К сожалению, я не могу узнать тех, кто привязаны к машинам. Их лица размалеваны как у клоунов, на головах разноцветные парики. Так что определить, кто есть кто, невозможно.

Наконец сеанс катания завершен. Весело болтая и возбужденно смеясь, Чистые вылезают из машин. Привязанные Отбросы остаются. Они сидят, понуро опустив головы, а тем временем места в машинах занимают новые пассажиры.

Это куда хуже, чем было раньше.

Спроси меня кто-то, возможно ли такое, я бы сказала, что нет. Раньше, когда Чистые были просто зрителями, мне казалось, что это был ад, но теперь, в этом луна-парке, они активные участники издевательств. Более того, они их инициаторы. В их руках рычаги власти, и они в восторге от этого.

Наверное, я просто позволила себе забыть, что представляет собой это место. Месяцы, проведенные с Беном, размягчили меня. Благодаря ему и Джеку я научилась искать в Чистых хорошее, позволяя им искупить в моих глазах свою вину. На какое-то время я забыла про ненависть. И вот теперь она вернулась. Ее потоки пронизывают все мое тело.

Я больше не могу это видеть. Сколько можно прятаться по темным углам, глядя на страдания этих несчастных. Я быстро юркаю в темноту. Я пришла сюда не затем, чтобы прятаться, не затем, чтобы глазеть по сторонам.

Я пришла сюда, чтобы найти Бена.

Охранники ускоряют шаг. Они тащат меня прочь от толпы, чтобы я больше не смущал Чистых. Протащив меня через всю площадь, они отпирают ворота, которые ведут в ту часть цирка, которая отведена Отбросам.

Первый охранник стоит на верхней площадке лестницы, второй ведет меня по ступенькам вниз и, затолкнув в камеру, достает из кармана навесной замок и запирает дверь.

Я хватаюсь за железные прутья решетки.

— Ты считаешь это правильным? — спрашиваю я его. — То, что здесь происходит? Ты видел этих ребят, видел, что происходит на репетициях. И после этого ты спокойно спишь ночью?

Он оглядывается по сторонам, затем делает шаг ко мне. Глаза его налиты кровью, под ними залегли темные тени.

— Нет, я не считаю это правильным, и да, я плохо сплю по ночам. Но мне нужно на что-то жить. Вот и все. Но это не значит, что мне это нравится.

Сказав это, он идет прочь. Дойдя до двери, он что-то кладет на пол.

— Когда они придут, чтобы выпустить тебя, ключи вот здесь, — говорит он и тихо добавляет: — Удачи тебе сегодня. И желаю остаться в живых.

Я слышу над своей головой их шаги. Они уходят. Я считаю до шестидесяти. Тишина.

— Шон, — говорю я. — Шон, это я, Бен. Все в порядке, можешь выходить.

В первые секунды никакого движения, но затем он появляется из дальней камеры. Шон едва передвигает ноги, и я понимаю, что он так и не пришел в себя после истязаний.

— Что ты здесь делаешь? — шепотом спрашивает он.

— Сильвио убрал меня с глаз подальше до начала церемонии открытия.

— Ты видел кого-то из остальных?

— Видел Рави. Он продает воздушные шары. Больше никого. Только Чистых в очередях на аттракционы и за сладкой ватой, — говорю я и указываю на ключи, лежащие в конце коридора. — Можешь отпереть мою дверь?

Он поднимает ключи и возится с замком. Его несчастные, израненные руки отказываются его слушаться.

Наконец раздается щелчок. Замок открыт. Я толкаю дверь и выхожу из камеры.

— Спасибо.

— Нет, спасибо тебе, — отвечает он надтреснутым голосом. — За то, что спас от волков.

Мы смущенно улыбаемся друг другу. Затем я протягиваю ему руку, и он пожимает ее своей, сломанной и окровавленной.

Всего пару дней назад я был в его глазах врагом. Теперь мы с ним братья. Нет, не как мы с Фрэнсисом, связанные лишь общим набором генов, а братья, как мы с Джеком. Братья, чей жизненный опыт связывает нас крепче уз крови.

Думаю, в таком месте, как это, иного родства и быть не может. Наверно именно поэтому группа, в которой состоит его брат, называет себя «Братством», потому что они заодно, потому что они сражаются вместе, потому что в своем единстве они во сто крат сильнее.

Если они смогут сюда пробиться, если смогут пронести оружие и свой гнев, то что делать мне? Я встану в их ряды, если, конечно, они мне позволят. Буду сражаться за свободу моих братьев, чего бы мне это ни стоило.

— И что теперь? — спрашивает Шон.

— Они вернутся за мной через час. Я заменяю тебя во время церемонии открытия.

Он печально улыбается.

— Ты уж извини, что из-за моей «смерти» на тебя свалилась такая честь.

— Ты не виноват, — возражаю я. — Знаешь, какая мне была отведена роль?

Он качает головой:

— Нам ничего не рассказывают заранее. Сильвио твердит, что мы должны быть готовы к сюрпризам, потому что Чистые хотят видеть на наших лицах неподдельное удивление.

Он обводит взглядом камеры.

— Погоди, — говорит он. — А что ты вообще до сих пор делаешь здесь? Ты ведь можешь выйти отсюда. Как я понимаю, это связка ключей от всех дверей. Они, возможно, откроют любые замки.

— И куда мне пойти? Меня ведь сразу узнают.

Шон кивает.

— Пожалуй, ты прав, но на твоем месте я бы все же рискнул. Это лучше, чем сидеть и ждать, когда за тобой придут и поволокут на церемонию открытия.

Возможно, он прав. Может, мне и вправду стоит выйти отсюда и испытать судьбу. Впрочем, нет, не могу. Остаться здесь, покорно ждать, когда за мной придут, — это, конечно, ужасно, но выйти туда снова после всего, что я видел? Вряд ли я смогу на это спокойно смотреть.

— А что насчет тебя? — говорю я. — Что мешает тебе выйти отсюда? Ведь сегодня сюда, по идее, должен пробиться твой брат.

Он кивает. Его лицо серьезно.

— Я только об этом и думаю. Феликс и его товарищи должны появиться как раз к началу церемонии. Брат знает, что я должен принимать в ней участие. Если он меня не увидит, то подумает, что меня уже нет в живых.

— Тогда чего ты ждешь? Ты мог бы его найти.

Шон печально качает головой.

— Посмотри на меня. Я едва передвигаю ноги. Меня тотчас же схватят охранники. Ведь меня якобы сожрали волки. Меня пристрелят на месте, когда поймут, что я жив.

— Но рано или поздно они все равно это поймут. Ты ведь не можешь прятаться здесь вечно.

— В этом не будет необходимости, если «Братство» победит.

Бесполезно. То, на что надеется его брат и вся их группа. Здесь на каждом шагу охранники. В лучшем случае они дойдут до главных ворот, а если и войдут внутрь, то не успеют сделать и нескольких шагов, как их уложат на месте. Но я этого не говорю. Я молчу.

— Ты не похож на Отброса, — продолжает Шон. — Даже сейчас. Тебе проще скрыться от Сильвио и охранников, и, если ты не будешь появляться у них на виду, то сможешь продержаться, по крайней мере, какое-то время. Можешь даже попытаться найти моего брата. Мы с ним похожи как две капли воды, ты узнаешь его с первого взгляда. Передай ему мои слова, что ты не такой, как все, что ты хороший парень. Передай ему, что я жив.

— Знаешь что, — говорю я. — А пойдем-ка мы вместе!

— Нет, — качает он головой. — Я лишь привлеку к тебе внимание.

— Какая разница. Все равно дальше охраны мне не пройти. Но в одном ты прав. Пусть они хорошенько побегают, прежде чем поймают нас. И если твой брат все же пробрался внутрь, можешь сам сказать ему, чтобы он и его друзья не стреляли в меня.

Он закрывает глаза и крепко зажмуривается. А когда открывает снова, в них горит огонь, которого не было раньше.

— Уговорил, — говорит он. — Пойдем вершить нашу революцию.

Я быстро бегу через открытое пространство к другому аттракциону. Пару секунд пережидаю, спрятавшись за ним, затем спешу к следующему.

По площади медленно двигается длинная процессия классического оркестра, с певучими скрипками и арфами. Впереди синхронно делают колесо двенадцать маленьких детей, наряженных ангелочками. Я напрягаю зрение, но не узнаю ни одного из них. Наверное, это новички — бог мой, как же быстро их выдрессировали! Они хороши, все до одного. Как слаженно они исполняют свой номер! Позади них шествуют два пожирателя огня. Сначала они изрыгают языки пламени высоко в воздух, а потом глотают их. Они подходят ближе, и мое сердце наполняется радостью. Я их узнаю. Это же Алекс и Арчи! Мои старые друзья!