— Будьте осторожны, — предупредил Скотт, — хозяин этой плантации может пустить стрелу из-за дерева.

Но все обошлось благополучно: хозяев или совсем не было, или они спрятались.

Сипаи тотчас разбили несколько орехов и стали пить сок.

В каждом орехе было около литра сока, так называемого кокосового молока.

— Вот это напиток! — сказал Брук, вытирая губы. — Нужно запасти их побольше.

— Найдем и еще! — отвечали ему.

Кокосовая пальма замечательна тем, что на ней одновременно могут быть и цветы и плоды как зеленые, так и спелые. Каждый месяц одно дерево дает по двадцать-двадцать пять штук орехов на протяжении всего года.

Минуя один островок за другим, вошли, наконец, в устье реки. Встречное течение значительно замедлило ход катера, и он шел уже не так быстро, как прежде.

— Скажите, мист… — начал было Скотт, обращаясь к Саку, но сразу же спохватившись, умолк. Он по привычке чуть не назвал мистером самого обыкновенного чернокожего дикаря, потому что тот был одет в европейское платье. Это уж слишком! Впрочем, черт его знает, как вообще держать себя с подобными субъектами? Человек все-таки образованный, духовное лицо, как будто заслуживает уважения. Но ведь чистокровный папуас?

Брук тем временем начал разговор.

— Ты куда едешь? — спросил он миссионера, не раздумывая о форме обращения к необычному папуасу.

— В верховье реки Фляй, — тихо ответил Саку.

— А ты бывал там когда-нибудь? — продолжал расспрашивать Брук.

— Да, но очень давно, еще ребенком.

— А как попал ты к миссионерам?

— Когда мне было десять лет, соседнее племя напало на нас, многих убили, многих забрали в плен, в том числе и меня с матерью. Отца моего убили.

— Как же вас не съели? — расхохотался Брук. — Недостаточно вкусные, да?

Грубая шутка неприятно подействовала на юного миссионера, но он ничего не ответил.

— А как же ты сюда попал, к миссионерам? — допытывался Брук.

— Мы с матерью убежали, — неохотно ответил тот, — но по дороге, у самой реки, нас настигли. Мать схватили, а я побежал дальше и бросился в реку. В то время шел пароход, меня вытащили из воды и взяли с собой.

— Зачем же ты опять едешь туда? — продолжал Брук.

— Я познал правду всевышнего и должен нести ее и моим братьям, — сказал Саку и возвел глаза к небу.

«Вот так чернокожий! — подумал Скотт, — говорит точь-в-точь, как наши попы».

Брук засмеялся.

— Нужна им ваша правда! Разве это люди, если они до сих пор едят человеческое мясо! Сейчас, пожалуй, не осталось ни одного уголка на земле, где бы сохранились еще людоеды, кроме этой проклятой страны.

— Вот потому-то и нужно идти туда, просвещать их, — сказал миссионер опустив голову. — Значит, всюду дошел свет просвещения, кроме этих мест.

— Какой там свет, — махнул рукой Брук, — когда в них нет простого человеческого чувства. Да можно ли их сделать людьми?

— Все люди одинаковы, — спокойно ответил миссионер, — только по-разному воспитаны. У всех одинаковая душа, все равны перед богом, все — братья.

Скотт усмехнулся, а Брук вскипел.

— Ну, ну, полегче! — проворчал он. — Откуда ты взял, что эти людоеды нам братья?

Миссионер внимательно посмотрел Бруку прямо в глаза и отчетливо произнес:

— Ваши миссионеры научили меня этому.

Скотт и Кандараки отвернулись, будто рассматривая что-то на берегу, а Брук смущенно пробормотал.

— Ну, конечно… конечно… перед богом… Я только хотел сказать, что их сейчас еще нельзя сравнивать с нами.

У черного миссионера сделалось неприятно на душе. Он увидел, что белые, учившие его считать всех людей братьями, сами не могут допустить даже мысли об этом.

Тогда в разговор вмешался Кандараки.

— А вы подумали, что грозит вам? Ведь вы теперь совершенно чужой для них, они вас не признают за своего. А если вы еще начнете толковать им о религии, то все может случиться…

— На все воля божья, — вздохнул Саку, — а опасность может грозить всегда и везде. Не я первый, не я последний могу пострадать за Христа.

Белые христиане были весьма удивлены, услыхав такие речи из уст папуаса. Сами они давно уже были христианами только по названию. От веры в бога они, конечно, не отрекались и считали себя благочестивыми сынами церкви. Но им ни разу в жизни не приходило на ум поступить так, как этого требуют ее заповеди.

И вот сейчас этот дикарь, которого они и за человека-то не считают, собирается проповедовать их же религию и даже, как будто, учить их самих христианству.

— Чудны дела твои, господи! — прошептал Кандараки.

Вечером встал вопрос — что делать: плыть дальше или остановиться на ночлег? Боцман и механик говорили, что очень тяжело вести катер день и ночь. Но и стоять на одном месте опасно: в темноте могут подкрасться папуасы. Решили плыть ночью, а отдыхать днем, тем более, что река вполне безопасна для плавания.

— А днем мы сможем разведать, что делается в стороне от реки, — сказал Скотт.

Ночи под экватором темные и долгие. Всю ночь, тревожа окрестности, тарахтел мотор. Поднимались разбуженные птицы и с криком разлетались в стороны. Туземцы в своих хижинах со страхом прислушивались к шуму, догадываясь, что их ожидают беды.

На следующий день вид берегов был уже иной. Местность стала возвышеннее и суше; вместо лесной чащи раскинулись равнины, кое-где виднелись небольшие группы деревьев. Селений по берегам не было видно. Дело в том, что такая река, как Фляй, служит самой удобной дорогой. А жить у дороги, да еще на открытом месте, небезопасно: того и гляди, нагрянут незваные гости. Лучше ютиться где-нибудь подальше, в чаще; там никто не заметит, и любого путника можно подстеречь издали.

Река уводила к северо-западу. Ландшафт менялся несколько раз. После высоких берегов снова потянулись низкие, с густыми зарослями бамбука. Здесь подстрелили несколько диких уток и, выбрав место посуше и поудобней, сделали остановку. Все были рады размяться после долгого сидения.

Файлу принялся жарить уток, а Скотт, Брук, Кандараки и Хануби отошли немного в сторону от берега. Тут они заметили густое раскидистое дерево с ярко-зелеными листьями.

— Это хлебное дерево, — сказал Брук. — Надо бы отведать свежего хлебца.

— Конечно, — сказал Скотт, — тем более, что сухари надо беречь.

Позвали Файлу. Он выбрал один плод весом в полпуда, отнес к своей кухне, разбил, выбрал из него содержимое и замесил тесто, из которого потом принялся печь на сковородке лепешки. Они очень вкусны, однако тесто хлебного дерева все-таки непривычно для европейца и быстро надоедает.

Чуть подальше увидели какое-то необыкновенное дерево, на котором висело множество крупных черных плодов. Но лишь только люди приблизились к нему, как все плоды с криками разлетелись в разные стороны.

— Что за чудо? — воскликнул удивленный Брук.

Кандараки и Хануби рассмеялись.

— Это летучие собаки, — сказал Хануби.

— Только этого недоставало! — проворчал Брук.

Летучие собаки похожи на наших летучих мышей, только значительно крупнее. Морда у них очень похожа на собачью, отчего им и дано такое название. Как и летучие мыши, они летают только ночью, а днем, уцепившись задними лапками и закутавшись в свои крылья, висят на суках деревьев.

Поднялись на пригорок. На восток простиралась зеленая низина. На берегу, возле катера, курился дымок. Нигде не было видно селений. Казалось, кроме наших путешественников, вокруг ни единой человеческой души.

— Удивительно, — в раздумье произнес Скотт, — такой богатый край — и безлюден.

Кандараки усмехнулся.

— Едва ли, — вымолвил он, — я уверен, что за каждым нашим шагом сейчас следит не один десяток глаз.

— Чего же они прячутся, глупцы? — изумился Скотт. — Разве мы собираемся причинить им вред?

— Очевидно, опыт научил их осторожности, — ответил ему Кандараки.

В это время Хануби вскинул ружье и прицелился. Все сразу схватились за ружья, послышались тревожные возгласы: