— Я?! — не будь я таким увлеченным студентом, что будущим инженером, что будущим медиком, я бы, может, всерьез испугался или заинтересовался после этих слов.

Но тут я точно помнил, что кроме Митико у меня никого не было.

— Мне очень стыдно, но я…

Тут я приметил развернувшуюся к нам пару глаз и объектив.

— Давайте кратко, если вы не хотите, чтобы нас поймали, — шепнул я. — А я, признаться, не хочу: мне еще надо заехать на работу и навестить жену. Дочку вернуть домой.

— Вы меня совсем не помните… — его лицо грустно вытянулось. — Да и не стоит… после того, что я натворил…

— О, господина Такэси встречает какой-то его знакомый! — радостно сказал журналист и сердито обернулся на напарника с камерой, проверяя, успел ли тот запечатлеть нас, беседующих вдвоем. То есть, уже нет. — Или бывший пациент?

— Да, я его бывший пациент! — глаза молодого мужчины зажглись восторженно. — Представляете, я был из очень бедной семьи, на операцию для меня у нас денег не было, но Такэси-сан очень благородно подарил моему отцу свои накопления! И я смог выздороветь с его помощью!

Я, конечно, понимал его благородный порыв привлечь и ко мне заслуженную волну всеобщего одобрения, но прямо сегодня… сейчас… о, нет!

Пришлось опустить стаканчик с остывающим кофе и заверить журналистов, что я помню этого парня, что я всеми силами за то, чтобы у молодых и талантливых людей было будущее, что я знаю фонд, где малоимущие родители могут найти помощь и… словом, я как мог старался отвлечь их внимание от моей скромной персоны. А этот подлый парень стоял рядом и растерянно на меня смотрел.

— А вообще в этом можно усмотреть красную нить судьбы! — восторженно обернулся к коллегам один молодой и неприлично растрепанный журналист, судя по потрепанному пиджаку и штанам, неудачное место занявший возле Юмэ, если вообще смог прорваться к ней. — Господин Такэси когда-то выложил собственные деньги, чтобы помочь в проведении операции для господина Мидзура, может, сам лично участвовал. А теперь господин Мидзура сделал самолет, на котором господин Такэси благополучно долетел. То есть, почти долетел до Германии. Но главное, что самолет все же смог приземлиться благополучно. Конечно, в этом есть заслуга опытного экипажа, но, будь самолет совсем плох, опыт и самообладание капитана никого бы не спасли. Как, кстати, называется ваш первый самолет, господин Мидзура?..

— Я еще не придумал… — смущенно потер лоб молодой конструктор, повернулся ко мне. — Господин Такэси, а что любит ваша дочь?

— Петь, — я улыбнулся. — Да еще и чаек, пожалуй.

— О, тогда я назову его «Песня чайки»! — радостно сказал молодой ученый. — И, если меня не уволят, я создам новую модель, которая не будет падать и загораться никогда!

— О, «Песня чайки»? Звучит романтично! — радостно вскричал помятый молодой журналист.

А у меня сердце остановилось. На миг лишь, но это мгновение показалось мне вечностью. Той вечностью, за мраком которой снова был обрыв у моря и девочка, стоявшая под светом медленно открывавшегося неба, радостно мне улыбалась, когда я обещал сделать самолет и посвятить его ей. Я так и не сделал никакого самолета, но… но мой молодой пациент создал свой первый самолет, на котором я полетел и даже назвал его «Песней чайки». Я ведь обещал ей, что свой первый самолет я назову «Чайкина мечта» и «Песня чайки»! Я обещал ей…

— Чайкина мечта… — выдохнул я потрясенно.

Люди в тот миг расступились, открывая мне замученную ими Юмэ. Но, стоило моей малышке увидеть меня, как глаза ее восторженно засияли, она улыбнулась и улыбка на ее бледном худом лице…

Я вдруг узнал эту улыбку!

— Камомэ! — потрясенно выдохнул я.

Ноги у меня подкосились.

Я упал в руки парня, который подарил мне самолет для нее. Вспыхнул, взлетев, запах смятых цветов, люди отпрянули, а потом пододвинулись.

— Камомэ…

Она протолкалась между людей, сжала мою ладонь своими худенькими холодными пальцами. Совсем другое лицо, но ее глаза… эти глаза… как я мог их забыть?.. Я больше не забуду ее никогда!

— Камомэ… — прошептал я, падая в темноту.

Там, среди бури, у обрыва у моря, стояла девочка в белом платье. Сверкали молнии, гремел жуткий гром, но она просто стояла и смотрела мне в глаза. Издалека. Так далеко!

Нет, она мне улыбнулась и чайкою вспорхнула над скалой, поднялась в черное небо и белой каплей растворилась в бездне над моей головой.

Я падал, но до меня доносился ее голос… ее красивый голос… ох, этот ужасный яркий свет!

— Ну, и чего вы скажете, мой внезапный пациент? — спросил, хмурясь, глава моей больницы. Вздохнув, стянул перчатки, сел возле. — Ты меня очень расстроил сегодня, Такэси! В самолете не сгорел, в море не утонул, а вздумал помереть на моем операционном столе?! Хорош помощничек! Ну, спасибо тебе, заботливый ученик!

— Простите, сэнсэй! — я хотел было сесть, но он вскочил и насильно меня уложил.

— Лежи уж! — проворчал седовласый врач, прижимая мою руку к твердому столу. — Отдохни. Последняя неделя у тебя была нервной. Так-то вроде ничего серьезного.

— Кофе, сэнсэй! — заглянула молоденькая медсестра с подносом и чайником. Меня увидев, улыбнулась. — О, вы очнулись, Такэси-сан!

— Кофе! — радостно улыбнулся я и даже привстал.

— Нет! — рявкнул на меня наш учитель. — Кофе я тебе запрещаю пить целый месяц!

— Хорошо, сэнсэй, — покорно сказал я.

Хотя в следующий миг мы с мужчиной переглянулись и рассмеялись, к удивлению молоденькой медсестры.

Когда я приехал домой, то меня встретил запах кофе, увы! И чудесный запах свежих пирожков.

Юмэ сидела в саду, в обнимку с книгой о достопримечательностях Италии и пачкой печенья. Меня увидев, радостно подскочила. С того места, где я закопал ее тело.

— Па, как я рада тебя видеть! — девочка трогательно прижалась ко мне, потом подняла на меня горящие красивые глаза. — Папа, а куда мы в следующий раз полетим?..

— О нет!!! — взвыл я.

И, едва вывернувшись, кинулся спасаться бегством к Митико.

Хотя про себя я пообещал ей: «Когда-нибудь».

Я же уже исполнил то обещание. То есть, мы его исполнили втроем. Спасибо, Мидзура-сан!

— Эх, красиво… — мечтательно обхватила свои плечи.

— Да, красивая история, — вежливо сказал Мамору-кун.

Ох, я так заслушалась папу, что забыла смотреть, слушает ли мальчик! Так и не пойму теперь, он смог отвлечься хоть на чуть-чуть благодаря папиному рассказу или нет?.. Ох, бедный Мамору-кун!

Почти тут же двери одной из реанимационных распахнулись, выпуская двух мужчин и молодую медсестру. Идущий спереди, высокий, широкоплечий азиат средних лет, зевнув, стащил с рук перчатки. Поравнявшись с нашим коридором, почему-то взглянул сразу мне в глаза:

— Парень жить будет.

Потом как-то замер, словно прислушавшись. И вдруг резко повернулся к моему отцу.

— Рю… Мидзугава?.. — побледнев, мой папа поднялся.

— Давно не виделись… э… — врач замялся, смущенно смотря на стоящего перед ним.

— Кин. Такэда Кин, — напомнил ему мой отец.

— А, да, — улыбнулся его знакомый, протягивая руку для рукопожатия. — Приветствую, Кин! Как поживает Хосиоби?

— Кими! — возмутился мой родитель за мою маму.

— Что-то стар я стал, — улыбнулся, обнажая идеально ровные и белые зубы, мужчина. — Совсем память плохая последние…

— Но как же мой брат? — горестно выкрикнул Мамору, подскакивая.

— Да жить будет, никуда не денется, — улыбнулся ему господин Рю. — Ему еще за сборную Японию выступать против моей Поднебесной.

— Вашей… Поднебесной?.. — запнулась молоденькая медсестра.

— У меня там родня живет, предки оттуда… — немного смутился Мидзугава-сан. Хотя в миг следующий уже нахмурился: — Да неужели вам жалко победы для Поднебесной? Вы стырили у них иероглифы, музыку, танцы и бездну всего, но…

— Ох, господин Мидзугава! — скривилась его помощница. — Хватит уже шутить! — и поспешно утопала по коридору.