Мбежане не отвечал. Он тоже много потел, но ни в движениях, ни в посадке головы усталости не замечалось. Свой щит он нес на плече, в другой руке держал копье: наконечник темнел от запекшейся крови. Минут пять он пристально всматривался в проделанный ими путь и вдруг злобно зарычал, куда-то указывая наконечником ассегая:

– Вон они! Рядом с группой деревьев! Видишь?

– Черт побери! – воскликнул Шон.

Он их увидел. Мили за четыре позади, на самом краю начинающего редеть леса, виднелось нечто похожее на темную цепочку, нарисованную карандашом на буром пятне равнины. И эта цепочка двигалась, извиваясь как змейка.

– Сколько их? – спросил Шон.

– Пятьдесят, – прикинул Мбежане. – Для двоих многовато будет.

– Эх, зря я бросил винтовку, – пробормотал Шон.

– Если бы не бросил, они оказались бы гораздо ближе. Да и одна винтовка против пятидесяти… – Он не закончил.

– Ладно, побежали.

– Еще чуть-чуть отдохнем. До ночи остановок не будет.

Дыхание обоих уже успокоилось. Шон прикинул свои силы. Ноги побаливали, но несколько часов продержаться он сможет. Он отхаркнул густой, как резина, комок слюны и сплюнул. Очень хотелось пить, но он понимал, что сейчас это стало бы губительным безрассудством.

– Ага! – воскликнул Мбежане. – Они нас заметили!

– Откуда ты знаешь?

– Смотри, высылают вперед бегунов.

От головы змейки отделилось три крохотных пятнышка, и разрыв в цепочке стал увеличиваться.

– Зачем?

Шон озадаченно потер нос. В первый раз он ощутил страх жертвы, на которую идет охота, – жертвы слабой и беззащитной, безоружной, а свора преследователей все ближе и ближе.

– Выслали вперед лучших бегунов, чтобы навязать нам другой темп и вымотать. Знают, что при определенной скорости даже они сами выдохнутся, остальные легко нас догонят.

– Боже мой! – На этот раз Шон встревожился не на шутку. – И что теперь делать?

– На всякую хитрость есть другая хитрость, – ответил Мбежане. – Ну все, отдохнули, пора бежать дальше.

Шон рванул вниз по склону холма, как испуганный дукер, но Мбежане резко умерил его прыть:

– Вот этого они от нас и хотят. Бежим, как бежали.

Оба снова перешли на спокойный, размеренный и размашистый бег.

– Они приближаются, – сказал Шон, когда добрались до вершины следующего холма.

Разрыв теперь между тремя первыми пятнышками и остальными значительно увеличился.

– Да, – бесстрастно отозвался Мбежане.

Они перевалили через гребень и побежали вниз: шлеп, шлеп, шлеп – в унисон стучали о землю подошвы; вдох-выдох, вдох-выдох – дышали в унисон все в том же ритме.

Внизу по долине протекал крохотный ручеек: прозрачная вода струилась по белому песку. Шон перепрыгнул через него, лишь на секунду бросив на воду жадный взгляд, и оба двинулись вверх по склону очередного холма. Они уже почти добежали до вершины, как вдруг услышали за спиной далекий и слабый крик. Беглецы разом обернулись. И на вершине соседнего холма, где они только что были, по прямой всего в полумиле, увидели трех преследователей, которые уже через мгновение устремились вниз по склону за ними. Видно было, как на их головных уборах раскачиваются длинные перья и мотаются вокруг ног леопардовые хвосты юбочек. Щиты они оставили, но каждый держал в руке ассегай.

– Ты посмотри на их ноги! – радостно крикнул Мбежане.

Шон присмотрелся и увидел, что бегут они вяло, спотыкаются и уже совсем выдохлись.

– Им конец, они слишком быстро бежали, – засмеялся Мбежане. – А сейчас покажем им, что мы их боимся: мы должны бежать как ветер, бежать так, будто сотня токолоше[19] дышит нам в затылок.

До вершины оставалось шагов двадцать, и, словно охваченные паникой, они рванули вверх и перевалили через хребет. Но как только беглецы скрылись от глаз преследователей, Мбежане схватил Шона за руку, и они остановились.

– Ложись, – шепнул он.

Скрывшись в траве, они снова поползли вверх и залегли почти у самой вершины.

Мбежане лежал, подобрав ноги, и держал ассегай наготове. Зубы его зловеще оскалились.

Шон пошарил в траве и нащупал камень размером с апельсин. В самый раз для его ладони.

Стало слышно, как приближаются зулусы: их грубые, мозолистые подошвы босых ног топали вверх по склону холма, потом послышалось их дыхание, хриплое с присвистом, все ближе и ближе.

И вот они перевалили вершину. Инерция понесла их прямо туда, где из травы навстречу им встали Шон и Мбежане. Утомленные, серые лица преследователей мгновенно изменились: они не могли поверить собственным глазам. Они-то думали, что их жертвы где-то в полумиле впереди, а тут на́ тебе!

Одного Мбежане проткнул ассегаем – тот не успел даже поднять своего копья в попытке парировать удар, как наконечник вышел у него между лопатками.

Меткий камень Шона шмякнулся в рожу другого, хлюпнув, как упавшая на каменный пол тыква; выронив ассегай, зулус рухнул на спину.

Третий пустился было наутек, но Мбежане прыгнул ему на спину, опрокинул на землю, уселся на грудь, задрал ему подбородок и перерезал горло.

Шон смотрел на своего противника, сбитого камнем; уже без головного убора, он еще слабо дергался, свернутая набок челюсть отвисла на изуродованном лице.

«Сегодня я убил трех человек, – подумал Шон, – и оказалось, что это совсем не трудно».

Он совершенно равнодушно смотрел, как Мбежане подходит к его жертве. Вот он склонился над поверженным врагом, тот судорожно охнул и затих. Мбежане выпрямился и посмотрел на Шона:

– Теперь до темноты нас никто не догонит.

– А в темноте видит только ночная обезьяна, – усмехнулся Шон.

Вспомнив шутку, Мбежане улыбнулся, и лицо его словно осветилось, он сразу стал как будто моложе. Зулус сорвал пучок сухой травы и вытер руки.

Ночь наступила как раз вовремя, чтобы спасти их. Сказался целый день непрерывного бега, и организм Шона запротестовал: тело словно одеревенело, дышал он тяжело, с одышкой, был полностью обезвожен и больше не потел.

– Ну еще, еще немножко, – шепотом подбадривал его бегущий рядом Мбежане.

Погоня растянулась: самые сильные наседали уже в миле позади, другие отстали, и их не было видно.

– Солнце садится, скоро отдохнешь.

Мбежане коснулся рукой его плеча, и, странное дело, от этого живого прикосновения Шону стало легче, словно прибавилось силы. Ноги будто окрепли, бежали тверже; спускаясь по очередному склону, спотыкался он уже не так часто. Огромное красное солнце внизу неторопливо скользило к горизонту, и долину уже накрывала тень.

– Скоро, уже совсем скоро. – Мбежане почти напевал ему эти слова.

Он оглянулся. Фигуры догоняющих зулусов расплывались в наступающих сумерках. Но тут Шон подвернул ногу и рухнул на землю; он лежал лицом вниз, сильно ободрав щеку.

– Вставай! – отчаянно закричал Мбежане.

Шона вырвало, с болью он изверг из себя с чашку горькой желчи.

– Ну вставай же!

Мбежане схватил его и рывком поднял на колени.

– Вставай или умирай здесь! – пригрозил Мбежане.

Он вцепился пальцами в волосы Шона и безжалостно потянул на себя. Глаза Шона от боли наполнились слезами, он выругался и попытался лягнуть своего спутника.

– Вставай! – не отставал тот, и Шон с трудом поднялся на ноги. – Беги! – приказал Мбежане и подтолкнул Шона, и тот, механически переставляя ноги, побежал.

Мбежане еще раз оглянулся. Ближайший зулус был уже совсем рядом, но сгущающиеся сумерки почти скрыли его из виду. Мбежане догнал Шона и побежал рядом, поддерживая, когда тот спотыкался. При каждом шаге Шон хрипел, челюсть отвисла, язык распух, и он из последних сил втягивал воздух.

И вдруг, как всегда бывает в Африке, погасли все цвета на земле, кроме черного: на них обрушилась ночь, черная африканская ночь – хоть глаз выколи. Глаза Мбежане метались из стороны в сторону: высматривая очертания предметов во мраке, он пытался оценить, достаточно ли уже темно. Шатаясь и спотыкаясь, ничего не видя перед собой, Шон тащился сзади.