Да и на приданное отец не поскупился, словно доказывал, что род Красиных еще ой-ей-ей.

А кому нужно было доказывать?

Платье упало на пол с легким шелестом, легло, словно раскрывшийся бутон.

– Я приготовила халат, госпожа, – вновь прошмыгнула мимо Зоя. – Вам помочь? – приняв мою растерянность за неспособность справиться, вернулась она ко мне.

– Нет, – переступив через ворох ткани, направилась я в ванную комнату.

Избавиться от нижней рубашки и бюстье я точно могла и сама.

– Эвелин?

Георгий не пропустил открытой двери в мои покои, заглянул узнать, почему не сплю.

А что я могла сказать ему? Что слушала, как бьют часы, отбирая от его и моей жизни? Что думала, разглядывая кулон, который когда-то подарил другой мужчина, пытаясь понять, через какую грань переступила, горюя об одном и замирая от желания видеть другого?

Что осознала вдруг, как зыбко и это счастье, которое я и за счастье-то не всегда считала?

Нет! Ни о чем из этого я сказать ему не могла! Не имела права, назвав своим мужем и поклявшись, что пройду до конца предназначенный нам с ним путь.

– Прости, – выпутавшись из пледа, завернувшись в который сидела, поднялась я с кресла, – но я не могла лечь, не дождавшись тебя. Устал? Голоден? – не дав вставить ни слова, продолжила, подходя ближе. – Мама Лиза оставила для тебя…

– Эва… – остановил он меня. Еще мгновение назад взгляд был опустошенным от усталости, теперь же в нем виделась ненасытная жажда, объяснить которую – слова не нужны.

– Да? – непонимающе отступила я назад.

Смерть и жизнь!

Эндрю просил, чтобы я была счастлива. Я не выполнила его просьбу, пока был жив, но в память о нем…

Так было неправильно! В память об Эндрю оставалось прошлое, которое навсегда со мной. Сейчас же было настоящее, принадлежавшее лишь мне и Георгию.

Он не сделал ни шага, просто протянул руку, провел пальцами по лицу. Обвел по контуру, осторожно тронул брови, коснулся лба, на миг плотно прижал ладонь к щеке, словно согревая, спустился на шею.

Едва ли уже не забытое чувство, в котором сдерживаемая страсть становится безграничной нежностью.

Никто, кроме меня, не знал его таким.

Никто, кроме меня.

Я отступила еще. Медленно, не разрывая касания, заставляя тянуться за собой.

Взгляд Георгия полыхнул, но улыбка, тронувшая губы, была мягкой, с толикой лукавства.

Я предложила игру – он ее принял.

Щелкнув пальцами, погасила светильник, тут же спрятавшись за кресло. Пушистый ковер прятал звуки, но я двигалась легко, еще не забыв, насколько острым был у мужа слух.

Старалась зря. Даже не шорох – ощущение, и мне на плечи легли его руки. Крепкие, надежные, заботливые. Дыханием опалило кожу, когда губы, искушая, тронули мочку уха, словно заново учась дарить наслаждение, оставили свой невесомый след на шее.

Ладонь, скользнув под шелк халата, огладила плечо, подобралась к ключице, заставив судорожно стиснуть зубы, чтобы не застонать от неожиданной остроты проснувшегося желания.

Права была мама Лиза, когда говорила про страсть тела. Все отступало, оставляя лишь потребность.

Быть с ним!

– Георгий! – его имя сорвалось с губ, заполняя тишину, в которой было слышно лишь дыхание.

– Люблю тебя! – хрипло отозвался он, отстраняясь, чтобы сорвать с себя мундир. – Эва!

Рубашку сдирала я сама. Отталкивала его руки, злилась, когда пытался помочь. Тянула за рукав, бросала, чтобы ощутить, как вздрагивают его мышцы, когда мои пальцы очерчивают их контур, снова пыталась снять, чтобы вновь забыться, трогая, лаская, впиваясь ноготками.

Безумие, которое мы делили на двоих.

Он от меня не отставал. Обнимал, вдавливая в себя. Целовал, делясь своим вдохом, когда не хватало моего. Потом вдруг отстранялся, удерживая за плечи, смотрел пристально – и темнота не помеха, искал и находил, вновь прижимая к горячему телу.

Как мы добрались до кровати, я не запомнила, да и к чему?

Летняя ночь коротка, только и хватило, чтобы притушить пламя, да понять – не ему, мне понять, что память она для прошлого, а это было…

Это было настоящим!

– Боялась, что ты уже ушел, – заглянув к дочери и убедившись, что в детской все в порядке, спустилась я в малую гостиную.

Георгий был там, стоя у секретера с чашкой кофе в руке просматривал бумаги.

– Не хотел тебя будить, – отложив желтоватый лист к остальным, лежавшим стопкой, улыбнулся он.

Глаза оставались холодными, не позволяя поверить той легкости, которой он пытался меня успокоить.

– Когда уезжаешь? – отошла я к окну. Качнула головой.

Вчерашняя гроза принесла с собой свежесть, но и добавила хлопот. Сломанные ветви деревьев, побитые клумбы с цветами.

Работы садовнику ни на один день.

– Егор собирает багаж, – поставил он чашку – ложечка тоненько тренькнула, скользнув по блюдцу. – Нам надо поговорить.

– Сейчас или… – обернулась я к нему.

Ночью было все так просто.

– Сейчас, – указав мне на кресло, твердо произнес он. И добавил, заметив недовольство, которого я даже не пыталась скрыть. – Скоро прибудет вестовой.

Я кивнула, принимая объяснения. Говорить о том, что могла задержаться в детской или позволить себе подольше полежать в постели, где со мной оставался запах его тела, я не стала. Он и сам все понимал.

– Твои родители были дружны с семейством князя Изверева, – дождавшись, когда я присяду, он занял мое место у окна.

– На их сына эта дружба не распространялась, – невольно сжав подлокотники, довольно ровно произнесла я. – Папенька считает, что наследник не достоин памяти его отца.

– Смерть нередко примиряет мертвых и живых, – пропустив язвительный тон, на который я все-таки сорвалась, заметил Георгий, бросив короткий взгляд на бумаги. – Я пообещал Федору Игнатьевичу сообщить некоторые подробности гибели князя, но не успеваю исполнить свое обязательство. Император поторопил меня с поездкой.

– Ты хочешь, чтобы я… – я порывисто поднялась, потом, вздохнув, вновь опустилась в кресло. – Извини, просто мы с Андреем в детстве…

– Да, я помню, что ваше поместье и княжеская усадьба находятся неподалеку, – едва ли не равнодушно отозвался он. Оглянулся. – Эвелин, я понимаю, что это не так просто…

– Я – справлюсь, – перебила я мужа, догадываясь, о чем он хотел сказать. Если бы мог избавить меня от этого разговора, Георгий так бы и сделал.

– Я – не сомневаюсь! – теперь теплом тронуло не только губы, но и глаза. Мелькнуло и пропало. – В гибели Изверева много непонятного, – другим, деловитым тоном, продолжил он. – Дело шло к миру. Князю Алихану удалось добиться повиновения от мелких князей, так что заключение договора было только делом времени. – Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями.

Морщинка, что пролегла по лбу, добавила его лицу суровости, показав мне Георгия совершенно другим, сделав нашу разницу в возрасте более ощутимой, осязаемой.

Двенадцать лет. До этого мгновения я до конца не осознавала, насколько он старше. И не только в прожитых годах. В том опыте, которого у меня не было.

– Если не вдаваться в подробности, о том, что отряд Изверева будет возвращаться именно этой дорогой, должен был знать только сам князь и его ординарец.

– Должен был? – переспросила я, посмотрев на мужа с недоумением.

– Такие имелись договоренности, – еще более запутал он меня. Объяснений не последовало, только продолжение: – Их ждали у ущелья, идеальное место для засады. Да и до лагеря оставалось всего ничего, похоже, расслабились.

– Про ущелье ты ведь сказал не просто так? – начала я кое-что понимать. Если была права, то называлось это предательством.

– Не просто так, – скривившись, вздохнул Георгий. – Из отряда в живых осталось только четверо – их спасло, что у князя при себе оказался магический вестник. Помощь хоть и запоздала, но не для всех.

– А князь Изверев? – мне удалось произнести это имя спокойно, хоть внутри все содрогнулось.