Нервы напряглись до предела. С минуты на минуту могут вызвать пред грозные очи вышесидящего руководства. И не оправдаешься. Известное дело: ты — начальник, я — дурак.

Во врачебную вошла фельдшер Людочка Игрищева. Она улыбалась. Улыбка была ей очень к лицу.

И вообще, и в частностях, Людочка была девушкой эффектной. Носик она имела маленький, глаза — большие, бёдра — широкие, ноги — стройные. Сидя за телефонами, она никогда не придвигалась вплотную к столу. Игрищева сидела от него на некотором расстоянии, чуть боком. При этом она, как бы невзначай, подбирала юбку, чтобы благодарный зритель мог увидеть часть, обычно не просматриваемую,

Ей было далеко за двадцать. «Чуть больше двадцати», — как говорила она сама. Ещё совсем недавно замуж она не торопилась, так как была абсолютно уверена, что это от неё никуда не уйдёт. Дело в том, что осчастливить она хотела только «принца». И на такую партию рассчитывала она не ради очарования алых парусов. Должен был состояться, по её мнению, взаимовыгодный обмен: она ему — себя, он ей — королевство. Расчёт был неплох. Однако не учитывала бедная красавица: «принцев» нынче крайне мало, И женятся они, как правило, на «принцессах».

Следует, однако, кое в чём согласиться с Игрищевой: внешние данные тоже капитал. Но современные «принцы» твёрдо усвоили, что капитал красоты неизбежно уменьшается, вплоть до полного «банкротства», в то время, как капитал финансовый может и должен возрастать в руках рачительного «принца».

Время шло, а «принц» всё не появлялся. Людочка с болью в сердце решила выйти замуж за простолюдина. Но и тут её постигла неудача. Мужчины оказались возмутительно слепы. И фельдшер пришла к выводу, что нужно самой ковать своё счастье.

Итак, Людочка Игрищева ослепила Дмитрия Марковича киноулыбкой и сказала:

— Поступил вызов. Даже два. Первый — к главврачу. Он просил вас зайти. А второй — на Ленина семь. Там женщине плохо с сердцем.

— Немедленно выезжаем! — Дмитрий Маркович рывком поднялся на ноги. — Фельдшера предупредили?

— Я бы вам посоветовала сначала к Ивану Ивановичу пойти, — обронила Людмила, продолжая улыбаться и глядя прямо в глаза доктору взглядом, полным какого-то особого значения.

— Человеку плохо, а вы… — с укоризной заметил доктор.

— Если вы сейчас не пойдёте к главному, то будет плохо и вам. Зачем чтобы сразу двоим было плохо? Пусть уж лучше одному.

Дима, немного подумав, признал, что в рассуждениях Игрищевой есть смысл. И он решил сначала заскочить к главному. Он ведь будет там совсем недолго. Ну, минуту, другую. Не больше.

Лишь только эти мысли возникли у него, как снова заныло-зазудело то место, куда упирался заводной ключик. Неудержимо захотелось почесаться. Но как? Рукой не достать. О косяк двери почесаться в присутствии девушки? Уж лучше сразу помереть!

Тихо постанывая, он торопливо направился в кабинет главного в надежде, что может быть в переходе не окажется людей, и ему удастся почесаться об угол. Однако, коридор, как всегда, был забит медиками и пациентами.

Вот и приёмная. Сахара Каракумовна не удостоила провинившегося даже взглядом и продолжала печатать. Казалось, что по паркету, стуча коготками, бежит собачонка.

Дмитрий неприкаянно стоял у двери.

Минут через десять Сахара Каракумовна изволила заметить Дмитрия Марковича и подняла на него взор, полный тропической ночи.

— Что же вы? Входите, — и добавила, скривившись: — Гуманист.

Слово «гуманист» прозвучало как нецензурное ругательство.

Дмитрий Маркович вошёл, отчаянно труся.

Главный встретил его дуэльным взглядом. Не поздоровавшись и не предложив сесть, он возвестил с высоты своего трона:

— Однако, вы позволяете себе… Мне позвонил заведующий аптекой товарищ Перистальтюк. Сообщил мне…

Сердце у Дмитрия Марковича онемело. Захотелось сесть. Сквозь гул в ушах он услышал, как взметнулся вдруг в приёмной главного немузыкальный дуэт.

Дверь в кабинет отворилась и вошёл давешний странный старик.

— Я… Простите великодушно… — по торопливости его речи Дмитрий понял, что посетитель взволнован. — Я позволил себе… Но время…

— Вот, — он протянул коробочку с лекарством. — Наконец… Теперь я могу уйти.

И вдруг черты его лица стали расплываться, приобрели полупрозрачность промасленной бумаги. Сквозь кожу рук проступили разветвления вен и артерий, затем кости. Старик мягко рухнул на полосатый линолеум прямо у стола главного. Ещё несколько секунд, и перед изумлённым Дмитрием лежали только костюм-тройка да пара тупоносых изношенных ботинок. Удивительный старик исчез.

Дмитрий безуспешно пытался что-то прошептать побелевшими губами. Честноков, невозмутимо наблюдавший за происходящим, нажал на кнопку селектора и скучным голосом сказал:

— Сахара Каракумовна. Заберите у меня тут тряпьё. Ходят всякие, мусорят всяким.

Черноокая красавица явилась на зов незамедлительно. Она брезгливо, двумя пальчиками подняла одежду и понесла прочь из кабинета. Чёрная штанина волочилась за ней.

Честноков молча, не мигая, смотрел на Дмитрия Марковича со своего возвышения. В специфической кабинетной атмосфере накапливалось грозовое административное электричество.

Честноков забарабанил пальцами по столу. Раздался звук, какой издаёт музыкант, играющий в народном оркестре на ложках. Дмитрий вздрогнул и без приглашения сел.

Главный раздвинул ротовую щель и проскрипел:

— Молодец!

Дмитрий перестал что-либо понимать.

— Очень умно.

И снова, негодяй, сделал долгую паузу, чтобы повергнуть подчинённого в полное смятение.

— Я знал, что вы порядочный человек. Эбис за вас поручился. В смысле, что он слишком вас уважает. Сегодня вы меня выручили, — он наклонился и доверительным тоном произнёс: — Вы не представляете, как надоел нам этот человек. Или кто он там был. Очень он нас утомлял, наглец этот. Хам какой-то! Каждую неделю приходил за лекарством.

Он широко растянул рот. Дмитрий не сразу понял, что это улыбка.

— А вы хитрец! Хитрец-мудрец! — главный шутливо погрозил терапевту пальцем. — Знали, как от него избавиться навсегда.

— Я… Но откуда я?.. — попробовал отнекаться

Дмитрий Маркович, но Честноков, не дал ему говорить.

— Знаю! Это вы сделали ради меня. Не забуду! Спасибо, — и без всякого перерыва выпалил: — Свободны!

Ошеломлённый Дмитрий продолжал сидеть.

— Ну, ну! Идите же! — в голосе главного зазвучало нетерпение, и он несколько раз махнул рукой в сторону двери.

Доктор не помнил, как добрался до скорой.

Так и не разобравшись в сумбуре мыслей, он вскочил в зелёный УАЗик, и проклятый заводной ключик больно врезался в спину.

После работы за Дмитрием зашёл Эбис.

— Неужели непонятно? — искренне удивился он, выслушав рассказ о посещении главного. — В твоём возрасте эти раскладки пора уже хавать. Честноков, сукин сын, сделал тут сразу две раскрутки. Первая: он с тобой поговорил доверительно. Можно сказать, душу открыл. Теперь, в случае чего, тебе труднее будет выступить против него. «Как же так? — будешь ты думать. — Человек со мной как с другом, а я против него бочку собираюсь катить?». Этот шустрячок — стихийный психолог, он сразу определил, что ты человек порядочный. Кстати, от этого недостатка давно пора избавиться. Порядочным можно быть только с порядочными людьми. Да и то не со всеми. Второе: он всё преподнёс так, будто ты оказал ему огромную услугу, избавив от надоедливого господина. В этом случае он использовал закон психологии: человек, как правило, хорошо относится к тому, кому он сделал добро или хотя бы какую-нибудь услугу. Честноков хочет привязать тебя к себе, сделать своим человеком. Усёк?

— Да вроде бы, — хмуро ответствовал Дмитрий. — Выходит, ваш главный вроде как мастер психологического каратэ.

— Вроде да. Только не «ваш», а «наш». Теперь в отношении аптеки… У нас действует «безотказный метод» обслуживания населения. Но это не значит, что больному могут выдать в аптеке любое лекарство. Только то, что есть в ассортименте. Врача обязуют не выписывать то, чего в ассортименте нет. Это как с чёрной икрой. Многие бы хотели купить её в магазине. Но все знают, что там её нет. Вот и не спрашивают. А раз не спрашивают, то им и не отказывают. А раз не отказывают, то это есть безотказный метод снабжения населения чёрной икрой.