— Что там?
— Что?
— Бежит огромная птица! — Хануби опустил ружье, развел руки, показывая ее величину.
— Это казуар, — сказал Скотт, — не стоит стрелять. Он уже далеко, да и некогда с ним возиться. Мы еще встретим их достаточно.
Казуар мчался по долине, как ветер. Он был очень похож на страуса, только с гребнем на голове, как у курицы, и оперением на шее, как у индюка. На концах крыльев и в хвосте у него нет тех красивых перьев, из-за которых так ценят страуса. И вообще перья казуаров скорее похожи на шерсть. Интересно, что птенцов высиживает не самка, а самец казуара.
— Жаль, — сказал Брук, — что в этой дурацкой стране, кроме казуаров, нет, — кажется, ни одного животного, на которого стоило бы поохотиться.
— Зато больше чем достаточно хищных людей, — заметил ему Скотт. — Однако пора возвращаться. Файлу, наверное, уже ждет с обедом.
Пробираясь через кустарник, они были оглушены громким, пронзительным криком какаду. Порядочная стая этих попугаев, рассевшись среди ветвей, вела шумную беседу. Белые, с розовой шейкой и красным чубом, освещенные солнцем, они казались раскрашенными.
— Разболтались, как настоящие попугаи! — сказал Брук, затыкая уши, — и вдруг закричал, замахал руками, завопил и начал кататься по земле.
Все в удивлении остановились.
— Что с ним случилось? — спросил Скотт. — Неужели крик какаду лишил его рассудка?
— Ой, помогите! Осы! Осы! — отчаянно кричал Брук.
Бедняга корчился от боли, но его товарищи не могли удержаться от смеха. Вдруг и над ними послышалось жужжание — и все бросились наутек, кто куда.
Оказывается, Брук нечаянно ступил ногой на осиное гнездо.
Избавившись наконец от нападения, он принялся ругать, на чем свет стоит, и ос, и какаду, и ни в чем не повинных папуасов, и их страну.
Гневался он не напрасно. Все лицо его распухло, глаза заплыли; он выглядел очень смешным и жалким.
Этому особенно радовались Чунг Ли и Файлу, — два врага, одинаково желавшие «добра» мистеру Бруку.
Так плыли несколько дней. За все время только один раз встретились с папуасами. Из небольшого залива навстречу им вышло несколько челнов, в которых было множество папуасов, вооруженных луками и копьями. По их виду и энергичным жестам можно было судить, что намерения у них самые воинственные.
Однако, едва услышав выстрелы, все они разбежались.
— Мне уже начинает казаться, — сказал Скотт, — что если так пойдет и дальше, то наша экспедиция будет просто прогулкой.
— Об этом пока еще рано судить, — возразил Кандараки. — Хорошо, пока мы на катере и у нас под рукой винтовки, пулемет, даже бомбы и газы. Стоит сойти на берег, положение ухудшится.
В другой раз всех встревожил крик боцмана Старка:
— Смотрите, смотрите, человек на коне!
Если бы закричали: «Смотрите, слон на самолете!» — это удивило бы меньше, чем слова боцмана.
Дело в том, что на Новой Гвинее совершенно нет лошадей. Только на побережье можно встретить считанные единицы, привезенные европейцами. А чтобы здесь, в глубине острова, у папуасов появилась лошадь, — это было столь же необычно и тревожно, как появление фантастического чудовища.
Путники навели бинокли в ту сторону, куда указывал боцман, но никто ничего не увидел.
— Это тебе померещилось, — сказали боцману.
Но он клялся, что собственными глазами видел, как на пригорке показался всадник и скрылся за деревьями.
Как ни смотрели, как ни напрягали зрение, — ничего разглядеть так и не смогли. И все твердо решили: у боцмана Старка рябит в глазах. Но тот даже рассердился:
— Я еще не ослеп! — горячился он. — И глазам своим верю.
Правда, глаза у старого морского волка были не хуже бинокля, но как поверить в то, чего не бывает?
Никакой европеец не мог попасть сюда на лошади, а о папуасах и говорить не приходится: откуда она у них возьмется?
Через несколько дней справа увидели другую реку, не меньшую, чем Фляй. Это ее приток Стрикленд. Он впадает в нее приблизительно в ее среднем течении, — значит, прошли пока всего половину пути.
Тут миссионер сказал, что ему пора сойти на берег.
— Но вы говорили, что пройдете с нами до истоков Фляй, — сказал Скотт.
— Я туда и попаду, — ответил миссионер. — По прямой это не очень далеко. А пока поищу свою мать. Здесь как раз живет племя, которое тогда взяло нас в плен.
— Может быть, на всякий случай, возьмете револьвер? — предложил Скотт.
— Нет, не нужно, — ответил Саку. — Хищных зверей здесь нет, а для людей у меня есть вот это оружие, — и он показал на библию.
— Желаю вам всего наилучшего, — сказал Скотт и впервые в жизни протянул руку черному.
Миссионер взял свой мешок, библию, распрощался со всеми и скрылся в лесу.
— Удивительный человек! — заметил Кандараки.
— Вот тебе и папуас! — добавил Брук.
За Стриклендом река Фляй уже, мельче, она потеряла добрую половину воды, получаемой из притока. Со стороны моря до Стрикленда иногда можно добраться пароходом, но выше плавать судам невозможно. Здесь раза два побывали только исследователи. У наших путешественников были те преимущества, что их катер мог идти даже при самой незначительной глубине.
Берега сдвинулись, стали выше и круче. Течение здесь было сильнее, и катер вверх по реке продвигался медленно. Кое-где даже случалось, что его относило назад. Стали встречаться подводные камни, поэтому нечего было думать о движении ночью.
И вот однажды на катере снова раздался крик:
— Смотрите, смотрите, слева всадник!
На этот раз уже все увидели далеко на горизонте человека, едущего верхом. Лошадь шла шагом, держа направление на запад.
Брук посмотрел в бинокль и удивленно воскликнул:
— Да их же двое на лошади!
— Очень странно! — пожал плечами Скотт и поднес к глазам бинокль, но ничего не увидел, так как лошадь со всадником — или всадниками — скрылась за холмом.
Путники не знали, что и думать. Мало того, что лошадь оказалась реальностью, — почему на ней двое? Кто они? Как попали в эти места?
Не успели найти ответ на эти вопросы, как возникли новые, более важные заботы. Чтобы не тратить времени, им приходилось останавливаться редко и жить главным образом теми запасами, которые имелись на катере. А запасы были ограниченны, так как катер был невелик и загружен, в основном, оружием. Собираясь в экспедицию, наши путники рассудили верно: с оружием в лесах не погибнешь с голоду. Но оказалось, что дичи гораздо меньше, чем предполагали. В начале пути еще удавалось кое-где подстрелить утку, но теперь у возвышенных берегов уток больше не встречалось. Там, где река была многоводной, рыба попадалась в изобилии, а в мелководье, чтобы ее поймать, приходилось тратить слишком много труда и времени.
На суше водились казуары, но за ними можно гоняться только на лошади. И, чтобы подстеречь эту птицу, надо немало времени и сил. Что же касается плодовых деревьев, то их здесь так же немного, как и в наших лесах. Ведь они обычно выращиваются только человеком. Лишь его труд делает изобильной местность, которая с виду может показаться райской, а на деле бесплодна.
Правда, запасы у наших путников пока не иссякли, но следовало подумать о будущем.
Однажды справа, в трех — четырех километрах от берега, они заметили деревню. Решили зайти туда, выменять у папуасов что-нибудь из съестного.
Деревня стояла на берегу небольшого озера, ручей соединял его с рекой. Едва только жители увидели, что к деревушке приближаются чужие, как сразу пустились наутек. Европейцы кричали им, показывали знаками, что идут к ним с добрыми намерениями, — ничто не помогло, папуасы только еще сильнее пугались.
Придя в опустевшую деревню, заглянули в одну, в другую хижину — нигде ни души. Осталась лишь кое-какая утварь: корзины и циновки, искусно сплетенные из травы, кинжалы и стрелы из кости казуара.
— Полюбуйтесь на эту игрушку! — сказал Кандараки, показывая на высушенную человеческую голову. На нее стоило обратить внимание. Это была кожа, аккуратно снятая с черепа и набитая сухой травой. Рот и глаза широко раскрыты и подмазаны красной краской. Тут же лежали и голые черепа, раскрашенные в разные цвета.