Халуп в Рясне, за исключением халупы Стефки Ханевской, в общем то и не осталось.
Халупы плели из ивовых прутьев, обмазывали глиной, пола и потолка у них не было, крышу тоже обмазывали глиной. Халупы не строили – их лепили. Поэтому позднее выражение «слепить халупу» иногда употребляют иронически, как бы в переносном смысле. Подсобрав деньжонок, прикупив загодя стройматериал, подрядив по сезону подешевле плотников, раскошелившись на кровельное железо, выхлопотав место на Выгоне, где и поровнее, и соседи позажиточнее, какой-нибудь житель Рясны ставил дом, похаживал вокруг него и говорил соседям и просто подошедшим позавидовать: «Вот, слепил себе халупу», – пряча довольную улыбку, прикидываясь простачком, но, зная, что, «слепив» такую «халупу», в простаках он уже не числится.
К тем временам, к которым относится это описание, Рясна выжила из халуп. Слово «халупа» в Рясне употреблялось с оттенком пренебрежения, а напрасно. Слово это происходит из самых знатных языков – древнеиндийского и древнегреческого, и обозначает не только «плетеный шалаш», но и «укрытие», «кров» в возвышенном, можно сказать, поэтическом смысле, и даже «ограда», и «защита».
История Стефки Ханевской подтверждает эти высокие значения.
XL. Халупа Стефки в Рясне
Стефкина халупа стояла на самом неудобном склоне ряснянского холма-полуострова, обращенного к Костярне. Склон был таким крутым, что на нем невозможно поставить ни дом, ни хату, а только и оставалось, что прилепить к нему халупу. К тому же на красном глиняном склоне не задерживалась черная земля, накапливавшаяся на ровном месте, на нем не росла картошка, и поэтому Стефкина халупа стояла одна-одинешенька, не окруженная и не теснимая соседями, что всегда хорошо.
Это было самое древнее сооружение в Рясне. Кто-то когда-то соорудил ее здесь из тонких ивовых прутьев и глины, потом еще раз оплел ивовыми прутьями, обмазал толстым слоем глины, крышу несколько раз обжигал, раскладывая на ней огонь, ивовые прутья внутри стен истлели в труху, а сама халупа превратилась в глиняный горлач с пористыми, толстыми стенами, с маленькой печкой внутри, с кроватью, занимавшей четверть халупы, кровать тоже была вылеплена из глины, ее нельзя было подвинуть, как и ложе Одиссея и Пенелопы.
В этой удивительной халупе было тепло зимой, прохладно в летний зной; чтобы осветить ее, хватало маленькой лампадки, а в лунную ночь можно обойтись и без лампадки – маленькое окошко, застекленное кусочками стекол, среди которых попадались и цветные, оказалось такого размера и формы, что луна целиком вмещалось в него, как в специально приготовленную, подогнанную для нее раму, и лила свой завораживающий, колдовской, тягуче-сапфировый свет прямо в Стефкину халупу, обделяя на тот момент своим светом и Рясну, и весь спящий мир.
Из других прочих примечательных строений Рясны нужно отметить костел и церковь, они находились по разные стороны базарной площади; незаметные в самой Рясне, они хорошо видны издали всякому, кто двигался к Рясне с запада или с востока; «Чайную», поставленную на месте кабака рыжего Мойши, на краю базарной площади, у самой дороги, напротив Абшары; дом Зотова, сразу за Абшарой; постройки в северо-восточном углу базарной площади, загораживавшие костел: волостная управа, позже сельсовет; дом скупщика скота Данилова, чуть не разорившего всех местных евреев, позже занятый под заготскот; торговые ряды, позже на их месте построили магазины «Продмаг» – продовольственных товаров и «Сельмаг» – промышленных товаров; в пятидесятые годы – хлебный ларек, во все годы – водочный ларек под названием «Клин» – эти постройки смыкались с «Чайной».
А до второй войны с немцами особо выделялись дома евреев*, огороженные не заборами, а настоящими бревенчатыми стенами.
ХLI. Евреи в Рясне
* Евреи – это народ, с древних времен рассеянный по свету, который вот уже несколько тысяч лет обижают все, кто только может. В Рясну они попали из Польши и хотели попасть дальше – дорога вела и в Смоленск, и в Вязьму, и в Москву. Но чтобы попасть в Москву, требовалось спросить разрешения русского царя.
У царя на тот момент было два главных советчика. Один из этих советчиков между делом вел торговлю, евреи скупали у него пушной товар и поставляли в далекие страны. Этот советчик и советовал царю допустить евреев и разрешить им селиться и в Смоленске, и в Вязьме, и в самой Москве.
А другой советчик был книжник, строгий и неприступный. Он зачитал царю по старым книгам повествования о том, как евреи распяли такого же, как они сами, еврея – Иисуса Христа, и ничего не советовал, а сидел молча, сложив свои книги и словно говоря: решайте сами, я свое слово сказал, а брать на себя ответственность и не подумаю, как решите, так вам и аукнется, когда придет время держать ответ. Царь испугался и отказал евреям в их просьбе и разрешил только торговать у границы – а граница как раз проходила недалеко от Рясны, – все окрестные земли до Смоленска тогда находились «под Польшей», хотя самих поляков местная шляхта сюда не допускала, зная их несерьезный и бестолковый, гонорливый нрав.
Поэтому евреи и осели в Рясне, построили себе дома и обнесли их бревенчатыми стенами. Вместе с евреями к царю ходили и цыгане, но они не расписывали выгод от торговли, и не делали подсчетов, и не обещали доходов царской казне, а сразу начали петь, танцевать и играть на скрипках, цыганки сверкали шелком платьев и гремели золотыми кольцами и браслетами (цыгане, как и евреи, очень любили золото, только евреи прячут его, а цыгане стараются показать все золотое, что у них есть), звенели гитарами, мужчины водили медведя, лихо отплясывали вприсядку – и царь разрешил им ходить и ездить вдоль и поперек по всем землям, несмотря на то, что, пока пели и плясали, цыгане успели увести из подмосковной деревни двух лошадей.
Позднее один цыган вернулся в Рясну вместе с другом и названым братом, казаком с Дона. Раздобыв где-то бабу, они основали одну из деревень ряснянской округи – Кричеватку. Узнав от названых братьев об успехе цыган, евреи купили себе где-то за немалые деньги скрипки и опять отправились в Москву.
Но на скрипках евреи играли грустные, тоскливые мелодии – хоть плачь, ссылаясь на свою горестную и скитальческую жизнь и оправдываясь тем, что их все обижают, и тем, что скрипка такой уж жалостливый инструмент (хотя цыгане тоже играли не только на звонких гитарах, но и на скрипках, правда, это были совсем другие, веселые, молдавские скрипки).
Писатель Чехов объяснил, что тоскливым мелодиям евреи научились у одного русского гробовщика, понятное дело, веселому гробовщик не научит, сам Чехов не отличался разудалым весельем, но любил пошутить, иной раз даже мрачно; еврею, научившемуся этим мелодиям, он дал фамилию Ротшильд – совсем как у знаменитого банкира, богатого деньгами, ссужавшего ими многих королей и даже посылавшего их с помощью голубей в войска, воевавшие против Наполеона, а денег у него было больше, чем голубей. Невеселые мелодии русскому царю не понравились, танцевать, как цыгане, евреи не умели, хотя и старались, к тому же их обвинили в воровстве двух лошадей, пропавших после цыган, и они ни с чем вернулись восвояси, то есть не восвояси, а в Рясну.
Дело тем не закончилось. По прошествии некоторого времени на российский престол, чтобы защитить русскую веру взошла императрица Екатерина II. В детстве у себя в Германии это была заброшенная маленькая девочка, неприласканная, но необидчивая и догадливая. Эту девочку в потрепанном платьице взрослые воры подсадили в окошко, чтобы она пролезла в дом, а потом повернула бы ключ в замке входной двери, впустила бы воров в гостиную, и они забрали бы со стола и огромный пирог с орехами, и серебряные ложки, и прихватили бы дорогую, расшитую золотом скатерть – а девочку посадили бы в уголок и отломили бы ей окрайчик простого хлебушка, и она жевала бы его всухомятку, сидя на кухонном табурете и болтая своими детскими ножками, обутыми в стоптанные башмаки.
И девочка повернула ключ в замочной скважине входной двери, но только в другую сторону, запирая дверь понадежнее, на несколько оборотов. Да еще и засов задвинула на всякий случай – и протопав, по парадной лестнице, устланной коврами, привезенными из далекой Персии вездесущими армянскими купцами, уселась за стол в высокое кресло и принялась уминать за обе щеки роскошный пирог, запивая его не изысканными европейскими винами, а простым, но приятным на вкус квасом, а пославшим ее только и оставалось, что топтаться у запертой двери да, поднимаясь на цыпочки, завистливо заглядывать в окна, пока прислуга, неприлично ругаясь, не отогнала их палками от дома.
Екатерина II очень любила все русское, но так как сама по недоразумению судеб происходила из немцев, то в начале царствования ей захотелось навести порядок в государственных делах.
Перво-наперво она решила точно установить, сколько денег должно ежегодно поступать в казну из всех близких и далеких губерний, и потребовала в сенате список этих губерний. Такого списка не нашлось, а сенаторы, в большинстве своем люди уже преклонного возраста, мало того, что не смогли припомнить всех губерний, так еще и перессорились друг с другом по этому поводу.
Екатерина II, больше всего ценившая мир и согласие в своем окружении, ничуть не боясь уронить монаршьего достоинства, сходила в лавку Академии наук и за пять рублей ассигнациями купила себе подробный географический атлас. Уладив вопрос с количеством губерний (сосчитав их по атласу), как-то на досуге рассматривая этот атлас, она, к своему неудовольствию, заметила, что многие земли, которые вполне могли бы принадлежать великой Российской империи, оказались под Польшею. Возмущенная Екатерина II тут же послала своих полководцев (Суворова, Румянцева и Потемкина), и они присоединили к русской короне все земли, изображенные в атласе, включая и саму Польшу, чтобы императрице не было больше повода раздражаться.
После этих событий евреи попали в странное положение. Им не дозволялось жить на территории Российской империи, а оказалось, что они живут на ней, и даже построили себе дома, обнесли их бревенчатыми стенами, и уже давным-давно ведут мелкую торговлю, и открыли в Рясне корчму, и по другим городам и весям, а то и на перекрестках дорог тоже устроили разные питейные заведения, так как у них имелось на то разрешение, выданное еще польским королем, вместо которого теперь в Варшаве посадили даже не губернатора, а генерал-губернатора, так как поляки, народ часто и не к месту вспыльчивый, каждую минуту готовы возмутиться и без всякого повода устроить беспорядки – поэтому к ним и направили губернатором человека военного и в генеральском чине.
Евреи понимали, чем все это может кончиться. Они помнили королевские указы, изгонявшие их из Испании, Франции, Германии, Англии, и знали, сколько трудов и денег стоило потом вернуться назад. Поэтому они сразу повели дело тонко. Евреи прослышали от своих компаньонов по торговле, что Екатерина II покупала платья в Париже и писала письма Вольтеру, известному скабрезнику и матерщиннику, затевавшему споры со многими учеными и устраивавшему скандалы с разными философами и священниками, чтобы приобрести через то известность во всех европейских странах, не чуждых образованности и просвещения. Через этого Вольтера, имевшего среди евреев роственников, они намекнули императрице, что нехорошо обижать народ, пострадавший еще от жестоких вавилонян, устроивших им страшное вавилонское пленение, и не имеющий на этой круглой, как глобус, земле своего угла, а потом снарядили к ней посольство.
Екатерина II все поняла. К тому времени она уже много лет прожила в России с несомненной для себя пользою, так как больше всего на свете любила париться в русской бане, а ежегодные поступления в казну из губерний научилась определять на глазок, и провести ее в чем-либо теперь уже было невозможно.
Императрица пообещала евреям решить их вопрос на одном из ближайших заседаний сената и продолжала выписывать из Парижа модные платья и переписываться с Вольтером, а до решения сената приказала оставить все как есть: евреев не изгонять из новых пределов Российской империи, денег у них не отбирать, как это часто делали в Испании, Франции, Германии и Англии, но дальше Смоленска не допускать, а находиться им на своих местах, в ожидании одного из ближайших заседаний сената – и евреи послушно ждали этого заседания на протяжении царствования Екатерины II, ее сына, внуков и правнуков, и жили в Рясне, в своих домах, огороженных бревенчатыми стенами, и занимались исключительно торговлей, так как, не будучи учтенными в государственных законах, не имели и законных прав владеть землей, пахать ее и сеять рожь и пшеницу, без которых человеку не прожить.
Рожь и пшеницу евреи покупали за деньги, а деньги у них водились, потому что без денег не бывает никакой торговли, тем более мелкой, с мелкой торговли любой еврей имеет живые деньги, и их хватает и на рожь, и на пшеницу, мелкая торговля для того и придумана, чтобы люди, которые по недальновидности когда-то лишились своей земли и им негде пахать и сеять рожь и пшеницу, могли бы как-то прожить на этом свете.
