкий человек. Гриша мне не позвонил. На диван я запалился усталый и злой. Или нет, в обратном порядке — злой и усталый. Что-то начинает происходить, некое движение в непонятном направлении.

Как ни покажется странным, но чувство неудовлетворенности — прекрасный жизненный стимул. Одна беда — оно вас может раздавить и уничтожить. У меня когда-то был товарищ — весельчак и балагур. Я ему завидовал — все нападки судьбы он встречал улыбкой. Много лет спустя до меня дошло — его улыбка единственная защита в этом жестоком и несправедливом мире. Улыбаюсь я крайне редко — слишком много скопилось во мне иронии и цинизма. Они оба ходят, держась за руку, и часто провести грань и определить, кто есть кто невозможно.

У меня неприятности, верней, неприятности у Миши — Михаила Петровича. Какие-то семейные проблемы, он обратился ко мне — попросил подменить. Я — к Элле Сергеевне. Результат? Мишу уволили. Я был взбешен! Ворвался в кабинет и потребовал объяснений.

— А не много ли вы себе позволяете? — холодно спросила она. — Вы, Дмитрий Анатольевич, вообще-то здесь кто? И почему он не обратился ко мне? Он у кого работает — у вас или у меня?

— Обыденная практика, человек попросил подменить.

— Я бы все равно Лаптева уволила. Давно собирались, но решение откладывала. А вам его жалко?

— Не вижу причины.

— Причина — мое решение.

— Нет, это не причина. Лаптев не вписывается в вашу новую концепцию.