Но Аарон замечает нечто необычное: Йелластон, которому абсолютно чужды нервозные машинальные движения, сейчас потирает костяшки одной руки. Не может определиться по поводу ответов Лори? Или это та же искорка, что сверкает в глазах у командиров разведшлюпок, — новая планета?

Планета…

В мозгу Аарона рушится золотая волна — словно джекпот в казино. Неужели миссия наконец завершена? После всех этих тяжких лет, после того, как сперва Тим, потом Дон вернулись ни с чем, доложив, что первые два солнца системы Центавра окружены лишь газом и астероидами. Неужели третий раз заплатил за все? Если верить Лори, Ку и его люди сейчас шествуют по новому раю, который так отчаянно нужен землянам. Пока мы болтаемся во тьме на расстоянии двух долгих лет. Если верить Лори…

До Аарона доходит, что к нему обращается капитан Йелластон:

— Доктор Кей, вы считаете, что с медицинской точки зрения она в норме?

— Да, сэр. Мы прогнали всю систему тестов на последствия встречи с инопланетянами, а также стандартный биомониторинг. На вчерашний вечер — в последние шесть часов я не проверял, — если не считать потери веса и язв желудка, обнаруженных по возвращении на «Центавр», у доктора Кей не наблюдается значительных отклонений от нормальных показателей, замеренных на момент ее отбытия два года назад.

— А эти язвы, доктор… я правильно понимаю, что вы объясняете их стрессом от одиночного возвращения на корабль?

— Да, сэр. Именно так.

Аарон говорит совершенно искренне. Почти год в одиночестве, пилотируя пылинку в бескрайнем просторе. Боже, как она это вынесла? Моя маленькая сестренка. Она нечеловечески сильна. Да еще эта тварь в шлюпке, прямо за спиной… На миг Аарон отчетливо чувствует, где находится тварь — под ногами, слева. Он косится на диктофон, подавляя порыв — спросить у остальных, ощущают ли они то же самое.

— Завтра двадцать первый день, карантин кончается, — говорит тем временем Йелластон. — Конечно, этот срок выбран произвольно. Продолжайте как врач наблюдать за состоянием доктора Лори Кей до итогового интервью, которое состоится завтра в девять ноль-ноль.

Аарон кивает.

— Если негативных симптомов по-прежнему не будет, карантин закончится в двенадцать часов дня. Как можно скорее после этого мы проведем исследование образца, который сейчас содержится в герметично запечатанной разведшлюпке «Гамма». Скажем, на следующий день; тогда у вас будет время скоординироваться с ксенобиологами и помочь нам, да, доктор Кей?

— Да, сэр.

Йелластон оставляет голосовую подпись в протоколе и выключает запись.

— А после того, как мы посмотрим на этого инопланетянина, вы пошлете сообщение на Землю? — спрашивает Дон.

— Разумеется.

Четверо выходят, осторожно двигаясь в тесноте. Впрочем, на Земле сейчас еще теснее. Аарон видит, как Фой маневрируй, чтобы оказаться на пути у Иелластона. Аарону даже жалко этого несчастного подхалима. Готов на все, лишь бы получить кроху внимания от папочки. Впрочем, можно подумать, сам Аарон ведет себя по-взрослому: он тоже купился на проецируемый капитаном образ доброго и мудрого отца. К черту, решает Аарон; после десяти лет полета самокопание превращается в ритуал.

Он выходит в коридор изолятора. Лори уже ушла к себе в отсек, Соланж нигде не видно. Он кивает Коби через стекло и жмет кнопку раздатчика еды. В отверстии появляется поднос, окруженный волной кухонных запахов. Белковый брикет, неожиданно — с каким-то кулинарным украшением: видно, сотрудники пищеблока сегодня добрые.

Аарон жует, рассеянно глядя на трехмерный снимок Земли — тот висит у него над столом, в кабинете за стеклянной стеной. Точно такие же развешаны по всему кораблю — прекрасное, четкое изображение. Снимок сделан давно, когда воздух на планете еще был чистый. Что там едят сейчас — друг друга? Впрочем, ужас от этой мысли несколько притупился за десять лет — у Аарона, как и у всех остальных членов экипажа, никого из близких там не осталось. Когда «Центавр» улетал, на Земле толкались локтями двадцать миллиардов человек; наверняка сейчас, несмотря на голодные смерти, там уже не меньше тридцати миллиардов. Дать отмашку — и человечество, словно взрывом, разнесет по другим планетам; Население Земли ждет, пока с «Центавра» дадут зеленый свет. Не буквально, конечно, — просто один из трех простых кодов, которые можно послать на такое расстояние. Десять долгих лет они посылали желтый — «Экспедиция продолжает работу». И все это время перед ними маячила мрачная перспектива — послать в конце концов красный сигнал: «Планет не найдено, возвращаемся». Но двадцать дней назад все изменилось. Планета Лори!

Аарон трясет головой, кладет в рот ломтик настоящего яйца и думает о том, как зеленый сигнал через четыре года придет на Землю. «Планета найдена, координаты такие-то, запускайте корабли с переселенцами». Кишащие на Земле миллиарды начнут сражаться за немногочисленные места в утлых жестянках-транспортировщиках.

Аарон хмурится, недовольный собой: нехорошо так думать про людей, «кишащие миллиарды». Он старается не забывать, что они — люди; у каждого — свое лицо, имя, душа, значимая судьба. Аарон начинает личный ритуал, помогающий не воспринимать людей как однородную массу: он вспоминает всех, кого когда-либо знал. Невидимая армия проходит у него в голове, пока он продолжает жевать. Люди… у каждого он чему-то научился. Чему? Чему-нибудь важному или какой-то мелочи. Жизни… Из памяти холодно смотрит Томас Браун; печальный убийца, первый психохирургический пациент Аарона, он оперировал его миллион лет назад в Хьюстоне. Помогла ли Брауну операция? Скорее всего, нет, но Аарон его не забудет, это уж точно. Живой человек, а не галочка в статистике. Мысли Аарона переключаются на товарищей по экипажу. Шестьдесят избранных. Элита, думает он — отчасти иронически, отчасти серьезно. Он гордится ими. Их упорством, находчивостью, умением без особых усилий сохранять душевное здоровье. Он не исключает возможности, что в этом хрупком пузырике теплого воздуха, улетевшем от Земли на двадцать шесть триллионов миль, — ее самые вменяемые дети.

Он засовывает поднос обратно в систему подачи и берет себя в руки. Ему предстоит проверить восемнадцать часов записей биомониторинга и сравнить их с исходными показателями— для Тиге, для Лори и для себя. А перед этим — поговорить с теми двумя, кто видел Тиге. Он встает, и взгляд опять падает на фотографию Земли: одинокий, хрупкий драгоценный камень, висящий во тьме. В памяти вдруг оживает сегодняшний сон — Аарон опять видит член космических размеров, тычущийся в звезды, с «Центавром» на самом кончике. Член пульсирует от чудовищного внутреннего давления, готовый взорваться и выбросить волну людей…

Аарон вытирает лоб и отключает галлюцинацию. Недовольный собой, он возвращается в отсек наблюдения.

На экране — Брюс Янг, соотечественник Аарона, молодой американец китайского происхождения. Отборочная комиссия заботилась о том, чтобы каждый член экипажа символически представлял какую-то группу землян. Только никакой он уже не молодой, недовольно поправляет себя Аарон.

— Брюс, меня держат взаперти. Мне сказали, что ты видел Тиге. Когда и где?

Брюс задумывается. Два года назад он еще напоминал Супербелку из мультика: крупные передние зубы, стремительные рефлексы и насмешливые проницательные глаза. Ответ Калифорнийского технологического на вызов Вселенной.

— Он прошел мимо моей каюты в районе семи ноль-ноль. Я убирался, дверь была открыта, и я увидел, что он на меня смотрит. Как-то странно. — Брюс пожимает плечами — безрадостная пародия на его прежнюю манеру все время шутить.

— Странно? В смысле, выражение лица у него было странное? Или он как-то странно выглядел?

Напряженная пауза.

— Раз уж ты об этом упомянул. Да, у него было что-то не то с индексом рефракции.

До Аарона доходит, но не сразу.

— Ты хочешь сказать, что он был нечеткий или полупрозрачный?

— Да, и то и другое, — сдавленно отвечает Брюс. — Но это был он.

— Брюс, Тиге не покидал изолятора. Мы проверили видеозаписи.