И мы увидели Афину.

Девушка, лет на пять старше нас, расправив плечи, сжала в одной руке длинное золоченое копье, а другой подняла круглый, испещренный знаками, сияющий щит. Вскинула голову, увенчанную шлемом с высоким красным хвостом на макушке, оглядела нас мерцающими в свете тусклого солнца глазами и натянуто улыбнулась.

— Здравствуйте, воины. Я так давно не видела людей, что не знаю, как говорить с вами.

Мы напряженно молчали. Она прислонила копье к скале, рядом поставила щит, а следом сняла шлем. Волосы, темно-русые, волнистые, невероятно роскошные, упали на узкие плечи. Афина тряхнула своей гривой и повернулась к нам. Она оказалась настоящей красавицей — светлокожая, синеглазая, с идеальными чертами лица древнегреческой богини. И, несмотря на то, что каждый из нас знал — это красота фантома, застывшая навеки в нереальности — мы дружно разинули рты. Гермес присвистнул.

Девушка двинулась к нам. В ушах зазвенело, тихо, но навязчиво. Не успела я сообщить об этом Аресу, как на меня сверху посыпались мелкие камни. Вскинув голову, я сжала зубы — на скалах над нами рассаживались центурионы всех форм и расцветок. Незнакомка привела свиту.

— Не беспокойтесь. Теперь они не нападут на вас, — девушка посмотрела на меня и уточнила. — Пока я здесь.

— Кто ты? — Арес поднял меч. — И что тебе нужно?

— Ты знаешь, кто я, — она говорила ровно, спокойно и… как-то механически, словно растеряла весь запас эмоций.

— Может, не стоит лезть в наши мысли? Мы для начала просто хотели поговорить с тобой.

— Прости, Арес.

Звон в ушах оборвался. Аид, непривычный к воздействию, помотал головой.

— Я лишь недавно вспомнила, кто я, — девушка посмотрела на меня. — Благодаря вам я вернула те толики человеческого, что утратила, оставшись навечно в мире духов. Мне многое нужно вам рассказать, а времени у нас мало, — она приложила руку к груди и чуть склонила голову. — Я — Афина, первый ребёнок Зевса и первый воин столетия. Я — одна из двух оставшихся Сильнейших мира духов. И цель у меня одна — я хочу уничтожить своего отца.

— А он — тебя, — отозвался Арес. Насчёт личности незнакомки мы почти не ошиблись.

— Это предсказуемо. Мы — давние враги. Он отнял мою человеческую жизнь, — над нашими головами заворчали монстры. Афина склонила голову набок, будто прислушивалась к ним. — Нам нужно торопиться. Зевсу легко понять, что мы действуем сообща.

— Мы не действуем сообща, — холодно поправил её Арес. — И мы, если ты не заметила, тоже твои враги.

— Это очевидно, — она выпрямилась. — Но сейчас разговор не о том. Зевс занят в вашем мире. И пока он там, я могу обмануть его Соглядатаев и уделить вам время. Арес, если ты откажешься слушать меня, тебя ждёт тяжёлая участь бездумного раба нашего отца. Он лишит тебя всего, что дорого тебе, как человеку. Он изувечит твою душу, разворотит твой разум, сделает из тебя монстра, а потом легко подчинит себе. Мы не должны этого допустить.

— Зачем ему я?

— Чтобы провести духов в мир людей. Но, позволь, я начну сначала. Мне многое нужно вам поведать, и, возможно, это не последняя наша встреча. Лучше держать Зевса в неведении. Поэтому я прошу остальных воинов избегать его общества. Ему ничего не стоит увидеть ваши мысли.

Я, наконец, опустила лук и процедила.

— Легко сказать.

— И все же… От вас зависит, как много я смогу вам поведать прежде, чем он поймёт, что теперь я… изменилась.

Арес крутанул меч и, всадив его в землю, к моему удивлению, сел.

— Мы готовы тебя выслушать.

Гермес, вскинув брови, удивленно посмотрел на напарника.

— Ты уверен, что стоит так расслабляться?

— А кто сказал, что я расслабился? — сухо спросил Арес. — Делайте, что хотите, мне удобнее так.

Подумав, я села на край уступа и, положив под руку лук и стрелы, свесила ноги вниз. Аид, не выпуская вилы, присел на валун. И только Гермес остался стоять с посохом наизготовку.

Афина некоторое время смотрела на него, потом опустилась на землю и скрестила ноги.

— Можешь начинать, — произнес Арес. — Мы все внимание.

Афина на мгновение закрыла глаза, а когда распахнула их, они потемнели, став по-человечески ясными.

— Я начну с давних времён, — заговорила она голосом мягким, успокаивающим. — И попытаюсь не упустить ничего. Многое за годы рабства истерлось из моей памяти, но вехи я не забыла.

Я родилась давно… Так давно, что вы изучаете историю моего народа по черепкам в песке. Наша семья жила скромно, но мы никогда не испытывали нужды. Мать наша была тихой и ласковой, отец — трудолюбивым и решительным. У меня был младший брат, но он быстро перегнал меня в росте и достижениях. Мать очень гордилась им, его имя никогда не сходило с её уст, и не напрасно. Брат всюду был первым — в мирных ли соревнованиях, в военных ли состязаниях. Я не стремилась на него походить. Я знала своё место и старалась вести себя тихо и быть покорной, как мать. Работа по дому не отнимала много времени, а мне было очень интересно наблюдать за окружающими. Именно благодаря своей внимательности, я стала замечать, что мой отец разительно отличается от остальных жителей нашего селения. Огонь в очаге разгорался от одного его прикосновения. Все соглашались с ним и никогда не спорили. Он всегда получал то, что хотел, почти ничего при этом не делая, но никогда не требовал больше, чем нужно было нам для жизни.

Однажды мой брат, ему тогда не было и десяти, залез на крышу нашего дома, чтобы снять гнездо шумевших там птиц. Птицы накинулись на него, и брат, не удержавшись, сорвался. Но ему повезло — он не разбился. Завис в воздухе и опустился на землю, как если бы знал тайную магию. Птицы с переломанными крыльями рухнули у его ног. Брат был очень напуган, а отец стоял у колодца и смотрел на него так пристально, словно пытался увидеть его душу. Он подошёл к своему сыну и сказал: "Ты слишком слаб, чтобы оступаться". И тогда я поняла, что мы совсем не знаем нашего отца. Брат истолковал его слова по-своему и стал тренироваться ещё усерднее. Мы быстро забыли о произошедшем.

Афина прикрыла глаза. Мы слушали её, затаив дыхание.

— А потом умерла мать. Ничто не предвещало беды. Мы легли спать, в доме погас свет, а когда вернулось солнце, её уже не было с нами. Отец пропал на следующий же день — исчез на долгие годы.

За это время мы с братом поняли, что и мы сами не совсем обычны. Брату не было равных в сражениях. Он ещё не успевал взмахнуть мечом, а противники падали к его ногам и бились в конвульсиях. Я же научилась влиять на людей. Нас к себе забрала тётка, родная сестра моей матери, женщина простодушная и глупая, невидящая ничего дальше своего носа. Но она была добра к нам. Вот только её муж… Он все время ворчал, ругал нас, хотя чаще доставалось мне… Я не понимала, почему он так зол на меня, что я ему сделала… И однажды он, воспользовавшись тем, что дома, кроме нас, никого не было, попытался взять меня силой. Брат был на тренировках, и как я ни кричала, никто меня не слышал. Я хотела, чтобы этот человек оставил меня, убрал свои руки, исчез из моей жизни. И внезапно он отстранился, глянул на меня пустым взглядом и ушёл. Как был — со спущенными штанами и без рубахи. Он шёл по селению, шёл по полям и дальше, к краю земли. И так и исчез, и не вернулся больше. После этого тётка вышвырнула нас на улицу, бросив в наши спины проклятья всему роду. Её слова нас не пугали — мы постепенно осознавали свою силу, а с ней лишались страха.

Брату ничего не стоило найти нам жильё. Он уже тогда мог всё.

Сначала мы жили вдвоем, потом брат полюбил девушку, назвал её женой и привел в наш дом. У них родился сын, а я всегда была рядом. О подвигах брата слагали песни, он получил приглашение в город, к военноначальнику. Но мы так и не собрались в путь — жена моего брата умерла. Так же, как и наша мать — тихо, во сне, рядом с мирно спящим маленьким сыном. Не успел её труп остыть, не успел брат запечатлеть последний поцелуй на её челе, как явился отец.