Неясно, было ли это известно маршалу перед началом операции - или же цифры эти приводятся пост-фактум.

Мы подошли к главному подвигу жизни двух советских полководцев, к тому, в свершении которого они так никогда и не сознались.

Боясь - и не без основания, - что величайший гений времен и народов, напуганный репутацией вермахта, снова сунет вездесущий нос свой в план операции и помешает им одним страшным ударом, в благоприятном исходе которого они теперь не сомневались, переломить ход войны, Василевский и Жуков преуменьшили численность немецких войск, предопределенных к окружению в Сталинградском котле. Не то, узнав о размахе операции, Сталин мог не дать согласия на ее проведение. И громадная подготовительная работа всего народа уйдет на пшик. Профессиональная увлеченность делом оказалась сильнее страха перед вождем и его карательными органами. Видать, прочно было их доверие друг к другу, коль они сговорились - хоть и не против, а, в конечном счете, в интересах вождя, но какое это имело значение, головы летели и по меньшему поводу.

Этому обману мы обязаны масштабом Сталинградской победы.

Такую чудовищную, на первый взгляд, мысль надо аргументировать. Источники не из недр Интеллиджент Сервис, они доступны всем. Это "Воспоминания и размышления" Жукова и "Дело всей жизни" Василевского.

"Мы с Александром Михайловичем предварительно согласовали свои предложения на этот счет…" "Переговорив с Василевским, мы назначили наступление…" "Я был хорошо информирован А.М.Василевским…" "Мы с А.М.Василевским…" - такими оборотами пестрят жуковские "Воспоминания и размышления". Отношения между двумя столпами Ставки не оставляли желать лучшего до конца. Помимо того, что Сталинград повязал их противоправным деянием (если смотреть на дело формально), аналитические способности Василевского дополнялись качествами Жукова - оператора решительного и беспощадного.

Обман едва не вскрылся. Основания думать так дает следующий эпизод из воспоминаний А.М.Василевского:

" В первые дни операции ведущую роль играл Юго-Западный фронт, штаб которого находился в городе Серафимовиче. Там для меня Генштабом был подготовлен пункт руководства Юго-Западным, Донским и Сталинградским фронтами, предназначенными к участию в наступательной операции, куда я и собрался перебраться 17 ноября. Однако И. В. Сталин по телефону предложил мне прибыть 18 ноября в Москву для обсуждения одного из вопросов, касающихся предстоящей операции. Ничего более конкретного он мне не сообщил. В 18 часов в кремлевском кабинете Сталина проходило заседание Государственного Комитета Обороны. Сталин немедленно принял меня и предложил, пока шло обсуждение ряда крупных хозяйственных вопросов, ознакомиться с поступившим на его имя письмом командира 4-го механизированного корпуса В. Т. Вольского, предназначенного для выполнения решающей роли в предстоящей операции на участке Сталинградского фронта. Комкор писал в ГКО, что запланированное наступление под Сталинградом при том соотношении сил и средств, которое сложилось к началу наступления, не только не позволяет рассчитывать на успех, но, по его мнению, безусловно обречено на провал со всеми вытекающими отсюда последствиями и что он как честный член партии, зная мнение и других ответственных участников наступления, просит ГКО немедленно и тщательно проверить реальность принятых по операции решений, отложить ее, а быть может, и отказаться от нее совсем.

ГКО, естественно, потребовал от меня дать оценку письму. Я выразил удивление по поводу письма: в течение последних недель его автор активно участвовал в подготовке операции и ни разу не высказывал ни малейшего сомнения как по операции в целом, так и по задачам, поставленным перед войсками вверенного ему корпуса. Более того, 10 ноября на заключительном совещании он заверил представителей Ставки и военный совет фронта, что его корпус готов к выполнению задачи, а затем доложил о полной боеспособности и об отличном, боевом настроении личного состава этого соединения. В заключение я заявил, что никаких оснований не только для отмены подготовленной операции, но и для пересмотра сроков ее начала, на мой взгляд, не существует.

Сталин приказал тут же соединить его по телефону с Вольским и после короткого и отнюдь не резкого разговора с ним порекомендовал мне не обращать внимания на это письмо, а автора письма оставить в корпусе, так как он только что дал ему слово во что бы то ни стало выполнить поставленную корпусу задачу." (Выделено мной. - П.М.)

Комментировать здесь, на мой взгляд, нечего.

При постановке задачи на операцию командующим армиями и командирам корпусов неизбежно должны были сказать о примерной численности окружаемой группировки противника. Если бы не сказали, они спросили бы, а эти вопросы не из тех, которые можно игнорировать. Несомненно, им названа была та же цифра, которую дали и вождю. А сталинградские командиры были не начинашки сорок первого года. И им нетрудно было подсчитать, что в охватываемой зоне окажется куда больше войск. Хотя бы потому что штурм Сталинграда все еще длился и острие клина было насыщено. Ледостав еще не завершился, сообщение через реку было невозможно, и Паулюс, не зная о готовящемся советском контрнаступлении, считал, что именно теперь есть реальные шансы полностью овладеть городом.

Почему все смолчали и выступил один Вольский? Его корпус был на направлении главного удара. Он понимал размах операции. Понимал свою ответственность. Оказался храбрее других. - Мы не узнаем. Как не узнаем и того, кто и как отговорил его перестать настаивать на своем. Возможно, между отправлением его беспрецедентного письма вождю и телефонным разговором с ним он узнал такое, что вскоре предстоит узнать и читателю и что несомненно могло его переубедить…

Не верю, что Жуков и Василевский обманули Сталина. Он позволил обмануть себя: дескать, выгорит дело - моя заслуга; не выгорит - их вина. Вина и кара, естественно. А там, в случае чего, с обескровленным Гитлером и мир заключить можно, армию доукомплектовать, новых генералов назначить…

Просчет обнаружился, едва кольцо замкнулось и войска внутреннего обвода приступили к расчленению окруженной группировки и ликвидации ее по частям.

"…ожидаемых результатов наступление не принесло. В наших исходных расчетах, на которых основывалось решение об уничтожении окруженного противника сходу, была допущена серьезная ошибка. По разведывательным данным… общая численность окруженной группировки, которой командовал генерал-полковник Паулюс, определялась в то время в 85-90 тыс. человек. Фактически же в ней насчитывалось, как мы узнали позднее, более 300 тыс. человек. Мы не учли…" (А.Василевский, "Дело всей жизни".)

Так-так… Значит, это на отсечение 90 тыс. готовилась в полной тайне в течение более двух месяцев полуторамиллионная армия и напрягала силы огромная и вставшая на дыбы страна. На 90 тысяч от всей 6-й армии со всеми приданными частями замахнулись советские полководцы, пережившие свои потери в котлах Минском, Киевском, Вяземском, Харьковском? Это после взвешивания всех факторов и многократного сопоставления разведданных в наших исходных расчетах была допущена серь е зная ошибка? Полно-те, господа, мы слишком вас уважаем, не вешайте же нам лапшу на уши.

Впрочем, выслушаем оправдательный лепет героев, коих скромность и молчание воистину величают. Все эти эскапады не против них. Их подвиг не померкнет в веках, как не померкнет подвиг Сталинграда. Но он значительно умаляет заслуги их патрона Сталина, ибо что же это за Верховный такой, что победы ради надо не только врага, но и его самого обмануть?

Итак, Василевский:

"Мы не учли тех пополнений, которые поступали в соединения 6-й полевой и 4-й танковой немецких армий в процессе их наступления и обороны и…" (Вспомните, читатель, того же Василевского, четко сказавшего выше: "Подхода на Сталинградское направление более или менее значительных резервов из глубины за последнее время не наблюдалось.")