— Враг еще очень силен. И для того чтобы его окончательно разбить и освободить нашу страну от коричневой чумы, на фронте нужны такие опытные командиры, как Вы. Поэтому, товарищи, побыстрее выздоравливайте, возвращайтесь на фронт и бейте фашистскую нечисть до победного конца. И помните, что бы с вами ни случилось, Родина ни вас, ни ваших родных никогда не забудет.

После этих слов Сталин направился к выходу, а вслед за ним и все сопровождающие его.

А когда Деменеву немного стало лучше, то он попросил врачей помочь ему связаться с женой по телефону или письменно, чтобы сообщить ей, что он находится в Москве в госпитале. Но ни ту, ни другую просьбу Деменева врачи не выполнили. Сказали, что разговоры по служебным телефонам госпиталя больным запрещены. Да и жене сообщать о его ранении пока еще рано, потому что, узнав, где он находится, она обязательно попытается прийти к нему, а с его состоянием здоровья свидания с родственниками противопоказаны. Такое объяснение врачей немного озадачило Деменева. По его мнению, посещение больных родственниками, наоборот, способствует скорейшему их выздоровлению. Но врачи лучше знают, что для больных хорошо, а что плохо. И раз они не рекомендуют такие встречи, значит, так нужно. И все-таки Деменев не успокоился и попытался через медицинских сестер сообщить жене, где он находится. Но об этом сразу же стало известно начальнику госпиталя, который предупредил Деменева, что если он будет продолжать попытки установить контакты с родственниками или знакомыми, то его выпишут из госпиталя и отправят к черту на кулички, где ему ампутируют обе ноги. А в этом госпитале есть надежда вылечить его ноги. Где находятся эти «чертовы кулички», Деменев тогда еще не знал. Но так как остаться без ног ему не хотелось, он прекратил всякие попытки связаться с женой в надежде на то, что его скоро вылечат, и он, перед тем как отправиться на фронт, хоть на один час заедет домой и навестит свою семью. Но сбыться этим надеждам Деменева было не суждено.

В конце июля 1942 года в госпиталь, где лежал Деменев, привезли очередную группу тяжелораненых офицеров Волховского фронта, от которых он узнал, что все части 2-й ударной армии после выхода из окружения были выведены в резерв и отправлены на переформирование. Командующим этой армией снова назначили выздоровевшего генерал-лейтенанта Н.К. Клыкова. Под его руководством за короткое время эта армия была полностью укомплектована личным составом, получила необходимое количество оружия, боеприпасов и других материальных средств и уже во второй половине июля 1942 года была готова к боевым действиям. Но к этому времени советскому правительству стало известно, что бывший командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант А.А. Власов добровольно сдался в плен немцам. Поэтому всех старших офицеров и генералов этой армии, побывавших в окружении, отстранили от занимаемых должностей, вывели в резерв командования Волховским фронтом, и ими занялась военная контрразведка. После многочисленных проверок и длительных допросов многих из них понизили в должностях и званиях, а некоторых разжаловали в рядовые и отправили в штрафные батальоны. А старших офицеров, занимавших высшие командные должности, и всех генералов арестовали и отправили в тюрьмы, и дальнейшая их судьба пока никому не известна. Но Деменев не поверил этим рассказам. Он считал, что это не что иное, как фронтовые байки. Не может быть такого, чтобы с людьми, сражавшимися с фашистами в неимоверно трудных условиях до последнего патрона и последней гранаты и чудом вырвавшихся из вражеского кольца, так жестоко и несправедливо поступили. И только когда в госпиталь, где лежал Деменев, пришли следователи военной контрразведки и начали допрашивать раненых старших офицеров и генералов 2-й ударной армии, в том числе и Деменева, побывавших в Любаньском мешке, которых к тому времени с чьей-то легкой руки стали называть «власовцами», Деменев понял, что это не фронтовые байки, а жуткая правда.

Пообщавшись со следователем, понял Деменев и истинную причину, из-за которой ему не дали возможности сообщить жене, что с ним случилось и где он находится. Видимо, уже тогда руководство госпиталя знало о том, что все раненые старшие офицеры и генералы 2-й ударной армии, вышедшие из окружения, в том числе и Деменев, находятся под негласным арестом, и имело указание не давать им возможность общаться с кем бы то ни было, в том числе и с родственниками.

Закончив допрос раненых, следователи уехали, однако через несколько дней контрразведчики снова появились в госпитале, но на этот раз уже не для допроса «власовцев», а для ареста тех из них, кто уже самостоятельно мог ходить. В тот день арестовали шесть человек и увезли их в неизвестном направлении. И с тех пор по мере выздоровления раненых старших офицеров и генералов 2-й ударной армии, вырвавшихся из окружения, забирали из госпиталя и тоже увозили в неизвестном направлении. Не миновала сия горькая чаша и полковника Деменева. Но случилось это несколько позже. А пока он продолжал «валяться» на больничной койке, и врачи боролись за спасение его ног.

За время пребывания в госпитале Деменев узнал от вновь поступивших в этот госпиталь раненых офицеров Волховского фронта и о судьбе пленных казаков, которые помогли деменевской группе войск относительно благополучно прорваться через немецкую линию обороны и выйти из окружения, а также о судьбе всей дивизии Отдельного Русского Корпуса. Оказывается, после того как на плечах недобитого казацкого батальона деменевская группа войск 2-й ударной армии вырвалась из Любаньского мешка, дивизию ОРК немцы сняли с фронта и отправили заниматься тем, чем она занималась до прибытия на фронт — воевать с партизанами и уничтожать мирное население на оккупированной гитлеровцами территории Советского Союза. А всех оставшихся в живых казацких офицеров, независимо от занимаемых должностей, побывавших в плену у деменевской группы войск, — расстреляли.

Целых три месяца Деменев не мог встать на ноги даже с помощью костылей и лежал, прикованный к постели. А когда встал, то еще в течение трех месяцев передвигался только на костылях. С трудом, но уже без костылей, а только с дубинкой, он смог ходить спустя шесть месяцев после ранения.

Все это время, пока раненые «власовцы» находились в госпитале, он усиленно охранялся, и никого из них за территорию госпиталя не выпускали.

31 декабря 1942 года Деменева выписали из госпиталя, но, вместо того, чтобы отпустить домой встречать Новый год и восстанавливать свое здоровье, его увезли в Лефортовскую тюрьму и посадили в одиночную камеру, где почти каждый день в течение месяца его допрашивали следователи. В первые дни допроса в тюрьме так же, как и на первом допросе в военном госпитале, следователи спрашивали Деменева в основном об общем моральном состоянии войск 2-й ударной армии, находящихся в условиях окружения. Немного позже круг вопросов стал сужаться и переходить на старший и высший командный состав этой армии. А затем и вовсе сузился до одной личности — командующего 2-й ударной армией генерал-лейтенанта А.А. Власова. Видимо, те офицеры и генералы, которых допрашивали до Деменева, рассказали следователям, что Власов с Деменевым находились в дружеских отношениях и неоднократно по вечерам вдвоем сидели в кабинете Власова, где распивали спиртные напитки и о чем-то говорили до поздней ночи, а иногда и до утра. Вот содержание этих разговоров больше всего и интересовало следователей. Интересовало их и то, как вел себя и что говорил Власов с тех пор, как Деменев стал служить под его командованием. Но особое внимание следователи уделяли последнему разговору Деменева с Власовым, перед тем как командарм самоустранился от командования армией и, бросив ее на произвол судьбы, ушел в неизвестном направлении. Очень подробно следователи расспрашивали Деменева и о том, почему он не уничтожил или не привел в расположение войск ВФ пленных казаков, а отпустил их на все четыре стороны. И последний вопрос, который интересовал следователей и очень удивил Деменева, касался периода Гражданской войны и особенно того момента, когда в январе 1918 года пути Деменева разошлись с генералом П.Н. Красновым. На все вопросы Деменев отвечал честно и правдиво, ничего не скрывая и ничего не преувеличивая. Не рассказал он только о том, как нелестно высказывался Власов в адрес Генерального штаба, Ставки Верховного Главного Командования и советского правительства.