Улыбка Шона сразу завяла.

– Родился и вырос здесь, в Натале. Ушел из дома где-то неделю назад, тоже при печальных обстоятельствах.

– Женщина? – с глубоким сочувствием спросил Дафф.

– Женщина, – не стал отрицать Шон.

– О, эти милые шлюшки, – вздохнул Дафф, – как я их люблю…

Перевал бежал по хребту Дракенсберг, как извилистая кишка. С обеих сторон черными отвесными стенами громоздились горы, поэтому путники двигались, как правило, в тени и солнце видели всего несколько часов в середине дня. Потом горы вдруг расступились, и люди оказались на открытой местности.

Перед ними лежал высокогорный вельд. Совершенно пустой и плоский, густо заросший разнотравьем, он простирался до самого горизонта, где бледное, безоблачное небо встречается с землей. Но острое чувство одиночества здесь не могло подавить другого чувства: с каждой оставленной позади милей, с каждой следующей стоянкой рядом с вьющейся лентой дороги в груди обоих нарастало азартное волнение. И вот наконец они увидели первый, написанный от руки дорожный указатель. Одинокий и жалкий, как пугало посреди поля, он раскинул в стороны две стрелки: на той, что указывала вправо, было написано «Претория», на той, что влево, – «Витватерсранд».

– Хребет Белой Воды, – прошептал Шон.

Название звучное, звонкое – оно звенело не менее чем сотней миллионов фунтов золотом.

– Да-а, мы тут не первые, – пробормотал Дафф.

Дорога, ведущая от развилки влево, была глубоко изрыта колесами множества прошедших по ней фургонов.

– Сейчас не время думать об этом. – Шона уже охватила золотая лихорадка. – Наши клячи едва плетутся, надо ехать, пока они еще могут идти.

Скоро на горизонте, на самом краю пустынной равнины, показался ряд низких холмов, таких же, как и сотня других, которые они пересекли прежде. Путешественники поднялись повыше и с высоты посмотрели вниз. Два хребта, северный и южный, шли параллельно, бок о бок, милях в четырех один от другого. А в неглубокой долине между ними, отражая солнечный свет, блестели болотистые озерца, которые и дали название этой местности.

– Ты только посмотри! – простонал Шон.

По всей долине были разбросаны палатки и фургоны, а между ними на фоне травы, как свежие раны, зияли пробные шурфы. Они выстроились в цепочку по самому центру долины.

– Жилу разрабатывают, – сказал Дафф. – Мы опоздали, тут все уже застолбили.

– Откуда ты знаешь?

– Разуй глаза, парень. Ничего не осталось.

– Может, хоть что-нибудь пропустили?

– Эти парни ничего не пропускают. Пошли вниз, я тебе покажу.

Дафф пришпорил лошадь, и они стали спускаться.

– Смотри туда, где ручей течет, – говорил он через плечо, – они времени зря не теряют. У них уже и дробильня работает. Похоже, там у них четыре установки.

Они въехали на территорию одного из самых больших палаточных городков с фургонами. Вокруг костров суетились женщины, вкусно пахло едой, и у Шона сразу потекли слюнки. Мужчины сидели возле фургонов, поджидая ужина.

– Надо поговорить с этими типами, поспрашивать, что здесь и как, – сказал Шон.

Он слез с лошади и бросил поводья Мбежане. С насмешливой улыбкой Дафф наблюдал, как Шон пытался завести разговор по очереди с тремя мужиками. И всякий раз жертва старалась не смотреть прямо в глаза, что-то мямлила неопределенное и уходила. В конце концов Шон бросил это дело и вернулся к лошадям.

– Я что-то не то говорю? – уныло спросил он. – Что они все шарахаются от меня, как от сифилитика?

Дафф усмехнулся.

– Они все уже подцепили, только не сифилис, а золотую лихорадку, – ответил он. – А ты для них – потенциальный соперник. Ты хоть умирай тут от жажды, ни один из них на тебя даже не плюнет, если это может прибавить тебе сил застолбить что-то такое, чего они не заметили.

Для него ситуация стала уже совершенно ясна.

– Мы только зря теряем время, – заметил он. – До темноты еще час, пошли сами посмотрим.

Они поехали туда, где виднелась уже перекопанная земля. В траншеях кирками и лопатами работали люди. Рядом с худыми и жилистыми, как правило, трудилось до дюжины аборигенов; попадались и толстяки, видно прямо из офисов, – они потели, скрипели зубами, терпели боль стертых ладоней, палящее солнце докрасна обожгло их лица и руки. Но все как один встречали Шона с Даффом с неизменной настороженной враждебностью.

Они медленно двигались в северном направлении. И через каждую сотню ярдов с досадной регулярностью натыкались на столбики, закрепленные у основания грудой камней, с обрывком приколоченного гвоздями холста. На нем корявыми печатными буквами было написано имя владельца и номер лицензии.

Многие участки еще оставались нетронутыми, и здесь Дафф слезал с лошади и шарил в траве, подбирал куски скальной породы, внимательно разглядывал и только потом выбрасывал. И друзья двигались дальше.

Постепенно усталость росла, а настроение продолжало падать. С наступлением темноты на продуваемом всеми ветрами хребте они остановились на ночевку и, пока готовился кофе, обменялись впечатлениями.

– Да-а, опоздали, – сказал Шон, хмуро глядя в огонь.

– Но не забывай, парень, у нас есть денежки. А у большинства этих джентльменов в кармане ни гроша, они живут только надеждой, а не говядиной с картошкой. Погляди на их лица, и увидишь, что там уже проступает отчаяние. Чтобы добывать золото, необходим капитал, нужны механизмы, нужны деньги на зарплату рабочим, ведь надо откачивать воду, выбрасывать пустую породу, нужны фургоны и, конечно, время.

– Да что толку в деньгах, если нет заявки, – гнул свое Шон.

– Ты, главное, держись меня, парень. Заметил, как много участков совсем не тронуты? Они принадлежат спекулянтам, и я думаю, они продаются. Вот увидишь, всего через несколько недель здесь останутся только настоящие мужчины, а все мальчишки отсеются…

– Я хочу уехать отсюда. Я ждал совсем другого.

– Ты просто устал. Как следует выспишься, и посмотрим, далеко ли идет эта жила, а потом начнем кумекать.

Дафф закурил сигару. В свете костра лицо его казалось костлявым, как лицо индейца. Посидели молча, и вдруг Шон встрепенулся:

– Что там за шум?

Из темноты доносились ритмичные глухие удары.

– Поживешь здесь немного – привыкнешь. Дробилка работает где-то в конце долины. Утром будем проезжать мимо нее.

Еще до восхода солнца они снова отправились в путь и скоро в утренних сумерках добрались до дробилки. Приземистая черная и уродливая на вид, как чудовище, с которым сражался Дон Кихот, она располагалась на гладком изгибе хребта. Челюсти ее стучали, угрюмо пережевывая камень, она скрипела металлическими суставами и, храпя, выпускала струи пара.

– Я и не знал, что она такая большая, – заметил Шон.

– Ну да, большая, – согласился Дафф, – а главное, стоит денег, а назад их не отдает. Не каждый из тех, кто здесь, может позволить себе такую махину.

Вокруг дробилки суетились люди. Одни питали это чудовище камнями, удовлетворяя ее ненасытные потребности; другие возились возле медных столов, куда вываливался размолотый золотоносный порошок. Проявляя уже столь знакомую Шону с Даффом гостеприимность, к ним подошел один из золотоискателей.

– Это частная территория, – заявил он. – Нам не нужны здесь зеваки, проходите.

Это был маленький, опрятно одетый человечек с круглым загорелым лицом, в натянутом до ушей котелке. Усы у него щетинились в стороны, как у фокстерьера.

– Послушай, Франсуа, земляной червяк, черт бы тебя побрал, будешь так со мной разговаривать, я тебе глаз на задницу натяну, понял? – вежливо обратился к нему Дафф.

Щеголь неуверенно сощурил глаза, подошел ближе и уставился на него:

– Кто вы такой? Мы что, с вами знакомы?

Дафф сдвинул шляпу на затылок, открывая перед ним лицо.

– Дафф! – радостно прокукарекал человечек. – Да это же старина Дафф!

Он бросился вперед, Дафф слез с лошади, и оба стали трясти друг другу руки. Шон с удовольствием смотрел на встречу старых друзей. Ритуал рукопожатия длился долго, пока наконец Дафф не решил взять это дело под свой контроль. Он подвел маленького африкандера к Шону: