Сергей, от любви к Полюшке, сначала «потерял голову», но очень скоро понял, что и отец ее не имеет от той же самой любви. Чтобы проверить свои подозрения, Сергей стал отказываться от женитьбы на Поле. Отец пришел в негодование сначала, но потом заявил сыну, что сам женится на ней. Сергею же велел убираться в деревеньку, где содержался табун лошадей, да хорошенько приглядывать за жеребятами, и вернуться через месяц. Этой же ночью Сергей лаской выманил зеленоглазую красавицу за село в стога душистого сена. Нашептывал ей, что сваты уже приезжали и скоро они обвенчаются. Нет большой беды в том, что она станет его сегодня, ведь истомила и измучила его любовь к ней. Всю ночь ласкал и упивался красотою и молодостью Полюшки Сергей, а рано утром, перед рассветом, когда стала она проситься вернуться домой, порвал он ее платье и острым клинком срезал коротко тугую русую косу. Вскочил на коня, и сотрясая лесную дубраву диким смехом, ускакал. С той поры ни отец, ни сын не видели Полюшки. Старый Еремей спрятал дочь свою среди многочисленных родственников. С Владимиром зря не встречался, а Сергею и вовсе плевал в след, как паршивой собаке. Но Владимир понял сына и простил, понял вопль его гордой души, не пожелавшей разделить любовь свою даже с отцом. Так и жили они одни дальше. Отец собирался в Бухару, в бане паром силы набирал.

– Хорошо! – крякнув еще раз, отец стукнул кулаком в дверь предбанника, а сыну при этом сказал:

– Спустим парок еще разок. Долго я теперь не попарюсь.

В дверь просунулась голова пчельницы Варвары, пожилой, но шустрой женщины, когда-то молодой и милой. Владимир любил ее пятнадцать лет назад, приласкал и выдал замуж за своего пчельника. Но год назад овдовела Варвара, медведь задавил ее мужа. Варвара стала хозяйкой пасеки и экономкой в доме купца.

– Смени травы, Варвара, подай чаю, меду, неси белье.

Варвара вышла, но вскоре опять широко раскрылась дверь, вошла пчельница в одной холщовой рубахе, с охапкой душистых, полевых трав. Дверь за собою, прикрыла аккуратно, смыла кипятком лавку в парной и рассыпала по ней травы, отчего густой и терпкий аромат заполнил баню. Вышла в предбанник, прикрыла дверь и сказала:

– Готово, хозяин, иди, парься, а чаю и меду уже несут, поспело все.

Повернулся на слова ее Владимир:

– Придержись, Варвара, а ты, Сергей, иди уже парься, посинел весь.

Владимир приобнял Варвару, и она быстро через голову, сняла с себя холщовую рубаху.

Наутро во дворе суета: грузятся подводы, челядь бегает, кто с чем. Посреди двора Владимир в дорожном одеянии, командует. Варвара потчует у стола оружейников завтраком сытным, водочкой, просит блюсти добро хозяина. Охрану своего каравана Владимир уже много лет не менял, каждого хорошо знал, каждому достал отличное ружье и турецкий клинок, каждому помогал в беде, не давал разориться и сгинуть. За что оружейники не щадили своей жизни, сопровождая купца в Бухару. К вечеру последняя подвода, поскрипывая, выехала со двора. Сергей перекрестил караван, затворил ворота и поднялся в светлицу, где на столе лежали яства, и стояла водка. Теперь он на два долгих месяца остался за хозяина, а еще надо присматривать за табуном лошадей.

Хасанбек открыл ворота, и свет от факела вырвал из темноты редкого, но богатого гостя – купца Владимира. Огромная фигура его, огнем отливающие пышные курчавые волосы, в одну секунду преобразили Хасана. Сложив обе руки ладошками впереди себя, он приветствовал Владимира:

– Солям, Алейкум, Володья!

Купец вложил ладошки Хасана в свои огромные лапищи и широко улыбнулся:

– Будь здоров, Хасан! Могу у тебя остановиться?

– Да, да, – суетливо открывая ворота, отвечал бек.

Глубокой ночью дом Хасанбека пришел в движение: Фатима готовила чай и укрывала яствами достархан, Гелялек, на мужской половине дома, готовила гостям места отдыха, и высокая кипа цветных, ватных одеял, таяла на глазах. Хасан помогал купцу развьючивать верблюдов и стаскивать товар в одно место. Но вот Владимир хлопнул по плечу бека и, слегка пригнувшись к его уху, сказал:

– Пойдем, Хасан, вон туда. Я покажу тебе что-то.

И прежде, чем бек успел понять, что ему сказали, потащил его за собою в угол двора, высоко над головой, подняв горящий факел:

– Смотри, «хазар», – добавил Владимир.

От огня четыре лошади вздрогнули и, слегка приседая на задние ноги, заходили на месте. Лошади были великолепны: белые в серых яблоках, на высоких стройных ногах, гордыми шеями, пышной коротко остриженной гривой. Настоящие Орловские скакуны. Хасан подумал, что он бредит. Подобную лошадь он видел лет десять назад в свите эмира. Залюбовался он тогда на нее и его чуть не раздавили евнухи. И вот он видит эту лошадку так близко, может дотянуться рукой, сам покормить и напоить. В голову бека ударила тугая и сладостная мечта: «Вот бы мне заиметь таких лошадей». Конечно, ахалтекинцев охотно берут у него иноверцы, но какие бешеные деньги он смог бы выручить за русских орловских рысаков у людей приближенных к дворцу эмира! Невольно вслух Хасан зацокал языком:

– Якши, якши!

После этого эпизода бек забыл обо всем на свете, он думал только об одном – как выманить у Володи хоть пару лошадей. Купец увидев как загорелся бек, пожалел, что поспешил похвастаться перед ним лошадьми, у Хасана не хватит денег заплатить за них, да и вез он их для хана Аннамурада, который, узнав, что он содержит табун племенных орловских рысаков, умолял его продать ему хоть пару и обещал заплатить за них золотом. У достархана, во время ужина, бек осторожно расспрашивал у купца, кому он привез лошадей. И узнав, что хану Аннамураду, обрадовался. У него даже появился план, стоило только подольше занять гостей, а значит попозже уложить их в постель этой ночью.

Бек устроил настоящее веселье, пожертвовав даже заморский кофе, который сам никогда не пил, но берег, как зеницу ока, на всякий случай. Гелялек хорошо танцевала веселые азиатские танцы «живота», чем когда-то и приманила Хасана. Бек заставил ее полураздетой войти в азарт этого танца. При свете ночного костра, Владимир разошелся тоже, выпрыгнув к огню рядом с Гелялек, он пытался вписаться русским танцем в ритмы и дрожь тела азиатки. Описав очередной круг присядками и подскоками вокруг жены бека, он все время упирался глазами в обнаженный живот Гелялек.

Под утро, наконец, все уснули. Сам бек тоже спал, но при слабом шорохе поднимал голову и прислушивался. Как взошло солнце, он встал и велел, явившемуся работнику зарезать и освежевать барана, повару приготовить из барана шашлык и каурму. Сам же в нетерпеливом ожидании заходил по двору. Наконец, послышался скрип арбы и голос Ораза за воротами:

– Эй, кто там, открывайте!

Хасан распахнул ворота и кинулся к арбе, на которой сидела девушка под паранджой. Оперевшись на колесо, бек нетерпеливо скинул паранджу с лица девушки. На него смотрели огромные, испуганные, черные глаза и необыкновенно длинные ресницы, как две мохнатые пчелки, бросали тень на щеки девушки, с маленьким вздернутым носиком и пухлыми малиновыми губками. Хасан помог Айгуль, а это была она, слезть с арбы, и быстро повел ее в дом, позвав по дороге Фатиму с собою. Бек велел своей жене искупать Айгуль, надеть на нее лучшее платье, и добавил Фатиме:

– Если на теле девушки обнаружится шрам или пятно, позови меня. Поторопись.

Этими словами бек закончил наставления и вернулся во двор заметно повеселевшим. «Нет, не устоит урус перед красотою этой девчонки», – решил Хасан.

К обеду Владимир, наконец, проснулся. Он чувствовал себя бодрым и хорошо отдохнувшим. Со двора доносило приятный запах жареного мяса. Купец, обнаженный по пояс, вышел на просторную террасу, увитую виноградом, на втором этаже дома. Солнце уже набрало свою силу и жар. В воздухе стоял зной, листья винограда слегка пожухли и только сочные гроздья ягод горели янтарным цветом. Как нравились ему эти плоды, необыкновенный вкус винограда не похож ни на одну из сибирских ягод. Вот подошла к нему Гелялек, держа кувшин с водою в одной руке, в другой таз. Поставила таз на пол и глазами показала, что желает помочь умыться гостю. Теперь она была одета в глухое платье с длинными рукавами, застегнутое под горлом серебряной бляхой с камешками. На голове повязан белый, украшенный яркими цветами и длинными кистями, платок. Конец платка она держала в зубах, прикрывая часть лица. Владимир даже подумал, что ему приснился ночной танец обнаженного живота, почти обнаженной груди и рассыпанные по плечам косички. Купец умылся. Гелялек подала ему полотенце и ушла. Навстречу Владимиру шагал по террасе разодетый бек. Поприветствовав гостя на ломанном русском языке, Хасан стал расспрашивать купца о доме, близких, желая при этом полного благополучия гостю и его родным. Закончив этот ритуал азиатского гостеприимства, Хасан с хитринкой заглянул в глаза Владимира и сказал: