– В общем нет. – Добрые карие глаза Майкла смотрят прямо на меня. – В «Утренней заре» мы занимаемся обширной творческой терапией, главным образом с помощью музыки и изобразительного искусства. Иногда мы рисуем, а иногда – показываем старикам работы знаменитых художников. Картины помогают пациентам вспомнить прошлое – обычно то, что хранится в долговременной памяти. Они рассказывают нам случаи из собственной жизни. Но при этом воспроизводят лишь отдельные эпизоды, а не весь жизненный период. Иногда старики становятся весьма разговорчивыми и употребляют слова, которые обычно не используют. Знаете, это невероятно – наблюдать, как на них действуют картины. – На лице Майкла появляется гордое выражение, которое меня трогает. – Их семьи, родные и близкие, часто не могут поверить в то, что эти старики способны настолько преобразиться…

Слушая его, я вдруг понимаю, что именно вызывает у меня недоумение. Оказывается, душа у Майкла – нежная и сострадательная, что совершенно не вяжется с его внешностью громилы. Собственно говоря, он сам в некотором роде клубок противоречий.

– У болезни Альцгеймера есть определенные стадии. Обычно первыми страдают словарный запас и речь, а вот творческая жилка теряется намного позже. Именно поэтому арт-терапия позволяет старикам выражать чувства, которые они не могут выразить иным способом. Пациенты обходят собственные ограничения и получают доступ к своим сильным сторонам. Вы удивитесь, узнав, как они реагируют на масштаб, цвет и динамичность художественных произведений. В такие моменты эти люди по-настоящему живут и сопереживают.

Разговаривая, Майкл не сводит с меня глаз. Его долгий взгляд кажется мне ленивым и меланхоличным и вселяет в меня спокойствие – так же, как и голос. Совершенно очевидно, что этот человек любит свою работу.

– У меня есть масса статей на эту тему. Если хотите, я пришлю их вам по электронной почте.

– Конечно хочу, – отвечаю я, хоть в глубине души и не уверена, что они мне пригодятся. – А кто этот мужчина? – Я указываю на симпатичного старика в рубашке цвета спелых помидоров. У него розовощекое, как у младенца, лицо и грива серебристых волос. Мне кажется, что он немного моложе остальных.

– Это Эдди. – Майкл улыбается. – Отличный парень. Мы полагаем, что его деменция вызвана душевной травмой, нанесенной много лет назад. Собственно говоря, это очень грустная история…

– Я сейчас не в настроении выслушивать грустные истории, – заявляю я Майклу.

Он с любопытством смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что напрасно его перебила; он и не собирался рассказывать мне подробности. Как бы там ни было, невежливо разговаривать о стариках так, словно их здесь нет. Я не свожу глаз с Эдди. А он полностью погрузился в собственный мир и, похоже, вполне счастлив. В нем до сих пор чувствуются сила и властность, отголоски той личности, которой он был когда-то, и мне хочется разузнать о нем побольше. У Эдди замечательная, прямая осанка и широкие плечи. Его лицо даже кажется мне знакомым; он напоминает мне актеров из черно-белых фильмов, которые обожала смотреть моя мама. Тех самых, где в конце герой и героиня обмениваются «страстными» поцелуями, плотно сжав губы, под звуки помпезной музыки; я и сама очень любила эти фильмы.

– Держу пари, что в молодости он был настоящим красавцем.

– Эвелин до сих пор считает его таковым.

Взгляд, который метнул на нее Майкл, преисполнен благоговейного страха и обожания.

– Кем она приходится этим людям? – спрашиваю я.

– О, Эвелин тенью следует за Эдди. Ни на миг не оставляет его одного. Она сидит рядом с ним в солярии, читает ему и прогуливается с ним по саду – ему нравится управлять газонокосилкой вместе с садовником. Мне кажется, что Эвелин и Эдди связывает какая-то общая история; правда, какая именно, я не знаю. Вы сами все поймете, когда увидите, какими глазами она на него смотрит. В одном можно быть уверенным: она от него не откажется. Эвелин считает, что рано или поздно в состоянии Эдди должен случиться прорыв.

– Прорыв?

– Она хочет, чтобы Эдди вспомнил. Вот только о чем? Кто такая она? Или он? Или о том, что произошло между ними? Не знаю. Эвелин сама в некотором роде темная лошадка. – Майкл оглядывается на меня. – Время от времени это случается: маленькие чудеса, лучики надежды.

Он не намного выше меня. Пожалуй, его рост примерно пять футов девять дюймов. У Майкла массивная, широкая верхняя часть туловища – либо мускулистая, либо заплывшая жиром; из-за бесформенного свитера, который он носит, об этом трудно судить. Мне становится интересно, что сам Майкл обо всем этом думает.

– То есть они никогда не были женаты?

– Насколько мне известно, нет, – говорит он.

– На мой взгляд, они были бы чудесной парой. Эдди – воплощение мужественности, а Эвелин – женственности.

– А мне он напоминает ковбоя. Микс Клинта Иствуда с Бертом Рейнольдсом. – Майкл вновь устремляет на меня взгляд из-под тяжелых век. – Эвелин когда-то жила на Святом острове, но потом переехала поближе к «Утренней заре», чтобы быть рядом с Эдди.

Едва он упоминает о Святом острове, как у меня в ушах раздается настойчивый шепот; я снова вспоминаю день своей свадьбы: я готова унестись туда в любую минуту.

– Она купила себе роскошные апартаменты, – продолжает Майкл. – Во всяком случае, по моим понятиям. Она больше не садится за руль и потому каждый день приходит к нам пешком, чтобы повидать Эдди. Эвелин сама превратилась в нечто вроде местной достопримечательности, к тому же она неизменно пребывает в радостном, приподнятом настроении. Она меня очаровала. Мне представляется, что некогда красавица Эвелин блистала в высшем свете.

– Красавица Эвелин! – Я лукаво улыбаюсь. – Похоже, вы в нее влюблены.

Майкл издает короткий смешок.

– В Эвелин все влюблены. Видели бы вы, какая она на фотографиях времен ее молодости!

Я вновь смотрю на них – на Эвелин, стоящую перед Кристиной, и на Эдди, сидящего на скамье. В нем есть что-то такое – правильные черты лица, благородная форма черепа, длинная, изящная шея, – из-за чего я не могу оторвать от него взгляд. Мне хочется смотреть и смотреть на него, сама не знаю почему. Быть может, из-за того, что только что рассказал мне Майкл. Симпатичные старики пробуждают в нас желание взглянуть на их движущееся изображение, причем сделанное в далеком прошлом…

– Вы полагаете, они любили друг друга? – спрашиваю я.

– Вполне возможно. Но почему-то мне кажется, что все было куда сложнее.

– У Эдди есть семья?

Майкл качает головой:

– Нет. Как и у Эвелин.

Мне приходит в голову, что она наверняка продала свой дом, чтобы переехать поближе к «Утренней заре». Эвелин пришла сюда, в галерею, и привела с собой Эдди, потому что хочет, чтобы он что-то вспомнил. Каковы бы ни были эти воспоминания, они, должно быть, очень ей дороги. И тут плавное течение моих мыслей вновь нарушает осознание того, что Джастин ушел от меня. Кто будет заботиться обо мне на закате жизни? Почти с уверенностью можно утверждать, что не он.

– С вами все в порядке? – доносится до меня голос Майкла. Он в упор смотрит на меня. – Вы выглядите так, будто…

– Со мной все хорошо.

– Идите сюда! – Эвелин призывно машет нам рукой.

И вот мы стоим перед картиной, на которой изображена девушка в бледно-розовом платье, едва ли не ползком продвигающаяся к дому, стоящему вдалеке, посреди неведомой глуши.

– Ну и кто такая эта Кристина? – с ленивым любопытством спрашивает Майкл.

– Девушка на картине, дубина, – ворчливо отзывается Ронни. – Неужели не понятно? На картине есть только одна девушка, больше никого.

– На самом деле, по-моему, главное на картине – это дом, – возражает Мартин. – Он напоминает мне о «Волшебнике из Страны Оз». Дом выглядит так, словно только что приземлился на картину после урагана и перенес сюда спящую Дороти.

– Это делает честь вашему воображению, Мартин. – Майкл одобрительно похлопывает его по плечу.

– Кристина была парализована, – сообщаю я им. – У нее была мышечная атрофия. Посмотрите, какие тоненькие, какие хрупкие у нее руки. – Я обвожу пальцем локтевой сустав Кристины. – Она была одинока, и люди могли лишь пожалеть ее, но Уайет явно разглядел в ней нечто героическое.