Она была еще тепловата в центре кучи…

Но Гель, бросившийся на золу ничком, напрасно дул изо всей силы на то место, которое казалось ему самым теплым, — он не смог выдуть ни одной искорки.

Огонь потух, потух совершенно, а дети исчезли!..

Такую-то зловещую весть принес Гель матерям и детям, передав им приказание идти в пещеру, где их ждали охотники, совсем сраженные тяжестью страшной беды.

Ему повиновались.

И когда, наконец, собрались все, охваченные необъяснимым страхом, они не стали, да и не могли больше сдерживать громких и скорбных рыданий. Все легли или, вернее, повалились на землю, кто где стоял, словно навеки уничтоженные, стертые с лица земли.

Когда прошел первый взрыв горя, несчастные, по очереди, все от мала до велика, впали в тяжелый сон и сразу потеряли сознание своего ужасного положения.

Только Старейший, Рюг-большеухий и Гель-рыболов еще бодрствовали во тьме.

Обоим последним было поручено, для охраны остальных, караулить порог пещеры вплоть до утренней зари.

Что касается Старейшего, то он напрасно рылся в далеких и смутных обрывках прошлого, пытаясь вспомнить все, что ему доводилось слышать в детстве от отцов и дедов насчет таинственной жизни и происхождения огня. Он пытался вспомнить способы, какими некоторые дикари будто бы умели разными таинственными способами снова возрождать огонь к жизни, когда его заливало наводнением или когда его пожирал недостаток пищи — топлива.

Когда серый рассвет медленно разогнал темноту, покрывавшую землю, Крак открыл глаза и немало удивился, увидав себя на дереве. Впрочем, он сейчас же все припомнил, взглянул на братишку, спавшего у него на руках, и быстро перевел глаза на равнину, расстилавшуюся под ними.

Все видимое пространство, вплоть до темной опушки леса, на его взгляд казалось пустынным. Земля была всюду однообразно желта, нигде не виднелось ни былинки.

Крысы исчезли совершенно, а с ними исчезла и опасность, по крайней мере, в данный момент.

Крак растолкал брата, и оба мальчугана, совершенно окоченелые, быстро спустились на землю, покинув свою воздушную спальню.

Оба думали только о том, как бы теперь поскорей добраться до пещеры и явиться туда с богатым запасом дичи, чтобы хоть этим вымолить себе прощение за невольное долгое отсутствие.

Ожо смеялся и был беззаботен. Но Крак сознавал свою вину и сердце его билось от страха.

Они подобрали тех из убитых ими животных, которых не успели сожрать их кровожадные спутники, и быстрым шагом двинулись в путь.

Спускаясь по тропинке утеса. Крак, разогревшийся на ходу, чувствовал, однако, как кровь стынет в его жилах.

Рюг-большеухий первый услыхал и увидал с порога пещеры бедных маленьких выходцев с того света, которых он считал навеки погибшими.

Он предупредил Геля и спешно кинулся им навстречу.

В нескольких словах дети поведали ему о своем жалостном положении и рассказали, что понудило их провести ночь на дереве.

— Да, конечно, — проворчал Рюг, довольно мягкий по природе, — вы думали оказать громадную услугу нам всем; да и что с вас спрашивать — вы дети. Конечно, все это, разумеется, было бы принято во внимание Старейшим; но вернулись отцы, и их гнев будет безжалостен. Они нашли пещеру брошенной и — непоправимое последствие забытых тобой обязанностей, Крак! — благородный огонь потухшим. Вы погибли! Вот что Рюг должен сказать вам, несчастные!

— О, Рюг! Что с нами сделают?

— То, что делают с северными оленями и лошадьми, когда их окружат и поймают.

— Нас убьют?

— Таков закон.

Крак опустил голову на грудь. Ожо принялся горько плакать.

Оба мальчугана уже знали, что такое смерть.

Тронутый Рюг посоветовал им бежать.

— Спрячьтесь в лесу, подальше отсюда, — говорил он, — идите по направлению к восходу и каждый день выстукивайте по стволам деревьев, которые будут вокруг вас, три удара подряд поутру, в полдень и вечером. Я услышу сигнал, открою ваше убежище и принесу вам съестных припасов и одежду, чтобы закрыться.

— Бежим!.. — сказал Ожо, пытаясь увлечь Крака.

— Стойте!.. — послышался вдруг совсем близко прерывающийся голос, в котором они сейчас же узнали голос Старейшего.

Рюг и дети, все трое захваченные врасплох, упали на колени, с мольбой протягивая руки.

— Гель предупредил меня о происходившем здесь, — сказал старец. — Я последовал за Рюгом. Придя вовремя, я все слышал. Я слышал, что вам советовал Рюг. Теперь уж поздно воспользоваться этим советом. Я вас поймал. Наказание справедливо и заслуженно, вы его не избежите. Вас ждут. Идемте!

— О Старейший! Сжалься над нами!.. — молили дети.

— Ожо не виноват, отец, — прибавил Крак с горячностью.

Но старик, не слушая его, продолжал, на этот раз с грустью в голосе:

— О, Крак! так-то ты оправдал мое доверие и мою надежду на тебя! Я любовался твоим мужеством, твоим послушанием, живым любознательным умом, твоей разумной памятью. Я сделал бы из тебя охотника, не знающего соперников. А ты что натворил? Знаешь ли ты это? Ты совершил гнуснейшее из преступлений. Ты убил нашего благодетеля, — ты убил огонь! Огонь должен быть отомщен. Ты приговорил наших к смертельному холоду. Поэтому ты должен тоже умереть прежде них.

— О, отец, умилосердись! Я узнал…

— Да, я знаю, на что ты ссылаешься. Но об этих причинах не стоит упоминать рядом с таким преступлением. Огонь, наш дорогой и почтенный друг, огонь погас! Довольно слов и пустых разговоров. Следуйте за мной. А ты, Рюг, перестань умолять меня. Идите вперед шагом, преступные дети, пусть, по крайней мере, наши не увидят перед собой презренных трусов, которых даже не стоит выслушивать.

Несчастные дети, нежно поддерживаемые Рюгом, поднялись с замирающим сердцем по той самой тропинке, по которой вчера еще спустились так весело.

От томления и страха их бросило даже в пот; но когда они вступили в пещеру, то почувствовали, какой ужасный холод охватил их.

В пещере царило молчание.

Однако все племя было в сборе, и только глубокое отчаяние заставляло всех клонить голову к земле и сдавливало им горло. Это было ужасно!

Дети ожидали услышать страшные проклятия. Они приготовились выдержать их со всей стойкостью своих маленьких сердец, а вместо того… Это молчание и это отчаяние взрослых, царившие в пещере, показались им куда ужаснее самых яростных угроз.

Вокруг потухшего очага сидели старейшины, время от времени почтительно касаясь его рукой, как касаются тела друга, в смерть которого не хочется верить. За ними сидели на корточках, неподвижно, начальники племени, распустив волосы, бывало, связанные пучком на макушке; теперь волосы у них падали в беспорядке по плечам в знак глубокой печали.

Многие плакали.

Вид слез, катившихся по щекам воинов, растрогал, как совершенно неожиданное зрелище, бедного Крака. Он почувствовал, что погиб. Ожо, весь дрожа, искал глазами в глубине пещеры мать, вскормившую его своим молоком.

Но он не нашел ее в неподвижной группе женщин, стоявшей позади охотников.

Тогда он сжал руку брата и закрыл глаза.

— Вот дети, — сказал Старейший.

Два сдержанных рыдания раздались из группы женщин.

— Пусть говорят, мы слушаем, — пробормотал один из начальников, самый старший после прародителя.

Крак чистосердечно рассказал то, что уж рассказывал раньше Рюгу, и объяснил, почему им с братом было невозможно вернуться вовремя в пещеру, как они раньше предполагали. Он просил стариков принять во внимание их молодые годы, их слабость и неопытность.

— Огонь умер!.. — проворчал старейшина.

Крак, задыхаясь, прибавил, что он, перед тем как покинуть пещеру, надеясь спасти жизнь другим, принял все предосторожности, чтобы огонь не мог пострадать, а, наоборот, прожил бы во время их отсутствия.