Кроме полудюжины эриксоновских полевых телефонов — таких точно, как в фильме «Мы из Кронштадта», — там отыскалось лишь одно чудо техники времен царя Николашки. Это недоразумение, именуемое радиостанцией исключительно в целях дезинформации вражеских шпионов, размещалось на двух рассохшихся повозках-двуколках с окованными железными шинами колесами и было способно вещать при хорошей погоде и с вершины горы аж на десяток верст. Новые же рации, хоть и слабосильные, тем не менее были гораздо компактнее: каждая умещалась в наскоро приспособленном к переноске за плечами «командирском» фибровом чемоданчике. Изрядный запас этих чемоданов был найден все в том же военторге. Теперь эти носимые радиостанции, как то самое чеховское «ружье на стене», сыграли свою роль — роль основного средства связи. Как только Александр Годунов углядел сквозь оптику, что отброшенные огнём ДШК немецкие пехотинцы откатились в тот же противотанковый ров, из которого выскочили в атаку, он повернулся к примостившемуся рядом на дощатом настиле радисту:

— Передай «Граду»: один залп эрэс по цели пять, пятнадцать снарядов!

Спустя полминуты в небе завыли-зашелестели полтора десятка запущенных с гофрированных направляющих восьмидесятипятисантиметровых «стрел» авиационных ракет. Едва они достигли заранее рассчитанного рубежа, как по обеим сторонам от рва и в нём самом оранжево-красно расцвели букеты грохочущих астр-разрывов.

— Ну вот, совсем хорошо, — улыбнулся командующий. — А теперь, парень, дай-ка мне Игнатова. Добро… Николай? Слушай, врубай свою агитацию на полную мощность. Немцы у шоссе уже с нами поздоровкались, сидят во рву, юшку утирают. Порадуй-ка гансюков песней и добрым словом. Что значит «каким»? Ясное дело: хенде хох, Гитлер — капут и так далее. Если сейчас не проймёт, авось к ночи дозреют… Им сейчас из того рва, как в «Волге-Волге» пелось, и ни туды и ни сюды…

Спустя ещё пару минут сидящие в противотанковом рву и окапывающиеся на опушке гитлеровцы, да и укрывшиеся в траншеях и огневых пунктах близ кирпичного завода защитники города услышали бесплатный концерт: политрук Горохов запустил свою агитмашину, и над окраиной зазвучал сильный женский голос:

И сразу же — по-русски, напоминая о пролетарском единстве тем из завоевателей, кто способен был вспомнить:

…На булыжниках Кромского шоссе раздавленной лягушкой валялся на боку серый танк с буквой «G» на лобовой броне… Тот самый танк, который в знакомой Годунову истории первым въехал на улицы Орла, пересекая маршрут красного трамвайчика.

Так начались семидесятидневные бои на окраинах Орла.

7–8 октября 1941 года,

Орёл

Вся ночь и утро первого дня обороны в доме близ кирпичного завода прошли относительно тихо. Умывшиеся собственной кровью немцы по обыкновению решили не биться лбом о пули обороняющихся, а, совершив обходной маневр, войти в город с фланга. Сидящие в укрепленном подвале и траншейках бойцы заслона, разумеется, не знали, что в той истории, которую помнил в Орле лишь один-единственный «старший майор госбезопасности» в город немецкие солдаты ворваться с этого направления тоже не сумели, завязнув в бою с советскими десантниками и малочисленными чекистами. Гитлеровцы, воспользовавшись абсолютным отсутствием у защитников резервов для манёвра, вошли с противоположной стороны, которую в просторечии до сих пор по старинке именуют Семинаркой. И потом будут именовать, хотя в здании семинарии предстоит учиться не священнослужителям, а железнодорожникам. Танки Гудериана двигались по тем улицам, которые некем было прикрыть, и бойцам, дравшимся весь день на юго-восточной окраине города, пришлось с боями отступать, теряя товарищей, чтобы потом принять бой близ Мценска.

И хорошо, что ничего этого защитники города не знали. Ибо сейчас картина была уже совсем иной. Первый бой на окраине Орла красноармейцам пришлось принимать не в кое-как отрытых окопах, а на достаточно приемлемо оборудованной позиции, и не с одними винтовками и малым количеством гранат, а имея поддержку тяжёлыми пулемётами и артиллерией, да ещё и с заминированным худо-бедно предпольем. А на Семинарке и в Лужках, на месте былого флангового удара гитлеровцев, решившего судьбу Орла, уже находились советские заслоны и, что самое важное, — изготовившиеся в засаде два танковых батальона 11-й бригады.

Великая вещь — время на войне. Кто теряет его — тот теряет всё!

В прежней истории время сыграло на руку Гудериану, позволив захватить крупнейший орловский узел до подхода спешно формирующихся и перебрасывающихся советских соединений. Орёл и окрестности на долгие два года стали ближним тылом Вермахта, позволяя немцам спокойно снабжаться и маневрировать силами на Центральном участке фронта. Сейчас, вопреки сомнениям Годунова, всё выглядело с точностью до наоборот.

Поэтому, когда германский батальон, напоровшись на огонь окопавшихся бойцов под командой батальонного комиссара Столярчука, принялся разворачиваться в боевой порядок, танкисты ударили немцам в тыл.

Как они шли! Как шли! Как в незабвенном фильме, броневые громадины, дав пару залпов с места, подминая под днище свеженарубленные кусты маскировки, «гремя огнём, сверкая блеском стали», оставляя за собой шлейфы сизого дыма выхлопных труб, яростно рванулись, разменивая минуты на метры, татакая пулемётами по разбегающимся от нежданного стального ужаса гренадирам, налётая бронёй на БТРы и сминая автомобили и мотоциклы. Пройдя наискосок по вражеской колонне, танки двинулись в обратном направлении, нагоняя тройку германских машин, сумевшую развернуться прямо в поле и кинуться врассыпную. Среди разгромленной колонны осталась стоять, грозно поводя башенной пушкой, лишь одна «тридцатьчетверка»: когда она таранила кюбельваген, лопнул палец, крепящий траки, и повреждённая гусеница сползла, разув танк.

Тем не менее недоброй половине гитлеровцев удалось избежать гибели. Лишившаяся транспорта и тяжёлого вооружения мотопехота сумела зацепиться за склон ближнего оврага и начать лихорадочно зарываться в землю. А как иначе? Дойче зольдатен — гутен зольдатен! На поле скоротечного боя остались лежать и сидеть только раненые и убитые вперемежку с пылающим и раздавленным металлом… Разные по возрасту и профессии, все они покинули свои семьи под Лейпцигом или Мекленбургом, мечтая прогуляться по московским площадям и паркам, получить после победы над большевиками в вечное владение по три десятка гектаров плодородной русской земли — и вдруг оказались низринутыми в липкую грязь Орловщины: кто до момента, когда услышит от солдата в серой шинели и круглой каске повелительное «Хенде хох!», а кто и насовсем. Уйдёт в эту грязь, став удобрением для грядущих хлебов, — и всё. Ну что же… Их сюда не звали. И пришли они не с добром.

Всего этого гарнизон сержанта Стафеева тоже не знал. В подвале после окончания боя красноармейцы навели порядок, проветрив его от пороховых газов и собрав стреляные гильзы от ДШК и ДП в пустые ящики, стоящие в углу. Порожние ленты и диски вновь были набиты патронами под завязку, на телефонный доклад об обстановке получен приказ «продолжать наблюдение за противником и уничтожение живой силы». Красноармеец Газарян заменил Стёпку на чердачном НП, откуда прекрасно просматривались оставленные ложные позиции и занятый недобитыми немцами противотанковый ров. Впрочем, самих немцев увидеть было сложно: грамотный командир заставил гренадиров оборудовать в стенке рва стрелковые ячейки и укрытия, так что достать гансов пулей с чердака стало сложновато. Да и не стал бы Додик этого делать. Бывший бакинский мясник давно привык к виду крови… не только бычьей, но зачем же без нужды раскрывать НП? Снизу-то обзор не в пример хуже…