– Я смогу затем поговорить с маменькой? – остановившись у стоявшего рядом со столом кресла, спросила я.

Не скажу, что желание увидеть ее было таким уж сильным, но в этом доме лишь она проявляла ко мне какое-то участие. Пусть и без особого тепла, но с заботой, в которой нуждается любая девушка, только-только начавшая выходить в свет.

– Ей нездоровится, – с недовольством ответил отец, и, не предложив мне, сам сел в кресло. – Я слушаю тебя.

Я задерживать его не стала. Коротко пересказала историю гибели князя Изверева, поведанную мужем, несколько раз поймав себя на том, что мне хотелось увидеть на лице отца хотя бы тень эмоций.

Увы! Ни горечи, что сын его друга ушел из жизни столь молодым, ни сожаления, что оказался к нему несправедлив. Ничего.

– Граф считает, что шансов найти его живым, нет, – закончила я, сглотнув вновь вставший в горле ком.

Как ни пыталась выглядеть равнодушной, привитая мне сдержанность подвела, позволив просочиться волнению.

Для недавно родившей женщины некоторая сентиментальность была простительна.

– Что ж, – отец вдруг резко поднялся, словно давая понять, что все, что хотел, он уже услышал, – Николай Радов вполне достоин княжеского титула.

– Что? – недоуменно переспросила я.

Николай Радов, двоюродный брат Андрея, старший сын его тети, баронессы Радовой. В отличие от князя Изверева, как и его родитель, истово поддерживал все императорские инициативы.

Это мнение было не моим – матушкины слова. К выбору жениха подход у них с отцом был разным, но и в том, и в другом случае – основательный.

– Я тебя больше не задерживаю, – вместо того чтобы пояснить брошенную им фразу, отрезал отец. – Передай своему мужу, когда он вернется, мою благодарность.

– Как прикажете, папенька, – чопорно присела я в полупоклоне. – Приятного вам дня, – добавила, уже направляясь к двери.

Открыла, все еще надеясь на что-то. Теплое слово, извинения за резкость.

Моя наивность…

Мне пора было начать понимать, что черствости и зла, часто прикрытого кажущейся искренней благосклонностью, в этом мире было больше, чем милосердия и не требующего признательности добра.

– Граф Орлов стал хорошим выбором, – неожиданно раздалось у меня прямо за спиной. – Я рад, что именно он стал твоим мужем.

Оборачиваться я не стала – не хотела, чтобы отец увидел растерянность на моем лице.

Сказанные слова. Тон, которым он их произнес. Это было так необычно.

– Я – тоже, – чуть слышно отозвалась я и поторопилась выйти из кабинета. Мне нужно было еще найти предлог немного задержаться.

Что бы наша с Алиной задумка удалась, его карета должна была подъехать к воротам первой.

– Все, – опустошенно выдохнула я, как только за мной закрылась дверь дома. Прислонилась к стене, поймав себя на том, что хотелось сползти на пол и закрыть глаза, отстранившись от событий последнего часа.

– Ох, девочка моя! – суетливо бросилась ко мне мама Лиза. – Давай я тебе помогу, – подставила она свое плечо.

Это было так трогательно, так душевно, что я не сдержалась и, всхлипнув, обняла ее за плечи.

Все было позади, но как же я боялась!

– Ох, девочка, девочка, – жалея, протянула мама Лиза. Провела рукой по спине. – А ты – молодец! – неожиданно горделиво, вдруг произнесла она. – Такое придумала!

– Скажешь, тоже, молодец, – вздохнула я. Потом засмеялась. Чуть нервно, но это уже не страшно. – Чувствовала себя пансионеркой, которую застали за кражей сладкого, – отстранилась я от нее, заглянув в добрые, наполненные любовью глаза. – А если бы кучер отца не придержал лошадей? А если бы Владислав не оказался таким расторопным? Кстати, – нахмурилась я, – а сынишка Степана?

– Да он прибежал раньше вас, – улыбнулась она мне. – Уже всем успел рассказать.

– Вот ведь, пострел! – в порыве чувств, вновь прижалась я к матушке. Она была такой теплой, такой своей. – Пошлешь ко мне, заслужил он свою монетку, – выпустив ее из своих объятий, улыбнулась я. – И, как устроишь, приведи Владислава. Хочу с ним поговорить. И накажи всем, – я добавила голосу строгости, – чтобы молчали.

– Об этом не беспокойся, – тут же нахмурилась она. Всплеснула руками: – Да как же так можно, дитя у матери забирать?!

– Теперь уже не отберут, – уверенно произнесла я и, поцеловав ее в морщинистую щеку, направилась к лестнице. Прежде чем зайти к дочери, нужно было переодеться в домашнее.

Много времени это не заняло, и уже минут через пятнадцать я входила в детскую.

Шторы в комнате были прикрыты, создавая приятный полумрак. Тишина казалась уютной, мягкой.

– Спит? – шепотом спросила я у Катерины, кормилицы моей девочки. Стояла она у окна, придерживая рукой слегка сдвинутую ткань, и обернулась лишь, когда я задала вопрос, не сразу заметив мое появление.

– Да, госпожа графиня, – так же тихо отозвалась она, не сдвинувшись с места. Только прижала руки к груди, словно испугавшись чего-то.

Поняла я это не сразу – бесшабашное настроение не дало разглядеть тревогу в метнувшемся взгляде. И лишь наклонившись к умильно чмокающей во сне дочери, вдруг «увидела» с трудом сдерживаемое волнение.

– Катя? – резко выпрямившись, протянула я. Ее беспокойство мгновенно передалось и мне.

– Госпожа графиня, – она смотрела на меня широко открытыми глазами.

– Что-то с Аленой? – первая мысль была панической. Оглянулась на дочь. Нет, та просто спала, да и мама Лиза…

– Нет! – все так же шепотом ответила она, еще и качнула головой, вроде как успокаивая. – Я разбирала детски вещи…

– И что? – взяв ее за руку, отвела подальше от кроватки. – Ты разбирала детские вещи…

– Вы сами посмотрите! – решительно выдохнула она, указав пальцем на стопку, лежавшую на комоде.

В этом была права. Чем объяснять, проще посмотреть.

Всего несколько шагов, но ноги едва ли не подкашивались.

Или это просто нашел выход страх, который я сдерживала все утро?

– Что это? – невольно оглянулась я на Катерину, взяв в руки перевязанные крест-накрест аккуратно сложенные бумаги.

– Не знаю, – пожала она плечами. – Лежали в ящике между вещами. Я смотрела, что нужно будет взять с собой в Виноградово, а тут они.

– А тут они, – повторила я за Катериной, вновь посмотрев на бумаги. Сверху – чистый лист, снизу – тоже.

Я отодвинула край, тут же судорожно вздохнув. Почерк, которым была исписана бумага, уже видела не раз. Князь Изверев. Андрей.

Подняла следующий, еще один, еще.

– Госпожа Эвелин…

– Помолчи! – оборвала я ее.

Попасть в детскую бумаги просто так не могли. Если их кто-то и положил…

Если Георгий положил их именно сюда, значит, так было нужно, но для чего?

– Скажи, – повернулась я к Катерине. Алена заворочалась в своей колыбельке, мы обе тут же затихли, но дочь не проснулась, давая нам возможность закончить разговор. – Скажи, – повторила я совсем тихо, – ты собиралась брать эти вещи с собой в Виноградово?

– Да, – не задумываясь, ответила она. – Я и господину графу об этом говорила. Он спрашивал, не нужно ли купить еще что-нибудь. Ведь девочка растет, два-три месяца…

– Да, купить, – перебила я ее, вновь посмотрев на бумаги в своих руках.

Эх, Георгий! Почему же не сказал мне. Или…

Я подняла взгляд на кормилицу. Похоже, ни я, ни Катерина о них и не должны были узнать.

Случайность!

– Где ты их нашла? – я протянула ей стопку.

Катерина как-то робко направилась ко мне, осторожно взяла находку, подошла к комоду и засунула между льняными рубашками.

– Вот здесь пусть и лежат, – твердо произнесла я. – Убери в комод, потом положишь в багаж. И… – я добавила в голос жестких ноток, – никто не должен знать.

– Господа графиня! – она испуганно посмотрела на меня. На глазах появились слезы.

– Катя! – я была вынужденно подойти к кормилице, взять ее за руку. – Мне кажется, господин граф посчитал, что ты достойна доверия. Мы ведь его не подведем?