– Вас снова зовут ко двору, миледи – это такая честь!

– Да…, говорят, в этом году королевский бал будет зрелищным. Когда прибудет моя модистка?

– Она задерживается миледи, бал уже совсем скоро, у нее много работы.

– Меня должно это заботить? – впившись в отражение слуги в зеркале, спросила герцогиня Гамильтон. Ее лицо было таким же непоколебимо-суровым, как скалистые берега Ирландии, из которой она была родом. – Пошлите за ней, если она не явиться через полчаса, скажите, что она уволена.

– Но миледи, – неуверенно возразил слуга, – найти ей замену будет непросто!

– Вот как?! – грациозно развернулась герцогиня. Глубокий черный взгляд прикипел к лысеющему помощнику. – Если это представляет для вас трудности, мистер Меерсон, тогда может и вам следует подыскать замену?

Слуга беспокойно замялся.

– Нет, миледи, в этом нет никакой необходимости, я все выполню.

– Вот и прелестно. Пришлите Гертруду, пусть прочтет мне почту.

– Слушаюсь, ваша светлость, – с молитвенной покорностью кланяясь, ответил слуга, и, пятясь, поспешил к выходу.

Герцогиня, явно довольная результатом этой беседы, вновь повернулась к своему зеркалу и продолжила созерцать свой лик. Легким касанием пальца белоснежной тонкой кисти, она провела по четкому изгибу темных бровей, словно проверяя также идеальна их форма, как вчера или нет. Очертания ее не разочаровали, и она перенесла свое внимание на глаза, цвета обсидиана⁵, такого же окраса, как и густые волнистые локоны.

В свои тридцать два года герцогиня Гамильтон выглядела довольно свежо. Она ценила свою красоту и тяжко переживала даже малейшие признаки старения, которые незаметно, но уже проявлялись. Правда сегодня она их не заметила.

Убедившись, что красота ее все так же свежа, она поправила свою бархатную мантию, цвета граната, по краям отделанную золотой тесьмой и улыбнулась своему отражению в зеркале. Даже в такое незначительное движение она вложила куда больше усилий, чем того требовала обстановка. В ее поведении не было ничего случайного, все было заранее оточено и одобрено для демонстрации на публике, поскольку быть объектом всеобщего восхищения герцогиня считала своим первейшим долгом.

– Миледи, вы меня звали! – скорее уточнила, нежели спросила Гертруда, рыжеволосая барышня, которая недавно пополнила ряды личных горничных.

– Там на столике моя почта, прочти ее мне.

Гертруда спешно подошла к маленькому лакированному столику возле двери, огромных покоев лондонского особняка герцогини и взяла в руки кипу аккуратных конвертиков. Девица была одна из немногих служанок, что умели читать, поэтому и получила это место. Это была почта за сегодняшнее утро. Стоило такой почтенной особе приехать в город, как почти каждое знатное семейство поспешило засвидетельствовать свое почтение.

– Ну что ты копаешься? – сев в пол-оборота окрикнула служанку госпожа. – Читай же!

– Баронесса Клей зовет на чай, – подойдя ближе на ходу начала Гертруда. Тут же она поспешила занять место на маленьком табурете неподалеку от туалетного столика, за которым восседала госпожа.

– Дальше, – был презрительный ответ.

– Виконтесса Эшбрук устраивает званый ужин.

– Отклони, ее собачки меня выводят из себя, к тому же там будут только пожилые дамы.

– Граф и графиня Лесистер дают бал.

Герцогиня улыбнулась.

– О, их балы всегда на высшем уровне, – это означало, что приглашение будет принято.

Гертруда отложила его в сторону, куда впоследствии добавила еще пять приглашений из почти тридцати просмотренных.

Этот обзор уже подходил к концу, когда в руках у служанки оказался последний запечатанный конверт, подписанный красивым немного размашистым почерком. На нем стояла герцогская печать.

Служанка с опаской глянула на письмо в своих руках, не зная, стоит ли о нем упоминать.

– Чего замешкалась или ты уснула? – возмутилась герцогиня. – Что там у тебя еще в руках?

– Простите, миледи, просто здесь письмо.

Служанка заметно нервничала, поскольку никогда не угадаешь реакцию госпожи на подобные письма.

– Читай же! – последовал приказ в повышенном тоне.

– Письмо от его светлости, миледи…

Герцогиня Гамильтон на секунду ощетинилась, но тут же вернула себе безразличный вид.

– Выбрось в камин, – ответила она.

Подняв на госпожу осторожный взгляд, неуверенной рукой Гертруда вознамерилась отправить письмо в камин, когда герцогиня вдруг передумала.

– Постой! – приказала она. – Прочти, мне интересно. Его мольбы так забавны!

Гертруда застыла, но опомнившись, быстро поднялась и протянула письмо в руки госпожи.

Но та обдала ее ледяным взглядом.

– Ты совсем глупая? Сказано тебе читай!

Сконфуженная, необходимостью читать личную переписку, служанка осторожно распечатала конверт.

Раньше герцогиня читала письма своего мужа лично, хотя всегда оставалась равнодушной к ним. Слуги постоянно судачили про их отношения.

Все знали, что она его терпеть не может. Вышла за него замуж только из корыстных соображений. Это был брак по расчету, но этот расчет присутствовал только с ее стороны. Ему было двадцать, когда они поженились, ей двадцать два. Ее матушка, знаток по части сватовства, сумела убедить свою дочь сделать правильный выбор. Их род по знатности уступал жениху, дочь ирландского барона едва ли могла рассчитывать на удачу заполучить сына герцога. Но красота дочери послужила ей билетом в высший слой пэрства Англии и доводы дочери об отсутствии симпатии к жениху в расчет не шли.

Что касается юноши, то тот был незрел: худощавый темноволосый парнишка с выдержанным голосом и угрюмым лицом, не был тем идеалом, что рисовало себе воображение юной девы, которую саму бог наградил красотой в избытке. Конечно, сказать, что он был совсем непривлекательный, язык не поворачивался: порой она замечала, как девицы заинтересовано, поглядывают на него, но поскольку сердце ее было неспособно его полюбить, она не обращала на это внимание.

А вот жених влюбился в своенравную ирландку до беспамятства. И поскольку, после смерти родителей, ему пришлось рано стать взрослым и самому принимать все решения, советуясь разве что со своим поверенным, никто не смог воспретить юному герцогу, вступить в брак. Унаследовав свой титул, огромное состояние вместе с внушительными поместьями, раскиданными по всей стране еще в шестнадцать лет, он без труда получил согласие на брак у отца своей избранницы, а матушка взяла на себя задачу усмирить непокорную дочь.

Все были счастливы. Но только поначалу!

Через год совместной жизни, на протяжении которого новоиспеченная герцогиня играла роль покорной и любящей жены, ее мать, а потом и отец скоропостижно скончались от чахотки. Без строгого наблюдения матушки, играть свою роль герцогиня больше не желала и сразу же показала мужу свое истинное лицо.

Однако, влюбленный супруг решил, что изменения, произошедшие в любимой – это последствия потери родителей. Несколько месяцев он терпел холодность, презрение, а порой и просто оскорбительное неуважение. Она обвиняла его в отсутствии мужества, да и во всем, что ей приходило на ум. Молодой герцог действительно не делал успехов в проявлении своего мужского достоинства, но будучи воспитанным в изоляции от всего скверного в этом мире, мягкость его характера была вполне обоснована.

Он проявлял сдержанность и терпение, достойные самого воспитанного аристократа из всех существующих. Он был джентльменом и ни словом, ни делом не осмелился упрекнуть жену за скверность ее характера.

Это все горе, – уверял он себя. И ждал перемен.

Однако, его покорность и снисходительность только сильнее ожесточали сердце жены, она пыталась избавить себя от его общества и нередко делала это на глазах у общих друзей и знакомых.

Жена его не любила, жаль герцог Гамильтон не хотел признать очевидного. Страдая в душе, он решил, что небольшая разлука пойдет им на пользу. Из-за жены он слыл слабодушным, и люди жалостливо качали головами за спиной. Но никто не осмелился просветить молодого герцога, ведь его снисходительность распространялась не на всех.