Спустя неделю, после того как допросы Деменева закончились, следователь майор А.Н. Белый предъявил ему обвинительное заключение, в котором Деменеву вменялось в вину несколько преступлений. Обвинялся Деменев в том, что в Гражданскую войну не убедил генерала П.Н. Краснова не воевать против советской власти. В том, что за время учебы Власова в военной академии, а также за время службы под его командованием, не разглядел в нем врага народа. В том, что при выходе из окружения из Любаньского мешка отпустил целую сотню пленных казаков, в том числе и своего бывшего друга полковника царской армии В.П. Тарасова. Деменев не опровергал предъявленных ему обвинений, кроме одного, — того, где он обвинялся в том, что не разглядел в генерале Власове предателя. В отношении этого обвинения Деменев сказал следователю, что великий вождь и учитель И.В. Сталин тоже не разглядел во Власове предателя: постоянно продвигал его вверх по служебной лестнице, присваивал ему генеральские звания и награждал его высокими правительственными наградами, в том числе орденами Ленина и Красного Знамени, которые сам лично и вручал Власову. Но за эти слова Деменева обвинили еще в одном преступлении — в обвинении И.В. Сталина в политической близорукости.
Через неделю после предъявления Деменеву обвинительного заключения военный трибунал разжаловал полковника Деменева в рядовые, лишил его всех советских правительственных наград и приговорил к десяти годам лишения свободы без права переписки (в прямом смысле этого слова) и свиданий. После чего Деменева отправили по этапу в Казахстан в Карагандинский лагерь (КарЛаг), где он встретил нескольких старших офицеров и генералов 2-й ударной армии, побывавших в Любаньском мешке, которые прибыли в КарЛаг раньше Деменева. От них он узнал, что всех старших офицеров 2-й ударной армии, занимавших высшие командные должности, и генералов военный трибунал приговорил к различным срокам (от 10 до 25 лет) лишения свободы, и их отправили в разные лагеря Советского Союза, в том числе и в КарЛаг. А сроки наказания им определяли не по тяжести совершенных ими преступлений (которых они вовсе не совершали), а по принципу чем выше должность, тем больше срок. От них же Деменев узнал, что и семьи осужденных «власовцев» не оставили в покое, а заставили отказаться от своих мужей и отцов как от врагов народа. Всех совершеннолетних членов их семей, отказавшихся сделать это, на различные сроки, но не менее пяти лет, отправили в ссылки, а несовершеннолетних детей забрали в детские дома. О судьбе своей семьи Деменев ничего не знал. Но, судя по тому, как поступили с семьями его бывших сослуживцев, понял, что и его семью не оставили в покое, и ее постигла та же участь. Но как именно поступили с его семьей и куда всех отправили, ему, не имевшему права переписки, узнать об этом было не так-то просто. Однако Деменеву все-таки удалось окольными путями связаться с племянницей Лизой, которая жила в Москве и изредка общалась с женой и детьми Герасима Владимировича. От нее-то Деменев и узнал, что его жене Марине Николаевне тоже предложили написать отказ от своего мужа как от врага народа, но она это не сделала, и ее на пять лет отправили в Казахстан в ссылку и определили на постоянное место жительства в деревню Максимовку Акмолинского района Акмолинской области. Старший сын Вадим еще в июне 1942 года добровольно ушел на фронт, но где конкретно он находится, она не знает. А младших детей Деменевых Лену и Олега забрали в детский дом, но где они находятся, она тоже не знает. Связаться с женой Деменев, лишенный судом права переписки и свиданий, не мог. Не могла связаться с ним и его жена, которая хоть и знала от Лизы место нахождения своего мужа, но написать ему письмо она не имела возможности, потому что ссыльным переписка с заключенными, отбывающими наказание в лагерях и тюрьмах, была категорически запрещена. Тех, кто пытался нарушить этот запрет, наказывали карцером, а письма уничтожали. Не могла Марина Николаевна и на свидание приехать к мужу, потому что выезд ссыльным за пределы населенных пунктов, в которых они отбывали срок ссылки, тоже был категорически запрещен. А тем, кто нарушал этот порядок, срок ссылки заменяли на лишение свободы и отправляли в лагеря. Поэтому ни о какой переписке или свидании супругов Деменевых и речи быть не могло. И все-таки, несмотря на все запреты, через племянницу Лизу Деменеву удавалось, хоть и очень редко, но получать скудную и неутешительную информацию о своей жене. Так, в январе 1945 года Лиза сообщила ему, что Марина Николаевна сильно болеет. А в конце мая 1945 года Деменев узнал от Лизы, что сердце Марины Николаевны не выдержало свалившегося на нее морального и физического испытания, и она на третьем году ссылки, не дожив одного месяца до Победы, в начале апреля 1945 года умерла, и ее похоронили на кладбище у той деревни, в которой она отбывала ссылку.
В начале января 1945 года с очередной партией заключенных в КарЛаг прибыл бывший переводчик 2-й ударной армии К.Ф. Маргель, который рассказал Деменеву, что произошло после того, как в конце июня 1942 года Власов самоустранился от командования 2-й ударной армией, находящейся в окружении, и, оставив ее на произвол судьбы, вместе с ротой охраны, переводчиком и поваром ушел на запад. Две недели скитались они тогда по лесам и болотам в надежде выйти из окружения. Но ни разу за все это время Власов не принял никаких действий для прорыва через линию фронта. Наоборот, каждый раз, когда командир охранной роты капитан С.Н. Ермолин и он, переводчик майор Маргель, предлагали конкретный план прорыва вражеской обороны и пытались согласовать его с Власовым, он отклонял его. В результате намеченный план прорыва срывался и откладывался на неопределенное время. И так продолжалось до тех пор, пока 15 июля 1942 года они, совершенно обессиленные от голода, не набрели на большую деревню. Группа остановилась. Капитан Ермолин предложил Власову послать в деревню разведку для выяснения обстановки и, по возможности, раздобыть каких-нибудь продуктов. На что Власов ответил:
— Делайте, что считаете нужным.
Ермолин послал в деревню трех наиболее опытных и крепких солдат, которые через час вернулись обратно и доложили, что деревня называется Туховежи, немцев в ней нет, но там находится отряд местной самообороны численностью около ста человек, а вокруг деревни в радиусе десяти километров нет ни немецких частей, ни полиции. На основании полученных данных Ермолин предложил Власову два варианта действий. Первый из них заключался в том, чтобы напасть на деревню, уничтожить самооборону, запастись продуктами и идти в этом направлении дальше на прорыв вражеского кольца. Второй вариант предусматривал скрытно, не обнаруживая себя, обойти деревню и дальше действовать по первому варианту. Но этот вариант уступал первому: чтобы незамеченными обойти деревню, пришлось бы сделать очень большой крюк, потому что в радиусе 10–15 километров вокруг деревни была открытая местность. Чтобы обойти ее лесом, нужно было потратить много времени и сил, которые и так уже были на исходе. К тому же, не зайдя в деревню, группе и дальше пришлось бы идти голодными. Но Власов не поддержал ни тот, ни другой вариант и опять сказал:
— Поступайте, как хотите.
Тогда Ермолин обратился к личному составу роты, чтобы узнать его мнение по данному вопросу. Большинство людей поддержали первый вариант, и Ермолин повел свою роту на штурм деревни. Когда до ее окраины оставалось пройти метров пятьдесят, из крайних домов прозвучали первые одиночные винтовочные выстрелы, которые, по мере приближения роты к деревне, стали раздаваться все чаще и чаще. А когда рота вошла в деревню и стала продвигаться к ее центру, стрелять стали уже не только из винтовок, но и из автоматов, а затем и из пулеметов. Но пулеметный огонь с вражеской стороны длился недолго. Бойцы охранной роты в считанные минуты гранатами подавили пулеметные точки, и они замолчали. Однако автоматные и винтовочные выстрелы с чердаков и окон домов продолжали раздаваться. Чем бы закончился этот бой, неизвестно. Скорее всего, наша охранная рота уничтожила бы отряд немецкой самообороны и заняла деревню. Но в то время, когда наши бойцы уже достигли центра деревни, раздался истошный крик Власова:
