Госпожа Клоринда, одетая по последней лондонской моде, в глазетовом платье с серебряными кружевами, выступила из кареты с видом королевы. Она вела себя с величественным хладнокровием прирожденной леди, которая с детства привыкла носить роскошные туалеты и благопристойно молиться в церкви с тех пор, как покинула младенческую колыбель.

Ее сестры и гувернантка явно робели, не зная, куда девать глаза от стыда, в то время как госпожа Клоринда величавой плавной походкой, с гордо поднятой головой направилась в церкви. Когда она взошла на крыльцо, какой-то молодой человек отступил и низко поклонился ей. Она скользнула по нему глазами и вернула поклон с таким снисходительным изяществом, что джентльмен был поражен. Местным жителям победнее он был незнаком, но все дворяне его знали – это был сэр Джон Оксон, который гостил в Элдершоу-парке у своего дядюшки, чьим наследником он являлся.

Только госпожа Клоринда знала, чего ей стоило сюда приехать, но после нескольких посещений церкви она начала появляться и в других местах. Ее видели на званых ужинах в лучших домах, замечали на балах и светских раутах. И куда бы она ни приехала, неизменно блистала, вызывая ревность замужних дам и горестную зависть девиц. «Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике». Со стороны отца и матери она происходила из уважаемых, знатных семейств, разыгрывала свою роль с умом и тактом, – поэтому с ней нельзя было не считаться. На первом охотничьем балу она воспламенила каждое мужское сердце в зале. Блеск ее глаз, совершенство фигуры, переливчатый смех и едкое остроумие были оружием, которое заставило всех женщин на нее ополчиться. Она была одна против всех, окруженная лишь ослепительным сиянием цветущей юности.

Сосчитать, сколько голов оборачивались на нее в тот вечер и сколько ссор вызвало ее появление, она бы не смогла. К карете она возвращалась в сопровождении отца, окруженная дюжиной кавалеров, и каждый был готов вонзить в другого нож ради ее улыбки. Улыбка у нее была чудесная, если бы не чудилась в ней неуловимая презрительная насмешка.

Единственный мужчина, к которому она, возможно, относилась чуть с меньшим пренебрежением, был молодой сэр Джон Оксон. В тот вечер этот молодой человек произвел на женское общество такое же впечатление, как мисс Клоринда на мужское. Но даже ему удалось добиться от нее только двух танцев. Все мужчины завидовали ему черной завистью.

Сэр Джеффри весь вечер наблюдал, как она царствует над повесами и франтами, честными деревенскими сквайрами и лордами, и заметил всеобщий ажиотаж вокруг нее. Для его затуманенной, вечно хмельной головы это было новое откровение. Насколько он вообще мог любить кого-нибудь, кроме себя самого, он любил эту юную валькирию, его плоть и кровь, потому что она никогда не отступала перед ним и знала, как подчинить его своей воле. Когда под утро, после охотничьего бала они отправились в карете домой, он смотрел на дочь, освещенную ранней зарей, – такую чистую, светлую, невинную, как будто она только что проснулась и умылась росой. Вчерашний хмель выветрился, и сэр Джоффри слегка расчувствовался.

– Клянусь богом, какая ты красавица, Кло! – сказал он. – Клянусь богом, я никогда не видел более прекрасной женщины.

– Я тоже, – ответила она. – Хвала за это небесам.

– Ах ты чертовка, – засмеялся отец. – Старый Дунстанволд сегодня весь вечер на тебя таращился.

– Я знаю, папуля, – сказала красавица. – Он за все время сумел моргнуть три раза, не больше. Если не найдется кавалера помоложе, выйду за него.

– У тебя хитрый ум и острый язык, – сказал сэр Джеффри, искоса глядя на дочь. – Тебя вокруг пальца не обведешь! Они будут наседать на тебя, будут пытаться обольстить, но мне уж точно не придется драться на дуэли, чтобы заставить кого-то жениться на тебе, как дрался Крис Кроуэлл из-за своей младшей девчонки. Ты ведь никогда не поступишь так глупо, Кло?

Она вскинула голову и едко рассмеялась, показывая жемчужные зубы.

– Только не я, – сказала она. – Доверься мне. Со мной такого не случится.

Она играла свою роль первой красавицы с таким успехом, что не смогла бы действовать безупречней, будь рядом с ней самая благоразумная мать на свете. Кавалеры ссорились из-за нее, порядочные мужчины падали к ее ногам, обожатели посвящали ей стихи, восхваляя ее глаза, нежные перси, розовые ланиты и неприступность. На каждом балу она была королевой, из каждого состязания красавиц выходила Венерой, всегда оставаясь в центре внимания.

Граф Дунстанволд, обладатель древнего имени и богатейших поместий в этом графстве и в шести соседних, женился в зрелом возрасте, успел овдоветь и потерять наследника. Он считался лакомой добычей для каждой незамужней девицы в округе, но не спешил вступить в новый брак. После охотничьего бала этот скорбящий вельможа вновь начал выезжать в свет, где не появлялся около десяти лет. Не прошло и нескольких месяцев, как его восхищение юной красавицей было отмечено всеми. Все считали, что он ждет подходящего момента, чтобы сложить у ее ног свой титул и состояние.

Если два года назад человека, который вздумал бы посвататься к мисс Клоринде, в графстве сочли бы полоумным глупцом, то теперь эта красавица своим безупречным поведением и благородством достигла такой славы, что находились люди, которые не считали графа Дунстанволда достойным ее руки, несмотря на все его богатство. Девица таких исключительных достоинств могла рассчитывать не меньше, чем на герцога.

И через много лет мужчины, собираясь за столом, вспоминали, какой прекрасной была Клоринда Уайлдер, отцы передавали о ней легенды своим сыновьям. Казалось, в ее лице не было ни одного изъяна, это была поистине идеальная женщина. Фигурой она могла бы поспорить с Дианой, вороные кудри ее были пышными и блестящими, большие глаза сверкали гордостью, и хотя она никому не оказывала предпочтения, каждый мужчина втайне лелеял мечту, что эта Венера может снизойти до любви именно к нему. Ее руки, шея, тонкая талия, маленькие ушки, алые губы и жемчужные зубы были верхом совершенства и вызывали восторги и любовные клятвы.

– Каждое достоинство этой женщины заслуживает отдельного прославления и отдельного тоста, – сказал как-то раз один ее обожатель. – А достоинств у нее так много, что никто из ее поклонников не сможет выйти из-за стола, не шатаясь.

Единственным изъяном в ней было отсутствие приданого. Сэр Джеффри так долго проматывал состояние в кутежах и попойках, что оно сильно пошатнулось. Он порубил лес, не имея средств ухаживать за ним. В парадных покоях, некогда роскошных, лежала печать запустения. От былого великолепия осталась лишь резная дубовая мебель в галерее. Все, что можно было продать, было продано и потрачено. Соседи удивлялись, откуда у Клоринды взялось богатое платье, и отлично понимали, почему девушку не везут к королевскому двору. Единственной надеждой для нее была удачная партия, о чем завистники громко шептались у нее за спиной.

То одного, то другого состоятельного джентльмена молва называла ее женихом, но оказывалось, что она всем отказывала. Говорили, что отвергнутые поклонники продолжали ее обожать и что в любой момент она могла поманить их обратно. Казалось, все мужчины сходили по ней с ума, без надежды излечиться от своей страсти. Ее остроумие не уступало красоте, а перед обаянием ее не мог устоять ни один мужчина.

Тем временем подошел к концу визит молодого сэра Джона Оксона в Элдершоу. Он вернулся в Лондон и несколько недель провел там в веселых развлечениях, утвердив за собой славу сердцееда. Однако вскоре светские победы ему надоели, и он вернулся в деревню. На этот раз он остановился не у родственника, а у самого сэра Джеффри, к которому неожиданно воспылал дружеской привязанностью.

С тех пор как мисс Клоринда, ранее пренебрегавшая правилами приличий, изменила свой образ жизни, она доказала, что ее необузданная эксцентричность была не более чем игрой, поскольку теперь она отличалась изысканными манерами. Ей удавалось держаться с самой естественной грацией. Воистину, она была утонченной и величественной, без тени ханжества, – как будто с самого рождения кто-то тщательно занимался ее воспитанием. Благодаря острому уму и твердости, она, казалось, была способна осуществить все, что задумала.