Наверное, Сэм смекнул, что любезно разговаривать с ним – самый верный путь доступа к микроскопу, потому что очень заинтересованно спросил:
– А что у Мики с аптамерами?
– Не знаю. Что-то у наших псов с носом стряслось, – пробормотал Петрович, подкручивая кремальеры регулятора света микроскопа. – То ли микрочип не оснащается нанодетекторами, то ли микроячейки не закрываются гидрофобными мембранами… Я особо не вникал.
Сэм на это ничего не ответил, он продолжал стоять, и тогда Петрович повторил даже угрожающе:
– В общем, лучше бы тебе сходить к Мики.
– Не-ет, ты плохо подумал… У Мики микроскоп рентгеновский, – жалобно протянул Сэм. – А мне надо твой, обыкновенный! Ты плохо подумал. Подумай хорошо, и скажи: «Да!»
Петрович молчал.
Потом, наверное, Сэм решил прибегнуть к лести, потому что заговорил томным голосом с придыханием:
– Ты такой красивый, Петрович… У тебя такая красивая красная лысина! Блестит так красиво и даже светильник в ней отражается. Очень эффектно…
– Я на солнце сгорел вчера, – заулыбался Петрович и обернулся к Сэму.
Взгляд Сэма напряжённо застыл, и Петрович посмотрел в ту же сторону: через лабораторию по проходу вдоль столов, здороваясь с парнями, шла Басс.
– Вы уже уходите, доктор Стар? – тут же поспешил заговорить с ней Сэм.
– Да, я уже закончила на сегодня, – ответила та, подошла к ним и остановилась.
Басс улыбнулась, и Петрович завороженно замер, в которых раз потрясённый обаянием её улыбки.
– Ну, и как там с нашими полюсами? – опять спросил Сэм, пожирая Басс глазами.
– Положение магнитных полюсов по-прежнему меняется в условиях снижении силы магнитного поля Земли, – всё с той же улыбкой сообщила Басс.
– А каковы прогнозы? – не отставал от неё Сэм.
Басс потрогала седой ёжик своих волос на макушке, словно проверяя, есть ли они на голове, и ответила:
– Сказать что-либо ещё сложно, для прогнозов недостаточно данных. Но понятно, почему на Земле сейчас несколько магнитных полюсов… Полюса начинают блуждать, когда магнитное поле Земли ослабевает.
– Это опасно, доктор Стар? – опять спросил Сэм и расправил свои широкие плечи, демонстрируя, что с ним ей можно не бояться никаких геомагнитных катаклизмов.
– Не знаю. Поэтому я связалась с Центром… Но меня там успокоили, что этот процесс может длиться тысячи лет, – ответила Басс и спросила: – А вы что делаете, Петрович?
Не успел Петрович открыть рот, как Сэм радостно выпалил:
– А мы здесь дрозофил изучаем!
Петрович неодобрительно глянул на Сэма, выключил микроскоп и ответил с достоинством:
– А вы знаете, доктор Стар, что в двадцатом веке все продукты питания были полезны? Все продукты, без исключения. В нашей семье сохранилось прабабушкино бумажное издание книги «О вкусной и здоровой пище» середины двадцатого века с очень интересными картинками. Так сливочное масло было очень полезно и в каше, и в картофельном пюре. Ещё его мазали на хлеб, а сверху клали сыр. И никто не боялся потолстеть. Куриные яйца были полезны, причём полезны целиком. Это потом медики забили тревогу, и рекомендовали всем есть в яйцах только белок, а ещё позднее – употреблять только желток… Мясо было полезно любое, особенно свинина. Были полезны почки, сердце, даже печень. Люди тогда не опасались холестерина и холестериновых бляшек в сосудах. И никто не боялся из-за нитратов есть крепкий отвар овощей в виде борща. Такой отвар особенно был полезным, как и мясной бульон, который не надо было сливать. И только к двадцать первому веку стало появляться все больше тучных людей разных возрастов с целым перечнем хронических заболеваний, несмотря на огромное количество всевозможных диет и ограничительных рекомендаций.
– Это вы к чему, Петрович? – спросила Басс.
– Это я сейчас сижу и думаю… Как хорошо, что моя бабушка, известный учёный-диетолог Татьяна Мещерякова… А у нас в роду все были диетологами, знаете ли! Что она не дожила до того времени, когда продукты питания стали синтетическими. Она бы этого не пережила! – выпалил он, с удовольствием отметив, что необыкновенно голубые глаза молоденькой докторши смотрят на него в потрясении.
– Ну… Продукты же не все синтетические. Есть и натуральная еда, – возразила та.
– Да, но мне иногда кажется, что синтетика как раз и появилась после многочисленных запретов врачей, – сказал он. – Люди стали бояться есть натуральные продукты.
– Ну, вы же сами понимаете, что всё было как раз наоборот. Но мы с вами об этом потом поговорим, а сейчас мне надо найти Янки, – сказала Басс с улыбкой, уже поворачиваясь, чтобы уйти.
– Янки в хозблоке, доктор Стар. Он сегодня собирался заняться танцами, – отозвался с соседнего стола Гамэн, и Петрович подумал, что этот малец уж точно не пропустил ни слова из их разговора.
Басс удивлённо вскинула брови, поблагодарила Гамэна и пошла по проходу между столами на выход.
– Я вас провожу, доктор Стар! Мне тоже надо в хозблок! – воскликнул Сэм.
Он быстро пошёл за Басс, уже что-то рассказывая ей. О «дозарезу нужном» микроскопе Сэм явно забыл.
Петрович неодобрительно глянул ему в спину, хмыкнул и опять включил микроскоп, чтобы продолжить научные изыскания: по традиции выходной день фуражиры посвящали своему хобби. Через пару минут он заметил, что из лаборатории, быстро выключив все свои приборы, ушёл Гамэн. Потом, убрав инструменты в стол, куда-то заспешил Полонский-старший, а следом за ним так же молча покинул лабораторию и его младший брат. Парни тихо и быстро уходили один за другим. Скоро Петрович остался в лабораторном блоке один.
Он оторвался от микроскопа, покосился направо, налево, оглядывая опустевшее помещение, потом откинулся на спинку кресла, посидел так немного в раздумье, затем выключил микроскоп и тоже потрусил на выход.
****
Все мифы придумываются теми, кому они выгодны.
Мифов про аргентинское танго к ХХII веку сложилось много. Кто-то объяснял новичкам, что танго – это откровенный танец борделей и страстный вызов проституток. Кто-то считал, что это предложение к сексу на одну ночь, а также красивая прелюдия к поножовщине. Были и те, кто в своём танго воспевал любовь всей жизни. Потому что каждый выбирает тот танец, к которому он тяготеет.
Фрейд разучивал с Янки аргентинское танго.
Войдя в хозблок, Басс какое-то время в удивлении стояла и смотрела, как они отрабатывали шаг и плавно двигались бок обок, подняв левые руки вверх, а правыми обхватив спины воображаемых партнёрш глубоким охватом. Музыка играла тихо. Фрейд отсчитывал шеститактный ритм.
Скоро Сэм, стоящий за спиной Басс, не выдержал и захлопал в ладоши с криком:
– Карамба! Да у вас тут веселуха!
Янки и Фрейд повернулись на голос, а, видев её, смешались и остановились.
– Продолжайте. Я посмотрю. Люблю танго, – сказала им Басс.
Только Фрейд вдруг усмехнулся, подошёл к ней и протянул руку со словами:
– Разрешите пригласить вас, сеньорита.
Басс на секунду замерла в удивлении, потом приняла его руку, но тут же убрала её. Сказала со сдержанной улыбкой:
– Одну минутку.
Она подошла к столу, сдёрнула с него упаковочную кисею и повязала себе на бёдра, чтобы закрыть брюки. Ей хотелось, чтобы лёгкая и длинная кисея, словно юбка, сделала её фигуру, – с довольно прямыми плечами, – более женственной. Янки в это время сделал музыку громче.
Аргентинское танго – это всегда танец с незнакомым партнером. В отличие от бального танго, в аргентинском нет никаких заученных вариаций – это обязательно импровизация, когда танцор ведёт женщину, а та за ним следует, поэтому каждый танец всегда отличается от другого своим рисунком. И сейчас Басс и Фрейд, присматриваясь друг к другу, сделали несколько качаний, чтобы понять партнёра и найти общий пульс.
Скандинав Фрейд был высокого роста, и Басс приходилось откидывать голову, заглядывая в его глаза. Ещё он был опытным танцором. Скоро Басс перестала отсчитывать про себя шеститактный ритм и отдалась танцу. Фрейд следил за своим телом, никогда не пропуская общие тренировки в гимнасиуме. Он следил за телом даже больше, чем за лицом, словно знал, что его рыжеватая шкиперская бородка, зеленовато-светлые глаза и твёрдого рисунка рот производят и без того должное впечатление на представительниц противоположного пола. Танцевал он уверенно и красиво, мягко и решительно направляя Басс. Она чувствовала его намерения и движения, но старалась отвечать им сдержанно, независимо.
