Швырялись в пасть смерти сотни тысяч жизней, чтобы, имея врага в сердце страны, успешнее торговаться о будущих границах.

Молотов улетал 19-го вечером. Лишь тогда, спустя сутки после мольбы Генштаба, вождь согласился на отвод войск. Увы, поздно. Паулюс, перейдя от обороны к наступлению, ударил на Балаклею, замыкая кольцо. Резкий поворот советских армий и неистовые атаки на неумолимые немецкие стрелы не изменили положения. При поддержке танков пехота сомкнутыми рядами шла в смертельный огонь, стремясь удержать дорогу на Изюм. Но 22-23 мая клещи закрылись, а танки уже были без горючего. В кольце осталась масса войск, разгромленных "с невероятной быстротой".

Почему же - с невероятной? И с вероятной, и с неотвратимой. Армия шла в наступлении и не готова была к обороне!

38-я армия пыталась прорвать кольцо снаружи. 28 мая с невероятным трудом ей удалось образовать в обороне вермахта прокол шириной в несколько сот метров, через который выскочила группа в 22 тыс. человек.

В течении недели шла резня окруженных. Высший комсостав погиб. Генералы Бобкин (с 14-летним сыном), Костенко, Подлас с тысячами пехотинцев полегли в безнадежных боях. Ярчайшая фигура Смоленской битвы, генерал Городнянский, о ком солдаты говорили, что его никакая пуля не возьмет, застрелился, чтобы не попасть в руки эйнзатцгрупперов. Три армии перестали существовать. По немецким данным, в плен попала 241 тысяча человек. Число погибших оценивается в 150-200 тысяч.

В книге Воениздата "Гриф секретности снят", на которую приходится ссылаться, поскольку это единственный в своем роде и, в общем, солидный источник, богатый диаграммами и использовавший наличные документы, называет цифру безвозвратных потерь в этой операции (названной, естественно, Харьковское сражение, а не Харьковская бойня), 170958 человек. Но пленные?!

За Харьковской катастрофой последовала агония Севастополя. Это было неизбежно после падения Керчи. Освободившиеся силы вермахта группировались на юг. Харьков создал прекрасную ситуацию для летней кампании. Фюрер уверился, что план "Блау" - хороший план, а южный фланг фронта -ахиллесова пята советской обороны.

Первыми начали генералы-демонстраторы. Мастера военной игры перемещениями войск внушили впечатление, что ударят на Москову. Напуганный Сталин уже без напоминаний Жукова укреплял московскую зону в ущерб другим направлениям. Об этом сказано у Василевского. Но как прозевали "Блау", не рассказывает и он…

… В середине июня воздушная разведка Брянского фронта донесла о значительной концентрации германских войск в районе Щигры-Курск, на что управление разведки Генштаба отреагировало примерно так: "Вы смотрите не в ту сторону, немецкое наступление готовится не на южном, а на северном фланге вашего фронта, где сконцентрировано не менее четырех танковых и десяти пехотных дивизий в районе Юхнова, чтобы ударить ими в стык Брянского и Западного фронтов."

Реакция Генштаба[72] была результатом стараний генералов-демонстраторов вермахта. Они обманули и желавшего обманываться Сталина, и понукаемого им Василевского, и даже Жукова, в какой-то мере оправдываемого тем, что с общей ситуацией он был знаком лишь постольку, поскольку его посвящали, а в качестве командующего фронтом больше всего опасался за свое хозяйство.

Впрочем, так же не поверили и немцы своей воздушной разведке в канун контрнаступления под Москвой.

Но несколькими днями позже и Брянский фронт, и Генштаб были грубо разбужены крушением в расположении войск фронта связного самолета вермахта с офицером штаба 23-й танковой дивизии майором Райхелем на борту. Пилот погиб, Райхель с портфелем в руках пытался бежать и был застрелен, а в портфеле оказалась инструкция командиру 40-го танкового корпуса Штумме о проведении первой фазы операции "Блау". Содержание документов в тот же день передано было штабу Юго-Западного фронта и Генштабу в Москву. Обозначилась цель удара от Волчанска на Новый Оскол: захват Воронежа с последующим поворотом на Острогожск. Наступление нацелено было не на стык Западного и Брянского, а южнее, на стык Брянского и Юго-Западного фронтов. Сталин, как и прежде, отказывался верить фактам и, как и прежде, считал это провокацией и обманом. Он, словно по договоренности с самим фюрером, ждал прямого удара на Москву.

Снова и снова Голиков докладывал о концентрации вермахта в районе Курска, о нарастающем оживлении в районе сосредоточения, о несомненной переброске немцев из Орла. Вотще. 20 июня комфронта вызван был в Ставку. Здесь, на его глазах, разъяренный Сталин смел со стола бумаги злосчастного Райхеля и сказал, что не верит ни слову о "Блау". Он разносил разведку за доверчивость и малокомпетентность, забыв - или, быть может, стараясь взять реванш в глазах Голикова, руководителя ГРУ в канун войны, - что все же получал из ее рук сведения о вероятных сроках начала вторжения.

С ворохом ругани и приказом совместно с Западным фронтом готовить взятие Орла не позднее 5 июля Голиков вернулся в Воронеж.

К трем часам утра 28 июня набросок плана наступления на Орел был готов.

Тремя часами позже летнее немецкое генеральное наступление на юге (операция "Блау") началось.

Мудрый вождь товарищ Сталин, тот, кто прав во всем…

Укрепление Московской зоны не значит, что на юге превосходство было за вермахтом. Напротив, численностью живой силы и танков вермахт вдвое уступал Брянскому фронту. Но превосходил его качеством оперативно-тактического мышления. Оборона фронта - подготовленная оборона! - была прорвана, и за два дня вермахт продвинулся в глубину на 40 км. Масштабы бедствия станут понятны, если вспомнить, что 19 ноября, в день начала Сталинградской контрнаступательной операции, советские войска продвинулись на 30 км. Это значит, что войска вышли на оперативный простор: оборона глубиной даже в 10 км на фронте советско-германской протяженности непосильна была бы и для Китая с его людскими ресурсами.

"К середине июля, отбросив наши войска за Дон от Воронежа до Клетской и от Суровикина до Ростова, войска противника завязали бой в большой излучине Дона, стремясь прорваться к Сталинграду. В результате вынужденного отхода наших войск в руки врага попали богатейшие области Дона и Кавказа. Создалась прямая угроза выхода противника на Волгу и на Северный Кавказ… "

Кто знает, о чем он думал в короткие ночи, ложась с рассветом спать… Пробегал список жертв? Он помнил всех. И где. И когда. Не прощал. И не раскаивался. Просто думал: того, наверно, можно было не трогать… и этого… и того… Ну, не Гамарника, конечно, не Якира с Уборевичем, не Примакова с Путной и Эйдеманом, не Тухачевского с Фельдманом. А с Блюхером погорячились, погорячились… На допросе, понимаешь… Ай-я-яй, это ж надо… Глаз, понимаешь, себе выколол, чтоб в новом процессе показаний не давать. Ну, куда ж его, изуродованного, на процесс… (Фыркнул.) Ежов, болван, поспешил. Надо было помягче, больше времени дать, подумал бы, остыл. С летчиками тоже… Тут уж сам… А что с ними, понимаешь, было делать, когда этот мальчишка Рычагов, сопляк, при всех вождю такое говорит? "На гробах летаем!" За всех сказал - всех и убрать пришлось. А выдвиженцы, блин, даже самолеты в укрытия не спрятали, указаний, понимаешь, ждали… Догадываться надо, без указаний все делать! Чтоб вождь и знать не знал ни о чем! Чтоб перед врагом, если вдруг какие вопросы, искреннее удивление разыграть: "Да вы что, господа хорошие, да мы ни о чем таком не знаем, ничего такого и в уме не держим, чтоб от вас прятать!" М-да… Ну, ничего, смену растить будем. Вот Василевский, Антонов… Проверить, кстати, не родственник ли тому Антонову, что на Тамбовщине сумбур устроил… И другие себя покажут. А потери - на то и война, понимаешь…

Верховный не только думал так, он так действовал. Неудача с выбором командующего 2-й Ударной армии Власова ("Не застрелился в окружении, проститутка!") не остановит выдвижения новых командиров.