Маркхэм несколько минут изучал написанный текст.

«9 часов – Арнессон покинул дом и последовал в университетскую библиотеку.

9 часов 15 минут – Белл Диллард отправилась играть в теннис.

9 часов 30 минут – Друккер явился к Арнессону.

9 часов 50 минут – Друккер спустился в стрелковую комнату.

10 часов – Робин и Сперлинг пришли в дом и провели полчаса в гостиной.

10 часов 30 минут – Робин и Сперлинг направились в стрелковую комнату.

10 часов 32 минуты – Друккер, по его словам, вышел на прогулку через ворота в стене.

10 часов 35 минут – Бидл ушла на рынок.

10 часов 55 минут – Друккер, как он утверждает, вернулся домой.

11 часов 15 минут – Сперлинг покинул имение через ворота в стене.

11 часов 30 минут – Друккер услышал крик в комнате матери.

11 часов 35 минут – профессор Диллард вышел на балкон Арнессона.

11 часов 40 минут – профессор Диллард увидел труп Робина на стрельбище.

11 часов 45 минут – профессор Диллард позвонил окружному следователю.

12 часов 25 минут – Белл Диллард вернулась с тенниса.

12 часов 30 минут – полиция прибыла в дом Дилларда.

12 часов 35 минут – Бидл вернулась с рынка.

2 часа пополудни – Арнессон возвратился из университета.

Вывод: Робин был убит между 11 часами 15 минутами и 11 часами 40 минутами. Известно, что в доме в течение всего этого времени оставались Пайн и профессор Диллард.

Другие же лица, имеющие какое-либо отношение к убийству, находились в это время согласно свидетельским и их личным показаниям:

1. Арнессон с 9 часов утра до 2 часов пополудни – в университетской библиотеке.

2. Белл Диллард с 9 часов 15 минут до 12 часов 25 минут – на теннисе.

3. Друккер с 10 часов 32 минут до 10 часов 55 минут – в парке, а затем – в своем кабинете.

4. Парди все утро – дома.

5. Миссис Друккер все утро – в своей комнате.

6. Бидл с 10 часов 35 минут до 12 часов 35 минут – на рынке.

7. Сперлинг от 11 часов 15 минут до 11 часов 40 минут, когда он сел в поезд на Скарсдейл, – по дороге на Центральный вокзал.

Заключение: если ни одно из семи алиби не подвергнется сомнению, вся тяжесть подозрений в убийстве падет на Пайна или профессора Дилларда».

С жестом отчаяния Маркхэм закончил чтение бумаги.

– Все это нелепо, – раздраженно сказал он, – заключение не ведет ни к каким последствиям. Твоя хронология устанавливает время смерти Робина, но вывод, что Робин убит одним из виденных нами сегодня лиц, – сущая наивность. Ты совершенно исключаешь вероятность убийства каким-нибудь лицом, не живущим в доме. Тремя способами можно проникнуть на стрельбище и в стрелковую комнату, не заходя в дом: через ворота в стене, выходящие на 75-ю улицу, через другие ворота, выходящие на 76-ю, и через переулок между жилыми домами, ведущий на Риверсайдскую аллею.

– Не спорю, что одним из этих входов кто-нибудь и воспользовался, – возразил Вэнс. – Но не забывай, что самый подходящий в данном случае вход – это переулок, а на него выходит только одна запертая на замок дверь, ключ от которой имелся лишь у кого-нибудь из семейства Диллардов. Я не представляю себе преступника, входящего с одной из улиц: слишком велик шанс попасть кому-нибудь на глаза. – Вэнс напряженно наклонился вперед. – По совершенно определенным причинам я не допускаю возможности убийства посторонним лицом, случайным бродягой. Лицо, отправившее Робина на тот свет, должно было до мелочей знать, что происходило сегодня утром в диллардовском доме от четверти двенадцатого до без двадцати минут двенадцать. Оно знало, что только Пайн и профессор оставались дома, а Белл Диллард ушла. Знало также, что Робин – его жертва – находился в доме, а Сперлинг уехал. Кроме того, оно хорошо знало, где расположена стрелковая комната, ведь совершенно ясно, что Робина убили там. Говорю тебе, Маркхэм: это был кто-то очень близкий семейству Дилларда, отлично осведомленный обо всем, что в данное время творилось в доме.

– Ну а крик миссис Друккер?

– Действительно, почему она кричала? Окно миссис Друккер, очевидно, и было фактом, который убийца упустил из виду, либо он знал о нем, да решил рискнуть. С другой стороны, мы ведь не уверены, кричала эта дама или нет. Она говорит, что нет, сын утверждает, что да. Показания расходятся. Предположим, Друккер упомянул о крике как о доказательстве, что между одиннадцатью и двенадцатью он сидел дома, а миссис Друккер все отрицает из страха, что сына не было. Но это пустяки. Главное, надо доказать, что только близкий к дому Дилларда человек мог совершить это преступление.

– Но у нас пока мало фактов, – упрямо гнул свою линию Маркхэм, – случай тоже иногда играет немаловажную роль.

– Эх, старина, а записка в почтовом ящике? Убийца знал даже имя Робина.

– Если, конечно, записку написал убийца. Ты уверен? Я – нет.

– Ты допускаешь, что какой-то шутник узнал о преступлении при помощи телепатии или магического камня, побежал к машинистке, стремглав вернулся к дому и по неизвестной причине принял на себя страшный риск быть замеченным, когда он станет опускать записку в ящик.

В эту минуту в комнате появился Хэс и быстро подошел к нашему столу. Видно было, что он в сильном волнении. Ни слова не говоря, он подал Маркхэму конверт с отпечатанной на машинке надписью.

– С вечерней почтой это получила газета «Уорлд». Кинан, репортер, только что принес эту штуку мне и сказал, что «Таймс» и «Геральд» получили такие же письма. Судя по штемпелю, их бросили в ящик между одиннадцатью и двенадцатью где-то вблизи дома Друккера.

Маркхэм вынул листок из конверта. Глаза следователя полезли на лоб, желваки напряглись, и он, остолбенев, передал письмо Вэнсу. На листе почтовой бумаги были отпечатаны те же слова, что и в предыдущей записке:

«Джозеф Кокрейн умер.

Кто Кок-Робина убил?

Sperling значит воробей.

ЕПИСКОП».

Вэнс едва взглянул на бумажку.

– В полном согласии со всем остальным, – равнодушно заметил он. – Епископ боялся, что до публики не дойдет его остроумная выходка, вот он и преподнес ее нашей прессе.

– Выходка? – обиженно спросил Хэс. – Я к таким выходкам или шуткам не привык. Дело это становится все невероятнее.

– Именно, сержант.

Мальчик в униформе подошел к следователю и что-то прошептал ему.

– Сейчас же проведите его сюда, – приказал Маркхэм. – Это Арнессон, – пояснил он нам, – наверное, принес машинописные образцы. Вэнс, я начинаю думать, что это дело действительно так ужасно, как ты обрисовал с самого начала. Неужели тот же шрифт?

Но когда сравнили записку с принесенными образцами, никакого сходства не обнаружилось. Не только буквы и ленты были другими, но и бумага оказалась совсем иного сорта.

Нет нужды говорить, какой резонанс получило убийство Джозефа Кокрейна Робина в Нью-Йорке, да и во всей стране. В прессе оно освещалось под различными заголовками, например «Убийство Кок-Робина». Но подпись под записками подстегнула воображение журналистов, и впоследствии это преступление получило название «Дело Епископа». Ужасная смерть мужчины от стрелы, связанная, как утверждали газетчики, с детскими стихами о зяблике и воробье, будоражила эмоции публики.

Целую неделю полицейские из бюро уголовных расследований и сотрудники следственного отдела работали день и ночь не покладая рук. Получение дубликатов записки нью-йоркскими газетами совершенно развеяло подозрения Хэса в виновности Сперлинга. Правда, официально сержант и следователь пока не подтвердили невиновность задержанного, но со свойственным им жаром принялись за поиски истинного преступника.