А всевидящее солнце молча провожало двух беглецов, уносящих с собой тайну зарубленного юноши. Оно, солнце, знало еще больше страшных тайн…

— Ваша сказка совсем не сказочная! — вздохнула я.

— Почему же? — серьезно возразил старик, — В хорошей сказке все как и в жизни: люди получают воздаяние за свои поступки.

— Но он же предал своего отца!

— А сначала тот оставил женщину с ребенком.

— И, все-таки, он даже заляпал лицо и глаза кровью умирающего отца!

— И в следующей жизни родился с очень плохим зрением, — спокойно ответил Бимбо-сан, смотря куда-то вдаль.

— Если бывают следующие жизни, — вздохнула.

— А почему бы им и не быть?.. — невозмутимо спросил рассказчик.

Заинтересованно уточнила:

— А может… Может, вы еще верите, что ками и чудовища действительно существуют?..

— Очень даже могут существовать, — ответил старик, задумчиво глядя куда-то вдаль, на улицу и поворот дороги.

— Но ученые все-таки не доказали, что они существуют.

— Было бы забавно, если бы ученые пытались доказать ками и бакэмоно, что они не существуют, — насмешливо сказали сбоку.

Мы повернулись и увидели серьезного Синдзиро, в очередной раз прячущего ладное тело под объемным спортивным костюмом, а роскошные длинные волосы — под кепкой. Он серьезно сдвинул темные солнцезащитные очки по носу, открывая нам свои глаза, насмешливые и глубокие как бездна. С мгновение Синдзиро и Бимбо-сан смотрели друг другу в глаза. Рассказчик добавил вдруг, улыбнувшись:

— Было бы еще забавно, если бы ученые пытались доказать богам и чудовищам, что от ученых есть какая-то польза.

— А разве от ученых нет никакой пользы? — недоуменно моргнула я.

— Для людей-то польза от ученых, несомненно, есть, — серьезно ответил господин Нищий, опять смотря куда-то в даль, — Но если ками и бакэмоно существуют, то, выходит, что существуют они уже тысячелетиями — и вполне себе существовали и будут существовать без ученых людей и впредь.

— Хотя вроде бы ученые стали проводить опыты, чтобы доказать существование души у людей, — продавец сладостей снял темные очки совсем и, отодвинув их на расстояние протянутой руки, стал брезгливо и недоверчиво осматривать, словно высмеивая ученых и их дотошность по вопросу наличия или отсутствия человеческой души, — Они измеряли вес тела умирающих людей и уже умерших, до и после момента смерти — и обнаружили, что после смерти тело человека становится легче на несколько грамм. Предположили, что эта разница в весе, проявляющая после смерти — это вес души, которая уже отлетела.

— Жалкие несколько грамм — все, что они увидели в душах! — уныло проворчал Бимбо-сан, — Драгоценная крупица, дарующая им вечность — хоть на муки ада, хоть на райские наслаждения — и те, и другие можно прочувствовать даже в пределах одной человеческой жизни, по нескольку раз. И жалкие несколько грамм веса по их измерениям!

— Я уж молчу, что прежде люди охотнее верили в богов и куда более уважали их, чем сейчас, хотя и уважали преимущественно с тем, чтобы выклянчить себе заступничество, — осклабился Синдзиро.

И от этой усмешки красивое лицо молодого мужчины стало каким-то зловещим. Особенно, при том, что на город уже стали спускаться сумерки — и темнота стала выползать из дальних и укромных уголков, расползаясь по улицам и приближаясь ко мне. И от этого странного разговора, и от четкого осознания подступавшей ко мне темноты, мне вдруг стало очень жутко.

— Я не думаю, что люди обмельчали, — вдруг серьезно возразил Нищий, — Во все времена, во всех народах хватало и своих мерзавцев, и своих мудрецов. Встречал я и святых. И даже просто хороших людей, из которых трудности не могли вытрясти человечность. Люди бывают разные. Их только в трудностях-то и разглядишь толком.

И сказано это было так, словно он уже веками, а то и тысячелетиями смотрел на людей и, может статься, даже в разных странах.

Он… точно человек?.. Или, все-таки, нет?..

— Да уж, трудности — это такая черта, — серьезно кивнул Синдзиро, — Когда внутреннее выходит наружу и проявляется во всей своей красе или отвратительной уродливости.

— А ведь люди еще и мечутся постоянно между злом и добром, — усмехнулся Бимбо-сан, — То одно, то другое. И не угадаешь порою, что они выкинут за новым поворотом судьбы.

— Но предположить сколько-то сносно можно, — серьезно возразил молодой мужчина, — Они же часто тяготеют ко злу или к добру.

— А я бы сказал, что немало и таких… никаких… сереньких. — вздохнул Нищий, поднимаясь, — Ох, заболтался я с вами. Пора мне идти и проведать моих детей, — ко мне вдруг повернулся, потрепал по щеке, — Ты, главное, помни, Сеоко, не все такое, каким кажется.

И как-то странно на Синдзиро посмотрел. А тот как-то слишком насмешливо улыбнулся ему.

И вроде разговор был об отвлеченных вещах, но они как-то так реагировали друг на друга… будто бы чего-то сокровенного коснулись. И самое важное уже обсудили.

Мы с хозяином магазина проводили старика взглядами, пока он не растворился в сумраке за изгибом улицы и чужим забором.

— Шла бы ты домой, дитя, — проворчал молодой мужчина, не глядя на меня, — Ночью по улицам бродят всякие разные… люди.

— Ну да, люди бывают разными… — грустно поболтала ногами в воздухе.

— Ну, так и шла бы?..

Вздохнула. Достала мобильник из сумочки пустой. Папа еще пытался упасть в забытье. А мама так и не подала мне никакого знака. Даже и не спросила, как я! Обидно!

Почему-то призналась Синдзиро:

— Я не хочу идти домой. Там пусто. И страшно. Папа пьет с друзьями или с коллегами, потому что расстроен. А мама еще не вернулась.

Продавец сладостей шумно втянул воздух, принюхался, осмотрелся по сторонам. И вдруг предложил:

— Может, пойдем тогда поищем твоего отца?..

— Так я не знаю, где он.

— Но я его, кажется, пару раз в одном баре уже видел, — молодой мужчина вдруг пристально всмотрелся куда-то в темноту за деревьями. Напрягся весь. Потом шумно выдохнул. Улыбнулся как-то странно, будто оскалился, будто показывая зубы кому-то, прячущемуся в темноте. Потом опять повернулся ко мне, улыбнулся мне уже дружелюбно и как будто бы искренно: — И раз видел, как вы вдвоем по улице шли. Думаю, это был именно он.

Задумчиво поболтала ногами в воздухе. Бимбо-сан как будто пытался меня предупредить, чтобы я не ходила с Синдзиро. Или просто разфилософствовался, что внутреннее не всегда такое, каким кажется снаружи?.. Но темнота меня почему-то пугала больше Синдзиро. И больше, чем одиночество. Как будто молодой мужчина уже стал какой-то… свой, что ли?.. Меня не цепляла его красота — я почему-то не видела в ней чего-то сверхъестественного — но что-то как будто меня к нему манило.

Потом все-таки поднялась, осторожно сжала руку продавца сладостей.

— Я не думаю, что мы его найдем. Но я буду благодарна тебе, если ты составишь мне компанию. Мне одной очень грустно. Я еще не привыкла, что осталась одна.

И тут же робко выпустила его ладонь.

Он вдруг наклонился — и сам взял меня за руку, переплетая наши пальцы.

— А между тем, дитя, люди обычно рождаются в одиночку и в одиночестве же умирают. Одиночество — это какая-то часть нашей жизни. И лучше бы ты научилась к ней приспосабливаться. Тогда в эти дни не так страшно будет.

— Но я пока не могу, — вздохнула.

— Ты пока еще лисенок. А детенышей защищают охотно. Хотя и обманывают в разы чаще. А вот станешь взрослой — и придется тебе самой со всем справляться — и всем плевать будет, умеешь ты или не умеешь. Тебе же выгоднее научиться справляться с трудностями самостоятельно. Кстати, я считаю, что люди становятся взрослыми не после постели с человеком другого пола, а когда они научатся самостоятельно справляться с трудностями. И возраст, и самостоятельность не всегда совместимы.

— Погоди… — растерянно потянула его рукав другой рукой, свободной от его, — Ты назвал меня лисенком? Но разве ж я лисенок?!