Был бы здесь Георгий…

Я оборвала саму себя! Георгия здесь не было, так что проблему предстояло решать мне.

Сказать так легко.

Перебирая варианты, я лихорадочно искала выход.

Просить маму Лизу или кого-нибудь из девушек-горничных? Или Степана – лакея, служившего в доме уже полтора десятка лет и давно доказавшего свою преданность нынешнему графу Орлову? Или просто встретиться с Алиной в какой-нибудь лавке, выйдя оттуда уже с мальчиком?

На первый взгляд они казались разумными, но стоило мне представить, как всё будет происходить воочию, и от идеи я отказывалась. Если магиана была права и за ней следили, то каждый из этих способов забрать Влада выглядел опасным.

Я уже почти отчаялась, когда вдруг вспомнила о визите в дом моих родителей.

– А знаете, что мы сделаем? – довольно произнесла я, признав, что при должной осмотрительности у нас могло получиться. – Завтра, ровно в половине двенадцатого, вы должны быть у особняка Красиных. Оденьте Влада попроще, чтобы он мог сойти за сынишку Степана. Когда, выезжая, карета остановится у ворот…

Алина уже давно ушла, а я все стояла у окна кабинета и смотрела на двор. Идеально подстриженный кустарник. Чистые дорожки. И яркое, приветливое солнце, глядя на которое хотелось улыбаться.

И дочка, по которой я успела соскучиться. И чужой сын Влад, для которого я должна была стать заступницей.

Боль от утраты они не уменьшали, как и беспокойства за мужа. Если только отодвигали их на второй план, сделав, пусть и немного, но менее важными.

Хотя бы пока.

***

– Кого я вижу? Графиня Орлова! – брат нарочито суетливо спустился по ступенькам, склонился в шутовском поклоне. Тут же выпрямился и продолжил с интонациями великосветского щеголя: – Вы сегодня просто обворожительны! Позвольте облобызать вашу ручку! – грубо схватил он меня за запястье. Поднес ладонь к губам, с издевкой наблюдая за реакцией.

– Я тоже рада тебя видеть, Эдуард, – совершено спокойно ответила я, не сделав попытки вырвать руку. То время, когда он мог вызвать у меня слезы своими выходками уже давно прошло. Надо признать, не без участия Георгия, которого наследник рода Красиных откровенно побаивался. – Отец у себя в кабинете?

– Прикажете доложить? – продолжил он ерничать, но руку мою отпустил.

– Тебе не кажется, что ты уже переигрываешь? – столь же ровно, как и до этого, уточнила я. – Хочу тебе напомнить, что в этом мире нас двое: ты и я. Брат и сестра. Никогда не думал об этом?

Не знаю, что его больше задело, мои слова или тон, которым они были произнесены, но Эдуард вдруг скривился, посмотрел на меня так, словно я оскорбляла его уже одним фактом своего существования:

– Брат и сестра?! Да ты…

– Эдуард! – едва не сорвавшись на фальцет, одернул его отец. Стоял на галерее второго этажа и, судя по тому, что выступил из-за растущего в кадке дерева, наш разговор он слышал.

– Отец! – склонив голову, слегка присела я. Полученный благодаря замужеству титул я не считала поводом забывать о почтительном отношении к родителям.

Заслуживали они того или нет – другой вопрос, но…

Меня вполне устраивало, что став графиней Орловой, в доме Красиных я бывала нечасто.

– Поднимайся, я жду тебя в кабинете, – довольно грубо бросил отец, никак не отреагировав на проявленную мною вежливость.

Чего нельзя было сказать об Эдуарде, который только и дождался, когда старший Красин скроется в коридоре, ведущем в супружеское крыло дома:

– Вымуштровала тебя бабка… – ухмыльнулся он зло. – Да, матушка. Да, папенька. Такая кроткая, послушная. – Он вдруг сделал шаг ко мне, наклонился к самому уху: – А сама со сдохшим князем…

– Тебе стоило сказать об этом моему мужу, – с трудом сдержавшись, тем не менее, равнодушно ответила я.

И не важно, что сердце заполошно билось где-то в горле, а ноги подкашивались и от несправедливости обвинений, и от вновь всколыхнувшейся памяти.

Наедине, да еще и чтобы тайком сбежать из дома, я с Эндрю встречалась лишь раз. В тот самый вечер, когда вся столица праздновала рождение у императора первого внука.

Как оказалось, свидетели у моего бегства все-таки были. Либо сам Эдуард, либо… Либо дворецкий, чем-то серьезно обязанный моему братцу.

Впрочем, теперь ничто из этого не имело значения. Князь Андрей Изверев погиб, а я была замужем за графом Орловым, и сомневаться в моей чести оснований у него не было. Ни тогда, когда я досталась ему невинной девицей, ни теперь.

– Посмотрим, будешь ли ты такой же смелой, когда он об этом узнает, – оставил Эдуард последнее слово за собой и, окинув меня презрительным взглядом, пошел в сторону бильярдной.

У моего брата имелись свои слабости: бильярд и карты. В его глазах это были всего лишь безобидные шалости.

Проводив его взглядом до двери – наверное, трудно жить с такой злобой в душе, направилась к лестнице.

Все так знакомо и уже непривычно. Белый мрамор перил. Приглушенные оттенки ковра, укрывавшего ступени. Большая люстра с двадцатью магическими шарами, как драгоценный орешек лежавшими в хрустальных чашах.

Этот дом никогда не был мне родным. До десяти лет – на попечении бабушки, вдовы Красиной, которая при всей строгости нрава любила меня безмерно. Затем – пансион для дочерей благородных фамилий. И опять, лишь недолгие встречи, после которых надолго оставалось ощущение, что я для них – чужая, и мне нет места в их жизни.

Не пропало оно и позже, когда после смерти бабушки, я окончательно перебралась к родителям. Благо, ненадолго.

Элеонора Красина, в девичестве Сумская, умерла через четыре дня после моего совершеннолетия, словно ждала, когда исполнится восемнадцать, что позволило сразу вступить в права на ту часть наследства, которую она оставила лично для меня. Украшения, отсутствующие в описи принадлежащих роду Красиных, поместье, ставшее моим приданным, солидная сумма денег и бумаги в запечатанном конверте, который я должна была открыть в день своего двадцатипятилетия.

Что было в нем, ни матушка, ни отец не знали.

Невольно вздохнув – три года, проведенные здесь, не оставили после себя особо теплых воспоминаний, я поторопилась наверх. Поручение Георгия хоть и было для меня важным, но отступило на второй план, померкнув перед заботой о мальчике.

Дверь кабинета, находившегося почти в самом конце коридора, была приглашающе распахнута.

«Приглашающе…» – мысленно усмехнулась я.

Даже мое, едва заметное существование в этом доме, иногда прерывалось жестким распоряжением отца зайти к нему.

Слишком открытая улыбка на приеме, куда мы были приглашены. Нескромный взгляд, которым я одарила пригласившего меня на танец кавалера. Громкий смех. Мешавшее ему музицирование. Попавшийся на глаза рисунок, который я случайно забыла в гостиной, после того, как показывала матушке. Недостаточная строгость к приставленной ко мне горничной. Слезы обиды после разговора с братом, который был старше меня на четыре года.

Поводом могло быть все, что угодно. Не угадаешь.

Нет, меня никогда не наказывали, если не считать наказанием долгую нравоучительную беседу, после которой сожаление об умершей бабушке становилось невыносимо острым и болезненным.

– Отец, – вошла я, замерев на пороге.

В этой комнате тоже ничего не изменилось. Темный ковер на полу. Темные тяжелые портьеры на окнах. Темные шкафы с книгами в темных кожаных переплетах.

Единственным светлым пятном был стоявший на столе из черного дерева магический светильник, сделанный в виде песочных часов.

Песчинки в нем были золотистые, сияли мягким, уютным светом.

– У тебя двадцать минут, – повернулся отец ко мне от окна, у которого стоял.

Где-то под сердцем кольнуло жалостью. И ведь совсем не старый – еще нет и пятидесяти, но какой-то весь уставший, с потухшим взглядом.

Я ошиблась, поняв это, стоило лишь сделать несколько шагов, чтобы оказаться ближе. Это был не потухший взгляд, это был холод в его глазах.