Эбис с изумлением следил за напыжившимся приятелем.
— Чего ты надулся? Я и сам не верю в эти глупые россказни. У меня есть и совершенно иная информация. Но я не хотел тебе её сразу выкладывать. Травмировать тебя не хотел. Не слепой же я. Говорят, что она, ещё не закончив школу, повеялась куда-то в Феодосию или прочую Керчь. Там она не бесплатные нежности с иностранными моряками имела. Лечилась… Потом чего-то снова сюда определилась… Ну, ну! Ты чего?!
Лицо Дмитрия побагровело.
— Ты! — воскликнул он высоким плачущим голосом и сделал шаг к приятелю. — Ты нехороший человек!!! Вот ты кто!!! Если не хуже!
Эбис растерянно дёрнул себя за ус и предусмотрительно отступил.
— Спасибо. Заработал. Я-то при чём? Рассказывал тебе то, что слышал от других. Оба варианта выдал. Выбирай, какой тебе больше подойдёт.
— Не говори больше о ней так! Не надо!
Эбис перестал терзать ус и задумчиво молвил:
— По-твоему, человек не то, что он собой представляет, а то, что о нем говорят? Если я буду о ней говорить только хорошее, она и будет хорошей?
Дмитрий мотнул головой.
— Не так. Совсем не так. Давай обойдёмся без софистики. Всё очень просто — я чувствую, что о ней нельзя говорить плохо,
— Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Воинствующий идеалист!
Дмитрий обиделся окончательно и умолк.
12
Вечерело. Грубая коробка стационара угрюмо серела на фоне тёмно-синего неба, расчерченного багровыми полосами.
Всё тише крики из редеющей цепи молодых папаш, осаждающих родильное отделение.
Всё громче крики, доносящиеся из родзала.
Гасли окна палат. Светились только окна операционной, родзала и приёмного покоя. Неуёмная «скорая» ревела моторами и грохотала дверцами машин.
Возле кабинета главврача остановились две смутные фигуры. Одна — высокая, сутулая. Вторая — небольшая, но тоже сутулая.
— Стань на этом, — хрипло сказал высокий, — на шорохе.
— Ключ не забыл? — пискнул маленький.
— Не забыл. Ты иди, куда послали.
— Сам туда иди, — обиделся маленький. — Я тоже хочу принимать в этом деле активное участие.
Высокий чертыхнулся и коварно дохнул на маленького злым перегаром. Маленький закашлялся, но мужественно остался на месте.
Спорить было некогда. Высокий засопел, вынул из кармана ключ и долго звякал им о замок, пытаясь попасть в отверстие наощупь. Наконец, ключ провернулся, замок щёлкнул, и злоумышленники, воровато оглянувшись, скользнули в приёмную.
При свете дня кабинет казался обширным и свободным. Сейчас же, напротив, казалось, что весь он плотно заставлен мебелью, состоящей из одних острых углов. Слышался грохот падающих стульев и ругань преступной парочки.
— С ума сойти! — визгливо ругался маленький.
— Чтоб я сдох! — вторил ему высокий.
Получив несколько мелких травм, высокий — а это был Тагимасад — добрался к креслу главного врача.
— Пусти меня, — заныл маленький. — Ухватился уже. Идея-то моя! Я тоже хочу нести.
— Отвяжись, Петел! Тут вдвоём никак не пройти!
— Пройти, пройти, — приговаривал Петел, дёргая на себя кресло.
Несмотря на помощь Петела, кресло было вытащено в коридор. Мешая друг другу и поминутно оглядываясь, злоумышленники волокли кресло в кабинет психиатра. Кастаньетно постукивали ножки, и каждый стук заставлял трепетать сердце Петела. Ведь главным было, чтобы никто их не увидел и не услышал. Коридор надлежало пройти быстро и без потерь.
Петел нервничал. Очень нервничал! Какой неуклюжий этот Тагимасад! Совершенно не умеет носить кресла. Ножищами громыхает! Сейчас услышат, заметят — и всё! Ну зачем, зачем он ввязался в эту авантюру?! Это всё Тагимасад виноват и только он. Если что, он так и скажет с чистой совестью: «Я не виноват. Преступный замысел похищения кресла принадлежит Тагимасаду».
Тагимасад, пятясь, втащил кресло в кабинет. Занавесили окна, включили свет. Запятнанный мухами плафон осветил унылым жёлтым светом скудно обставленное помещение и потные лица воришек.
Петел с судорожной поспешностью закрыл дверь на ключ и только тогда вздохнул с облегчением. Все опасности, казалось, остались позади.
Тагимасад подошёл к Петелу, и некоторое время они обозревали кресло с расстояния в несколько метров, словно знатоки живописи — шедевр.
— Ты думаешь, что Рука напрямую связана с креслом? — с некоторым сомнением спросил Тагимасад.
— Конечно! Я тебе с самого начала об этом говорил! Что ты всё боишься да сомневаешься? Петел плохих идей не даёт. Кто в кресле, тому Рука и помогает. Будем в кресле мы — нам будет помогать. Это я тебе говорю!
Выпалив это, Петел бросил быстрый взгляд на коллегу и бочком двинулся к креслу. Когда он почти достиг цели, медлительный патанатом что-то заподозрил.
— Стой! — с угрозой выкрикнул он, и его тяжёлый гангстерский подбородок отвис: — Как это: «Нам»? Кресло не двухместное.
Ступив шаг, Тагимасад оказался возле коварного коллеги и широкой дланью преградил ему путь.
Петел упёрся в неодолимую преграду. Наклонившись, будто преодолевая быстрое течение, он давил на неё грудью, и ноги его скользили по линолеуму. Ладонь не сдвигалась и на сантиметр.
— Пусти! Пусти! Моё! — вполголоса выкрикивал психиатр.
— Эх ты! — пожурил его патанатом, не убирая руки. — Не знал я, что ты ко мне так. Скажи честное я тебе кто? Этот самый или это самое?
— Ну, этот самый. Предположим, — процедил Петел.
— Ладно, — в раздумьи прохрипел Тагимасад. — Тогда всё пусть по-честному будет. Давай отойдём от кресла и посчитаемся.
— Как это, посчитаемся? Что такое? — часто дыша вопросил Петел.
— Детские считалочки помнишь? Все прячутся, а…
— Я никогда ни от кого не прятался! — прохрипел Петел, с ненавистью глядя снизу вверх на тупоумного коллегу. — Я всегда был честным человеком!
— Честные кресла не крадут, — равнодушно парировал Тагимасад. — Ты слушай. Я сейчас дело предлагаю. Не драться же нам. Хотя… — он обвёл медленным взглядом неатлетическую фигуру психиатра.
Тот отреагировал мгновенно.
— Конечно же! Какой ты умница! В самом деле: не драться же! Я согласен на считалочку!
Тагимасад за руку отвёл его к двери, и Петел, несмотря на согласие, слегка упирался и с вожделением оглядывался на желанную мебель.
И вот они стали у двери, и Тагимасад, вытянув кривой волосатый палец, принялся тыкать им то себе в живот, то в грудь коллеги, приговаривая:
— Шёл трамвай девятый номер, а в трамвае кто-то помер…
Тут за дверью послышался топот множества ног. Будто порыв урагана распахнул дверь. В комнату, застревая в дверном проёме, ворвалось более двух десятков человек.
Движения отдельных людей были хаотичны, их вращало, словно щепки в водовороте. Однако, сам поток двигался вполне целенаправленно — к руководящему креслу.
Приятелей оттеснили в сторону. Злоумышленники с изумлением и ужасом наблюдали за движением человеческой массы. Они смотрели на знакомые лица коллег и не узнавали их. Лица незваных гостей были искажены, глаза прикованы к креслу. Толпа производила неистовый водопадный гул. Он складывался из однообразных криков:
— Моё!
— Нет, моё!
— Мне принадлежит!
— Я заслужил!
— Я раньше!
— Нет, я!!!
Словно пчелиный рой, окружили медики кресло. Цепко ухватившись за него, каждый что было сил тянул к себе. Послышался треск. Возгласы усилились. Гул перерос в рёв.
Вдруг толпа распалась. Каждый отскочил к стене, безумно поводя глазами и прижимая к груди части уже не существующего кресла — кто ножку, кто подлокотник, а кто и просто кусок обивки.
Грянула тугая тишина. Безумцы с жадностью ощупывали захваченные сокровища. На полу валялись оторванные пуговицы, лоскуты материи. Лица медиков украшали ссадины и кровоточащие царапины. Тагимасад и Петел тупо смотрели на место, где только что находилось их сокровище.
