— Я понял Торин, я тебя понял!

Они стояли напротив друг друга, тяжело дыша, и молча обменивались злыми взглядами.

Наконец, Ален отодвинул кресло, усадил туда Торина, слегка подтолкнув, сам уселся за стол и спросил друга:

— Поговорим?

Торин молча кивнул, приходя в себя.

— Ты прав, Торин — начал Ален, — я виноват перед тобой, втянул в эту историю, а сам ничего не хотел слышать.

Тот никак не реагировал на его слова, смотрел и молчал.

— Я говорил с лекарем Бернетом, — продолжал Ален, — он сказал, что в случае с Ирэйной произошло перерождение. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Перерождение, — медленно повторил Торин, — я слышал это слово несколько лет назад во дворце.

Ален в волнении подался вперед:

— Кто об этом говорил? При каких обстоятельствах?

— Кажется, кто-то из лекарей короля, — ответил Торин, — но в связи с чем, не помню. Мне дали понять, что я услышал то, что не предназначено для моих ушей, наверное, поэтому и запомнил это слово, — с усмешкой закончил он.

— То есть, ты не знаешь, что оно означает?

— Нет, надеюсь, ты мне объяснишь, а также и то, какое отношение к этому имеет твоя жена?

— Ирэйна не просто потеряла память, то есть она не теряла память, то есть память потеряла не она, — Ален замолчал, запутавшись, тяжело вздохнул и продолжил: — Бернет сказал, что Ирэйна до падения и после него — это два разных человека. Она ничего и никого не помнит, потому что это не ее память.

— То есть та Ирэйна исчезла, появилась новая? Постой, а тело?

— Тело то же самое, поэтому произошедшее и называется перерождением.

— Может, это как-то связано с магией? — предположил Торин.

— Ты же знаешь — на нашей планете нет магии уже более пятисот лет, именно тогда умер последний маг.

— А лекарь не мог ошибиться? Почему ты сразу поверил ему? — продолжал сомневаться Торин.

— Я спрашивал сегодня Ирэйну о прошлом — она ничего не помнит, как и говорил Бернет. Поведение Ирэйны, ее привычки изменились, это заметили все. Вспомни, ты сам не раз повторял мне, что поведение моей жены не соответствует тому образу, про который я тебе рассказывал. А это снова подтверждает слова лекаря, — сказал Ален и, опустив глаза, запинаясь, тихо продолжил, — та ночь, она не похожа…, это было…, я приревновал к любовнику, поэтому пошел к Элине. А потом поговорил с лекарем.

— Ты так лелеял собственное эго, так старательно не хотел замечать нестыковки в поведении Ирэйны, что мне кажется, даже если бы ты переговорил с лекарем раньше, это бы ничего не изменило. Ты был одержим желанием отомстить, — едко сказал Торин.

— Возможно, ты прав, — после длительной паузы произнес Ален, — и теперь расплачиваюсь за это. Торин, я видел, как вы разговаривали на прогулке.

— Хочешь знать, о чем мы говорили? — с усмешкой спросил Торин, — может, сначала расскажешь о вашем разговоре?

— Я попросил прощения, Ирэйна сказала, что не хочет и не может меня простить, — ответил, не став спорить с другом, Ален, в голосе которого слышалась горечь, — пока не может, она просила дать ей время.

— И сколько ты намерен дать ей времени?

— Сколько угодно, лишь бы она простила меня.

Торин внимательно смотрел на друга, потом заговорил:

— Я подошел к ней извиниться, сказать, что не имею к твоей выходке отношения, а она проигнорировала мои извинения, не приняла дружеский тон, перешла на официальный и спросила меня о разводах.

— Что? — крикнул Ален. — Ты, надеюсь, объяснил, что в нашем случае развод невозможен?

— Ваш случай она классифицировала, как покушение на жизнь или угроза жизни одному из супругов, — ответил Торин, — я объяснил, что если это будет доказано, то преступника ждет казнь. Ей не понравился мой ответ.

— Но о каком покушении или угрозе жизни можно говорить?

— С твоей стороны нет угрозы, а со стороны Элины? Ты помнишь один момент вашей ссоры, когда Ирэйна спросила, придумали ли вы способ избавиться от нее?

Ален кивнул, поморщившись: ему было стыдно вспоминать.

— Элина довольно странно среагировала, она, мне показалось, испуганно взглянула на тебя и не ответила на выпад Ирэйны, как это делала раньше. Согласись, это не похоже на нее. Еще я не успел рассказать тебе о разговоре между Элиной и твоей женой, который я случайно услышал. Он произошел как раз перед той ночью, когда ты отомстил жене, — Торин увидел, как Ален вздрогнул при этих словах, но он продолжал, нисколько не сочувствуя другу. — Элина, видимо, чувствуя твою поддержку, откровенно оскорбляла твою жену, говоря, что она не сможет удержать тебя, что вы с Элиной любите друг друга. А еще она спросила о виконте Плеринге, точнее, знает ли Ирэйна, кто это.

Торин замолчал, и на его лицо набежала улыбка. Ален удивленно смотрел на друга и с нетерпением ждал продолжения.

«Ваш любовник?» — спросила ее Ирэйна, Элина разозлилась, закричала, что это любовник твоей жены, а Ирэйна ответила, что это невозможно, потому что она бы об этом знала, — Торин улыбался во весь рот, глаза его блестели, — Ален, видел бы ты в тот момент свою жену, она была великолепна!

Ален тоже улыбнулся, ему несложно было представить, он не раз наблюдал пикировки между женой и Элиной, где Ирэйна легко ставила соперницу на место.

— Тебя смущает, что Элина знает о Плеринге? — спросил Ален.

— Именно! Ты его не помнишь, хотя твоя жена, как выразилась Элина, флиртовала с ним, а вот Элина знает о Плеринге, хотя не общалась с Ирэйной. Впрочем, может быть, я преувеличиваю.

— Нет, Торин, думаю, ты прав. Спасибо, что рассказал.

После разговора с Торином Ален приказал слугам особенно внимательно наблюдать за женой и докладывать ему, если вокруг нее будет происходить что-то непонятное, или ей будет что-то угрожать. Он велел никому не тревожить жену, но если она что-либо потребует — направлять к нему.

Для Алена потянулись длинные до бесконечности дни и ночи, когда он с мучительной тоской наблюдал за женой и ждал, сам толком не зная, чего именно. Ночами долго ворочался от бессонницы. Он подкарауливал горничную, когда та выходила вечером из спальни Ирэйны, и спрашивал, как жена себя чувствует и не нуждается ли в чем. «Она молчит», — чуть не плача отвечала горничная.

Его жена никого и ничего не замечала вокруг себя, все дни она проводила с ребенком. С ним она играла, гуляла, разговаривала, а остальных просто не замечала. Ален встречался с ней только в столовой, но заговаривать не пытался, да и никто не пробовал о чем-то ее спрашивать или завязать беседу. Темы, которые иногда обсуждались за столом, она даже не пыталась игнорировать, она их просто не слышала. Как-то служанка уронила бокал и тот со звоном разбился. Прижав руки к груди, провинившаяся с испугом посмотрела сначала на Алена, потом на Ирэйну. Та, услышав звук разбитого стекла, подняла голову. Увидев испуг в глазах служанки, она улыбнулась ей и мягко сказала: «Ничего страшного» и спокойно продолжила обедать. Ален поразился тому, как жена ничего не замечающая вокруг себя, смогла мгновенно оценить ситуацию и с какой чуткостью отнеслась к прислуге. Неудивительно, что слуги с трепетом наблюдали за хозяйкой, старались выполнить любое ее желание в надежде увидеть ее благодарную улыбку.

Ален, чтобы как-то держать себя в руках и не выть от тоски, переговорил почти со всеми, с кем общалась его жена. Как ни тяжело ему это было делать, ведь пришлось на время забыть о статусе и перешагнуть через самолюбие, он готов был на все, чтобы вернуть ее расположение.

Граф не давал никаких распоряжений относительно занятий, проводимых с детьми. На следующий день, после того, как Ирэйна в тот злополучный день, уехала из замка и не посетила классную комнату, дети не пришли на занятия ни к профессору Кремингу, ни к Горну. В этот же день Ален зашел к Кремингу в библиотеку. Сначала они поговорили о работе профессора по описанию родословной графа, потом Ален решил коснуться темы обучения.

— Скажите, профессор, Вас не удивило, что моя жена попросила Вас заниматься с детьми слуг? Вам это не показалось оскорбительным? — задал он мучивший его вопрос.