Потом переоделся и спустился на первый этаж. Беспилотное аэротакси ожидало возле отеля. Реклама, вспыхнув над головой, застыла в воздухе и пропала бесследно. Он сел в лилиум и отправился в космопорт.

Над городом вставало утро – всё тот же свет, как и пятьдесят тысяч лет назад. Он прилетел с горизонта нехитрым, первозданным счастьем. Он вырос сквозь голубизну неба лёгким вихрем тумана, и кожа, ненасытная после ночи, ловит его теперь.

Людей на улицах пока нет, и город, – продукт высоких технологий, – зияет насквозь, прозрачен и светел. Мосты, развязки и подвесные тротуары проявятся позже. Ведь они невидимы, пока по ним не ходят. Но ближе к ночи, под бесконечностью множества ног, под мертвенным светом луны улицы потяжелеют, станут каменными, пористыми и холодными. Сейчас Басс видел древний город сквозь прозрачные стены обычной застройки.

Лубянская площадь окружила его лилиум-такси гостиничной и магазинной аркадой. Стремительная Большая Лубянка подхватила сверкающую витринами Сретенку и шагнула вместе с ней через Садовое Кольцо так быстро, что степенная Сухаревская площадь только ахнула им вслед. И тут же промелькнула дымящаяся утренней свежестью Рижская эстакада, а дальше, логическим завершением проспекта Мира, вырвался в небо титановой стелой Музей Космонавтики.

Скоро эта бесшумная поездка сквозь Москву-инвизибул стала казаться Бассу нереальной. Наконец, лилиум застыл и опустился. Басс вылез и направился к зданию космопорта. Под тяжестью его шагов невидимый тротуар темнел, напитываясь телесностью. Спустя секунды цвет пропадал. Лёгкие роботы-уборщики вращались на прозрачном асфальте, как в невесомости.

Рейс шаттла был ранний. Залы ожидания – почти пусты. Он сразу увидел Катрин. Свет наступающего дня падал на её плечи, на лицо и волосы. Словно услышав зов, она подняла глаза. Внезапное замешательство – она обернулась куда-то и тут же пошла навстречу. Каблуки её сверкнули. Он шагнул в бокс ближайшего кафе. Она приблизилась к нему, улыбаясь. Никто не обратил на них внимания.

– Зачем ты здесь? – спросила она.

Ему показалось, что по лицу хлестнуло градом. Он ответил, как защищаясь:

– Ты улетаешь.

– Да, мы улетаем.

Она смотрела на него. Улыбка её погасла. Сказала с упрёком:

– Ты плохо выглядишь.

Басс тронул заросший подбородок.

– Я не успел побриться, – почему-то с надеждой стал оправдываться он и спросил, тоже с надеждой: – Я прилечу к тебе?

– Зачем? – ахнула она изумлённо. – Я замужняя женщина.

Басс замер, как от удара, не понимая её слов… Как будто раньше ей это мешало. Это никому не мешает. Никогда.

– Я прилечу к тебе? – опять спросил он.

– Зачем?.. Не надо, – сказала она и добавила снова: – Я замужняя женщина.

Она хваталась за эту фразу, как за спасательный круг. Басс стоял оглушённый. Он попытался улыбнуться. Переспросил:

– Так у меня нет никакого шанса?

Он заставлял себя говорить. Всё в нём тряслось. Голос срывался.

– Пойми, я замужняя женщина, – повторила она и приложила руки к груди.

Он, не отрываясь, смотрел на неё. В её глазах была только досада и страх огласки. Она повернула голову и покосилась в сторону мужа. Рук от груди она не отнимала. Профиль у неё был тонкий, нежный. Руки тоже нежные.

– Тогда я пойду, – сказал он этому профилю совершенно раздавленный.

Он не знал, что ещё можно сделать, как объяснить, умолить. Она обернулась. В её глазах он прочитал облегчение… Стекло перегородки, и где-то бесконечно далеко фигура её мужа, плывущая, как рыба в аквариуме без воды.

– До свидания, – обрадованно выдохнула она, уже готовая уйти.

Басс сделал над собой усилие… Её плечи, её потемневшие глаза. Опять всё призывно и безудержно манит, как земля, когда стоишь наверху, и кружится голова, и тянет спрыгнуть вниз. Он позвал одними губами:

– Катрин!

Она не захотела услышать и быстро пошла от него, посверкивая каблуками. Он стоял и смотрел на это сверкание до тех пор, пока оно не пропало, смешавшись с таким же диодным мельканием других ног… Объявили её рейс. Бабочки всегда летят к новым цветам. С прежними им скучно.

Он подошёл к стойке и сказал бармену:

– Две водки и лучше в одну рюмку. И кофе…

Водка была без вкуса, как всякая синтетическая водка. Кофе пах, как настоящий… Чьи-то голоса, чьи-то лица, шум в ушах… Басс вспомнил, что сегодня ещё ничего не ел, улыбнулся и заказал арманьяк. Бармен, солидный и важный, налил большую рюмку.

Басс не торопился возвращаться к себе. Он шёл навстречу дурману опьянения, зная, что тогда станет беззащитен… Весь день он смотрел, как меняется освещение в кафе и удлиняются тени.

Он ждал ночи, ждал, когда время станет невидимым.

****

Над Москвой висела луна.

Басс почти забыл это утро, словно прошли десятки лет. Случившееся несколько часов назад стало неважным, а то, что считалось давным-давно забытым, загадочно поднималось на поверхность. Прошлое не было больше отделено от него пропастью. Рядом с ним находилась его жизнь, она вернулась и глядела на него.

Он вышел из лилиума и только тогда почувствовал, до чего устал. Едва передвигая ноги, он направился в «Метрополь». Страшно хотелось спать… Какой же он идиот, сопливый идиот…

В номере Басс прошёл в спа и открыл воду. Она зашумела водопадом. Повеяло влажным запахом смолы и скошенных трав. Он присел на край ванны, снял туфли и усмехнулся… Всегда одно и то же. Ненасытная власть привычки! Как бы ты не был уничтожен, ты будешь умываться, бриться и чистить зубы. Он швырнул туфли в угол… Проклятая покорность, разъедающая душу. От нее не спастись…

Внезапно Земля показалась ему недостаточно надёжной. Он понял, как она бесшумно летит, вращается вокруг своей оси в неимоверно огромном холодном пространстве. И будет вращаться зачем-то ещё бесконечно долго… Зачем?

Он шагнул в темноту комнаты, роняя на пол одежду, и достал из тумбы стакан и бутылку. Морозов дал ему эту жидкость для смеха. В его отеле жили строители, которые работали с инвизибулином: они покрывали им обычные здания, мешающие обзору значимой архитектуры… Басс посмотрел бутылку на свет луны. Жидкость была прозрачной и виделась только тенью. Острой тенью луны. Полоской крови, когда на теле скальпелем сделан первый разрез… Он наполнил стакан.

Вот то, что ему сейчас нужно – выпить и покрыться прозрачностью. Он сделал глоток и посмотрел на руки. Почему-то он решил, что всё начнётся с пальцев рук. Рот его дрогнул в разочаровании: от судьбы всегда ждёшь чего-то другого. Он выпил из стакана полностью.

Вода в спа грохотала. Он пошёл на этот звук, захватив стакан и бутылку инвизибулина. Ванна была полна. Он глубоко вздохнул, потом завернул кран и шагнул в воду. Ноги исчезли. Какое счастье – быть таким светлым, так мерцать, так невесомо парить, как вода, вечерний дождь. Руки ещё видны. Он взял бутылку и налил себе снова. Выпил.

Вода, стремительно несущаяся в жилах. Он ощутил, как все поры его тела заструились дождём. Он сразу стал мокрым. Руки, грудь и лицо – всё хлестало бушующим ливнем. Колени его подкосились и поплыли куда-то… Ему всегда нравилось исправлять ошибки за господом богом, а получается, что он их делает сам… Грохот всё ближе. Он слышался отовсюду. Веки затрепетали… Ничего не надо брать с собой. Никогда… Что-то в нём оборвалось.

Басс выдохнул, погрузил себя с головой и замер.

Тело дёрнулось, не желая умирать. Из-под воды пошли пузырьки. Потом вода снова застыла, прозрачная и спокойная. Последним, что осталось плавать на поверхности, были тёмные длинные волосы.

Скоро и они исчезли, став невидимыми.

****

– Какого чёрта ты это сделал?

«Кто-то говорит голосом Морозова», – подумал Басс и открыл глаза.

Он лежал в больничной палате. Один… Рядом с ним, действительно, сидел Морозов, тёмным инородным пятном выделяясь на сверкающей белизне реанимационного бокса.

– Какого чёрта ты это сделал? – повторил Морозов и сполз вперёд по сидению стула жирной увесистой каплей, стремящейся к полу.