Я думаю о том, на какие жертвы он пошел ради нас, и в миллионный раз испытываю благодарность. С начала наших скитаний он впервые оставил нас с Гретой одних, но я не сомневаюсь, что если позвать его, он тотчас откликнется на мой зов.

Что бы мы делали без него эти последние несколько месяцев? Мы бы умерли там, на улицах, или нас давно поймали бы, что, по сути, одно и то же.

Джек прожил почти год без возможности общаться с женщиной, которую любит, на которой хочет жениться. Он даже не знает, увидит ли ее снова. Каждый день он испытывает ту же холодную пустоту, что и я.

Интересно, где сейчас Бен? Надеюсь, он жив и здоров. А если нет? Что с ним сейчас делают? Вдруг его бросили за решетку? Вдруг его пытают?

Большой лист картона, прикрывающий фасад одной из лачуг, внезапно отодвигается, из-за него появляется женщина. У нее серая кожа, редкие и тонкие волосы. И еще она очень худая, кожа да кости. На ней оранжевая роба, видно, что она направляется в город, чтобы заработать свои талоны на еду.

Задержав дыхание, пытаюсь выдавить улыбку, которая скорее похожа на кривую ухмылку. Крепко взяв Грету за руку, пытаюсь пройти мимо, но женщина не уступает дорогу. Мы вынуждены неуклюже протиснуться между ней и стеной.

Мы делаем еще несколько шагов, останавливаемся и оборачиваемся. Она все еще стоит посреди дорожки, смотрит нам вслед. Внезапно безразличный холод ее пустых глаз сменяется проблеском узнавания.

Она переводит взгляд куда-то вдаль, поверх наших голов. Я знаю, куда она смотрит. Наши фотографии, транслируемые с экранов Правительственного центра, хорошо различимы и здесь, в трущобах.

Я отворачиваюсь и, не выпуская руку Греты, иду дальше. Через несколько секунд я слышу торопливые шаги, слышу, как незнакомка убегает.

Я останавливаюсь и жду, когда нас догонит Джек.

— Она узнала нас, — сообщаю я ему.

Он хмуро кивает.

— Она рванула так, будто начался пожар. Угадаешь с трех раз, куда она отправилась?

Этот вопрос не нуждался в ответе. Мы отлично знали, что она со всех ног бросилась на поиски полицейского. Явно рассчитывает получить вознаграждение за сведения о нас, торопится опередить других. Черт возьми, мы пробыли здесь меньше пяти минут, но уже успели навлечь на себя новые неприятности.

— Что будем делать?

— Придерживаться прежнего плана. Они так или иначе следуют за нами по пятам.

На этот раз мы ускоряем шаг. Грета постоянно оглядывается, на ее лице отпечатались испуг и отчаяние. Как жаль, что я не могу найти слова, чтобы поднять ей настроение.

Упадок и отчаяние заметны во всем, в воздухе висит тяжелый смрад гниющего мусора. Но когда мы сворачиваем за угол, я замечаю кое-что иное.

Этот домишко такой же крохотный, как и все остальные, но стоит чуть ровнее, чем соседние покосившиеся лачуги, да и выглядит приличнее и симпатичнее. У него настоящие окна, причем довольно чистые, в них можно заглянуть внутрь, что мы и сделали. Нашим глазам в полутьме предстала ваза с полевыми цветами.

Цветы, здесь, в трущобах!

Я сжимаю руку Греты и указываю на эту лачугу.

— Давай попробуем постучать в этот дом, — предлагаю я.

Она видит окна и цветы, и ее брови удивленно ползут вверх.

— Я согласна. Давай, — кивает она.

Рука об руку, мы медленно подходим к крошечному домику и стучим в тонкую деревянную дверь.

Даже после того, как мы заехали на территорию цирка, никто из полицейских не проронил ни слова.

— Что мы здесь делаем? — снова и снова требовательно спрашиваю я, но они молчат и даже не смотрят в мою сторону.

Машина останавливается, и они выходят. Женщина-полицейский открывает мою дверь и крепко берет меня за руку.

Я грубо отталкиваю ее.

— Я никуда не пойду, пока вы не скажете мне, что происходит! — ору я.

К нам подходит другой мужчина в форме, силком вытаскивает меня из автомобиля и прижимает меня к капоту.

— Хочешь, чтобы мы надели на тебя наручники?

Я прекращаю сопротивляться и позволяю им провести меня через открытые турникеты в главный двор.

Здесь я оглядываюсь, ошеломленный представшим зрелищем.

Повсюду разбегаются аккуратные разноцветные дорожки, вдоль которых протянулись яркие цветущие клумбы. Здания разных оттенков сверкают свежей краской, прочные, возведенные на века.

Все это смотрится как улучшенная версия старого цирка. Как будто тот самый бродячий цирк приехал в Лондон, пару недель давал свои жуткие кровавые представления, а потом остался здесь на постоянной основе.

Никаких следов строительства. Везде пусто, но сам цирк готов. Ему как будто не терпится распахнуть ворота навстречу зрителям и показать новое представление.

Полицейские провожают меня к огромному холму, что высится в центре городка. Его травянистые склоны усажены цветами и деревьями, среди которых виднеются фигуры людей: пастухи, с посохами в руках, пасущие овец; эфемерные девы в белых одеждах бродят по лугам, собирая цветы. Розовощекие девочки несут на плече кувшины с молоком, а под сенью деревьев, в прудах и ручьях, резвятся очаровательные, похожие на нимф создания.

Мифологических существ, подобных этим, на самом деле не существует. Во всяком случае, в реальной жизни. Скорее всего, это голографические картинки, причем настолько реалистичные, что их невозможно отличить от живых людей. Интересно, если коснуться одной из них, рука пройдет насквозь или столкнется с чем-то материальным?

На самой вершине холма высится огромный улей. Вокруг него вьются сотни пчел, а позади виднеются сплетенные из цветов буквы: «Аркадия: земля молока и меда». Аркадия. Я слышал это слово раньше. Если мне не изменяет память, оно греческое. Что же оно означает? Жаль, что в школе я невнимательно слушал учителей.

Я внимательно осматриваю холм. Похоже, это центральная часть цирка. Зачем он нужен? Что там внутри?

Ужас и смятение связывают мой желудок в тугой узел. Я не хочу туда идти. Пару секунд я собираюсь с духом, затем вырываюсь из рук полицейских, резко разворачиваюсь и устремляюсь к воротам.

Они бросаются вслед за мной.

Они очень ловкие, но я проворнее. Добегаю до кассы, перепрыгиваю через турникет и мчусь со всех ног по широкой подъездной дороге. Позади слышны свистки, потом пронзительный вой сирен, вспышки маячков патрульных машин, топот ног преследователей.

Мимо меня пролетает нечто огромное, причем так стремительно, что я кожей ощущаю волну воздуха. Затем раздается визг автомобильных шин, и это нечто со скрежетом останавливается передо мной.

Это мотоцикл. С него соскакивает полицейский и, вскинув пистолет, пресекает мне путь к отступлению. Я останавливаюсь. Что мне еще остается? Озираюсь по сторонам. Вооруженные люди взяли меня в кольцо. Уже второй раз за день. Двое полицейских, которые привезли меня сюда, и еще шестеро других. Позади них охранники, тоже в форме.

Лицо одного из них кажется мне знакомым. Да это же Стэнли, мой старый телохранитель! Мое сердце на миг радостно замирает. Знаю, это глупо, но я по-своему любил его. В течение многих лет он всегда был рядом — безмолвный спутник, моя вторая тень. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он бесстрастно смотрит в даль. Есть вещи, которые никогда не изменятся.

Что он здесь делает?

Внезапно краем глаза я замечаю металлический блеск. Что-то блестит в солнечных лучах на крыше цирка. Я поднимаю взгляд. Там сидит снайпер, его винтовка нацелена на меня.

Что происходит?

Стэнли, снайпер, полицейские. Неужели это все из-за меня? Конечно нет. Они здесь по другой причине. Есть только одно возможное объяснение. Здесь находится она.

Моя мать.

Зачем?

Думаю, я скоро узнаю. Вытянув руки перед собой, я делаю шаг вперед.

— Давайте, — говорю я. — Раз вы боитесь, что я сбегу, вам лучше надеть на меня наручники.

Полицейские, с которыми я приехал, делают шаг мне навстречу.

— Нет, — властно звучит чей-то низкий голос. Я замечаю пожилого мужчину в черном костюме. — Парень прав, от вас никакого толку. Вы чуть не упустили его снова. Как мог один мальчишка убежать от двух вооруженных полицейских? Почему на него сразу не надели наручники? Убирайтесь прочь! Считайте себя отстраненными от службы до особого распоряжения!