Потом я попробовала «Помогите!», но вариантов перевода для этого слова оказалось настолько много, что я в конце концов просто прицелилась наугад и ткнула карандашом в один из вариантов.

SERVITEVI! – написала я.

Когда дядя Макс пришёл пожелать спокойной ночи, он посмотрел на мой плакат и сказал:

– По-моему, ты написала «Не церемоньтесь!». Ну, знаешь, как будто приглашаешь в дом воров, чтобы они вынесли все наши вещи. Ты именно это хотела сказать?

У отца было две сестры, Грейс и Тилли. Они до сих пор живут в Бибэнксе, штат Кентукки – в этом городе родились и папа, и я. Грейс и Тилли всегда очень любили отправлять открытки и письма, рассказывая нам, как у них дела, но тем не менее я очень удивилась, получив открытку от тёти Грейс всего через несколько недель после приезда в Швейцарию.

Дорогая Динни!

Надеюсь, ты нормально добралась до Швейцарии и твой самолёт никто не угнал по пути. Я бы за тебя помолилась, но даже не знала, что ты куда-то едешь, пока ты не уехала.

Как оно там? Надо разговаривать по-швейцарски или как? Ты уже рыбачила? Еда у вас другая? Я сегодня приготовила рагу. Лонни его очень любит.

Вот-вот придёт Тилли и принесёт свой отвратительный чизкейк с желе, опять придётся притворяться, что я его люблю.

Отправляю тебе целый бушель объятий.

Люблю-люблю-люблю,

тётя Грейс

А на следующий день пришла открытка от сестры тёти Грейс, Тилли:

Дорогая Динни!

Звонил твой папа, у него просто сердце разбито из-за того, что тебе пришлось уехать аж в Швейцарию, но он говорит, что это возможность, и надеется, что ты проведёшь там лучшее время в жизни.

Мне интересно, тебе тоже приходится носить кожаные шорты и носки до колен, или это только для мальчиков? Ты ловишь рыбу?

Мне пора идти к Грейс на обед. Отнесу ей свой чизкейк с желе, который, кстати, выиграл приз – ты знаешь? Грейс готовит рагу, у неё редко хорошо получается, но она пытается.

Вот тебе сто поцелуев:

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

С любовью, тётя Тилли

Вот чего я не получала, так это писем от родителей. Они меня забыли.

Я не то чтобы удивилась, что они меня забыли. Однажды, когда мы ехали из Оклахомы в Орегон или, может быть, из Орегона в Техас, мы остановились у кемпинга, а когда я вышла из туалета, машины на стоянке не было.

На парковке семейная пара с тремя детьми забиралась в автодом. Я подумала, не возьмут ли они с собой и меня. Если мы не найдём моих родителей, может быть, они разрешат мне пожить с ними?

Но я не решилась спросить, так что села за столик для пикников и стала смотреть на проезжающие машины. Они ездили туда-сюда, туда-сюда, и я уже почти засыпала, когда услышала, как меня зовёт Крик: «Динни! Динни!», и вот уже они все выскочили из машины и трепали меня за волосы, мама плакала, папа смеялся, а Стелла сказала: «Динни! Не делай так больше! Ты нас до полусмерти перепугала!»

Всю остальную часть поездки я не выходила из машины – даже в туалет или поесть.

Воздух был горячим и плотным, как иногда бывает в Техасе или Оклахоме, и над долиной нависли облака, пока я бежала вниз по Коллина-ди-Оро. Дорога пролегала мимо дальнего конца школьной территории, затем круто изгибалась влево, проходила мимо кучки старых каменных построек, а потом резко сворачивала вправо. После этого я увидела церковь, распростёршуюся внизу, а прямо за ней был крутой спуск к озеру. Напротив церкви высилась гора Сан-Сальваторе.

Удивительно, как горе удавалось так нависать в этом месте. Из окна моей спальни казалось, что гора стоит лицом прямо ко мне, к дому. Но с другого ракурса гора всё равно была видна, только теперь она стояла как бы лицом к церкви.

Бум! Бум-бум-бум! Тем утром я стояла на балконе дома дяди Макса и впервые услышала этот звук. Бум! Громкий, приглушённый грохот, разнесённый эхом по всей долине.

Я вбежала внутрь.

– Нас бомбят! Мы погибнем!

Дядя Макс вывел меня обратно на балкон. Вскоре снова послышалось: Бум! Бум-бум-бум!

– Мы умрём!

– Динни… – Он положил ладонь на мою руку. – Это не бомба. Это военные учения. Они здесь каждые выходные.

Он сказал, что и сам повёл себя точно так же, когда год назад впервые приехал в школу.

– Правда? – спросила я.

– Ну, я не подумал, что мы умрём, но мне действительно показалось, что взрываются бомбы.

– Но зачем им вообще военные учения? Швейцария – нейтральная…

– Быть нейтральным – не значит не быть готовым защищать себя, – сказал дядя Макс.

Бум! Я стояла на дороге, около церкви, прислушиваясь к продолжавшемуся грохоту в долине. К церкви вела аллея, длинная и узкая, обсаженная двойным рядом кипарисов. Деревья были высокими и тонкими, словно тёмные незажжённые свечи, тянущиеся к небу. В конце аллеи располагалась церковь – квадратная, из жёлтого камня, с высокой часовой башней по центру.

На полпути я увидела девушку, одетую в белую рубашку и шорты. Она медленно шла к церкви, словно её тянули туда невидимой верёвкой. К тому времени, как я добралась до аллеи, девушка уже вошла в церковь.

Вокруг царила тишина. Только иногда доносился отдалённый гул машин с автострады на другой стороне долины. Ничего другого слышно не было: ни птиц, ни людей – ничего, кроме этого гула.

Время было без пяти десять.

Дверь церкви оказалась открыта. Внутри было темно, не считая пятна золотистого света, пробивавшегося через круглое окно, расположенное высоко на дальней стене. Там было прохладнее и ещё тише, и я прислушивалась, надеясь услышать девушку, – но думала о Стелле, и Крике, и родителях, и малыше, и надеялась услышать и их.

Я стояла в дверях, пока глаза не привыкли к темноте. Постепенно я разглядела ряд тёмных скамеек, центральный проход, а потом увидела и девушку, сидевшую на дальнем конце одной из скамеек. Сложив руки на коленях и подняв голову, девушка смотрела на окно с золотистым светом. Мне показалось, что это сидит Стелла, и мы вообще не в Швейцарии, а в Америке.

Я вышла обратно на улицу и прислонилась к холодной стене. Когда девушка вышла из дверей, часы как раз начали отбивать десять.

– Ох! – воскликнула она от неожиданности. Она посмотрела на меня, потом на башню, где раскачивались колокола. – Ты только послушай! Звучит так… так…

– Странно? – спросила я.

– Нет, не странно! – ответила она. – Потрясающе… и невероятно… и…

Она шагнула ко мне.

– Ты из Америки? Я из Америки!

– Я тоже, – сказала я.

Я очень надеялась, что она не станет спрашивать, откуда я. На этот вопрос всегда было ответить сложно. Оттуда, где родилась? Или оттуда, где сейчас живу? Или откуда-то ещё?

– Ты ходишь в здешнюю американскую школу? – спросила она. – Я да.

– Наверное…

Она нахмурилась.

– Наверное? Ты что, не знаешь?

Я думала, что сбегу раньше, чем начнутся занятия, или что приедут родители и спасут меня, но вместо этого я сказала:

– Мой дядя директор, так что да, я буду ходить в школу.

– Как здорово! – воскликнула она. – Я здесь начну всё заново!

Мне стало интересно, что она имеет в виду, и я подумала, что она, вероятно, сейчас всё объяснит, но вместо этого она начала болтать о всяких других вещах – рассказала, что живёт с родителями в гостинице наверху, в Монтаньоле, и они уедут в путешествие на несколько дней, а потом она вернётся к открытию школы, а родители поедут в Саудовскую Аравию, где работает её отец.

– Я Лила, – сказала она. – А тебя как зовут?

Её имя хорошо звучало. Ли-ла.

– Меня? Динни.

– Забавное имя, – сказала она, но прежде чем я успела оскорбиться, она уже схватила меня за руку. – Пойдём, спустимся вниз, в Лугано!