Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Страшно об этом говорить, но я… ушла.

Ушла, не попрощавшись с сестрой.

Меня ждал мой ребенок и моя старенькая мама.

И я не знала, удастся ли мне добраться до них живой и найду ли я их живыми.

Ведь им, как и мне, каждую минуту грозила смерть.

А Циля?

Мне рассказали соседи после войны, что это наш дворник Прокоша Юрченко выбросил Цилю на мороз и целые сутки она замерзала на скамейке у ворот. А потом он позвал жандарма, и они потащили ее, живую, в соседнюю развалку и пристрелили. Просто пристрелили…

Эту ужасную трагедию я долго хранила в своей душе и так и не рассказала о ней своей маме. А сыну рассказала.

Но только через много лет, когда он стал мужчиной и мог, я надеюсь, понять меня и… простить.

«Воны жыды хрэщени!..»

Тогда, в декабре 1941-го, составляя «списки оставшихся в живых», представители еврейского комитета обошли все дома на Софиевской улице, но в развалины дома № 17 лезть не решились, и просто, как видим мы на ксерокопии списка, записали: «Евреев нет».

Вот так и случилось, что Ролли и ее родители, к счастью, в этот список не попали, и прямой опасности угона в гетто для них как будто бы не было. И все же, зная, что происходит в городе, они каждую минуту ждали прихода жандармов.

Все новости им приносила Эмилька, торчавшая весь этот день на улице и вместе с соседками глазевшая на леденящее душу зрелище: исход евреев в гетто.

Час шел за часом. День стал клониться к вечеру.

Изя и Ролли, устав от бесконечной игры в крестики и нолики, заснули на антресолях. Тася дремала на табуретке, положив свою голову на кухонный стол.

И тут вдруг заскрежетала покореженная бомбежкой входная дверь, и в кухню ворвалась закутанная до глаз Эмилька.

«Тася! Изя! – закричала она с порога. – Беда! Вашу Нору угнали в гетто! Угнали вместе с ребенком…»

Изя тотчас же спрыгнул с антресолей, и они вместе с Тасей с ужасом выслушали сбивчивый рассказ Эмильки.

Около часу назад Эмилька по просьбе Таси сбегала в конец Софиевской, в дом, где жила Нора с Эриком и бабушкой Идой…

Их она уже не застала.

Но вот что рассказали ей торчащие во дворе соседки, которые «видели все сво-и-ми глазами».

Утром явились в их дом жандармы и вместе с дворничихой Павловой стали по списку обходить еврейские квартиры и выгонять из них евреев.

Нору с Эриком тоже выгнали.

Эрик плакал.

Нора прижимала его к себе и кричала: «Мы русские! Мы русски-е-е!»

Жандарм стал ей что-то говорить по-румынски, но она не слушала, а совала ему в лицо свой «русский паспорт».

«Воны не руськи, – сказала дворничиха Павлова. – Воны жыды хрэщени…»

Жандарм, наверное, понял слово «жиды» и отреагировал соответственно: он вырвал из рук Норы паспорт и, не заглядывая в него, разорвал.

Нора попыталась собрать разлетевшиеся на ветру клочки, поползла на коленях по снегу, но жандармы прикладами вытолкнули ее вместе с Эриком за ворота.

Эмилька спросила соседок про Иду.

«Нет, нет, – сказала одна. – Старуху мы не приметили. Может, ее еще раньше прибили. А может, она и сама со страху окочурилась…»

«Заткни свою пасть, дура, – оборвала ее другая. И прибавила: – Мы, правда, старуху не видели. А вот Нору угнали. Она хорошая, Нора. Ласковая. Никогда не пройдет мимо. Всегда ребятенку нашему конфетку какую подарит. Вот и кота дворового нашего, падлюку Мурзика, кормила…»

Эмилька замолчала. Ей, видимо, нечего было больше сказать, и она, вытирая слезы, ушла в свою комнату спать.

В кухне воцарилась тишина.

Изя и Тася остались вдвоем.

Нет, они не плакали, как Эмилька.

Просто сидели всю ночь, не зажигая коптилки, на кухонных табуретках.

А когда наступил рассвет, Изя взял руку Таси в свои и сказал: «Дальше так продолжаться не может. Ты должна попытаться уехать из города. Нужно спасать ребенка…»

Он говорил это ей не впервые. Но она ничего не желала слушать. Вот и сейчас, несмотря на то, что случилось с Норой, она категорически отказывалась уехать и оставить его одного.

В отчаянии Изя повысил голос. Тася ответила ему тем же. И через несколько минут они оба, как видно, забыв, где находятся, уже кричали друг на друга так, что разбудили и Ролли, и Эмильку.

Заспанная Эмилька, в длинной ночной рубахе, ввалилась на кухню и вернула их к страшной действительности: они не имеют права ссориться здесь и кричать – шум этот может привлечь внимание патруля, и их разногласия разрешатся сами собой…

Тася, видимо, в конце концов примирилась с необходимостью «спасать ребенка» и, проплакав весь следующий день, 13 января, с утра пораньше, потащилась вместе с дочерью на Привоз, надеясь уехать куда-нибудь из Одессы на одной из крестьянских подвод, доставлявших в город картошку.

И здесь, в сутолоке Привоза, среди нагромождения людей и лошадей, на краткий миг пересеклись пути двух авторов этой книги – Янкале и Ролли.

Отсюда каждый из них пошел своим, совсем не детским, путем.

Рассказ этот давно уже был написан, когда мы как-то, в конце 90-х, в архиве Яд-Ва-Шем просматривали акты на уничтоженных, составленные ЧГК.

Шли часы…

Работники архива, как видно, сочувствуя нам, предлагали помощь.

«Мы хотим вам помочь, – говорили. – Скажите нам, что вы ищите?».

«Ничего, – отвечали мы. – Мы ничего не ищем».

И это была правда. А может быть, и неправда.

Наверное, в этих актах мы искали… себя.

Хотя нас в них никак не могло быть: ведь наши родители сумели избежать угона в гетто. Иначе теперь нас, наверное, не было бы в живых…

Шли часы…

Болели глаза…

Мы с трудом уже разбирали каракули рукописных актов, но все никак не могли расстаться с этими живыми листками, трепетавшими в наших руках.

Перелистывали их, перекладывали, узнавали милые сердцу улицы.

Узнавали фамилии, имена.

Вот эта, угнанная в гетто старушка, была давней подругой бабушки Слувы.

А эта молодая пара часто бывала в гостях у Таси. Я помню: у них была еще дочка – девочка моих лет по имени Фиала. Уходя в гетто, они оставили ее у соседей. Тася еще тогда возмущалась, говорила: «Нельзя, нельзя расставаться…».

Шли часы…

И вдруг…

Вспышка молнии. Звон в ушах. Сердце выскакивает из груди…

Софиевская, да, Софиевская… дом № 21…

Шер Нора Иосифовна, 40 лет…

Яков потом рассказывал, что я побледнела, и ему пришлось принести мне воды.

Мы нашли то, чего НЕ искали, НЕ смели искать.

Акт об угоне в гетто жильцов дома № 21 по улице Софиевской, и среди них Нора и Эрик. Только кому-то стыдно, наверное, стало, что 3-летнего ребенка угнали в гетто, и этот кто-то исправил возраст Эрика на 18 лет.

Рядом с именем Норы в акте значатся имена еще троих жителей этого дома: Вайншток, Наум и Фаня, и Рабинович Мария.

А вот имени бабушки Иды нет.

Скорее всего Ида, не желая подвергать опасности Нору, у которой был, как сказано, «русский паспорт», решила еще до прихода жандармов уйти. И ушла, неизвестно куда. О смерти ее даже акта не существует.

Зато акт об угоне Норы и Эрика существует.

Он составлен на основании свидетельских показаний дворничихи Павловой.

Вот и подпись ее, обратите внимание, внизу листа.

Акт составлен на основании свидетельских показаний той самой Павловой, что посодействовала внесению Норы и Эрика в «список оставшихся в живых», составленный представителями еврейского комитета.

Той самой Павловой, которая кричала в то утро во дворе: «Воны жыды хрэщени!»

Мы думали, что этот акт последнее, что мы можем узнать о судьбе Норы.

Но, оказалось, что это не так…

От Янкале: Поддельный паспорт

Одесса, 12 января 1942 г., понедельник Квартира торговки варениками 90 дней и ночей под страхом смерти
7
{"b":"657458","o":1}