"Словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство его величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством".

Гитлеру это заявление, наверное, понравилось. По крайней мере, выводы он сделал верные: практически тут же его правительство потребовало от Литвы Мемельской области. А через три дня и получило – при полном молчании гарантов литовской территориальной целостности. То есть англичан и французов. Нет, без свидетелей они очень даже возмущались: только не немцами – литовцами. Когда те заикнулись о старых гарантиях, британский посол в Литве аж разгневаться соизволил. И вошла германская армия в бывший Клайпедский край, красиво вошла – вместе со своим фюрером. По морю аки по суху пришел, сука, весенним днем⁵⁷, на большом линкоре.

Но англичан с французами все это не смутило, они продолжали давать гарантии, на этот раз наступил черед Польши, затем – Греции и Румынии⁵⁸.

Зачем давали? Сейчас это сложный вопрос, без ответа. Ведь Гитлер уже начал решать "польский вопрос" по "чешскому" сценарию, одно слово поменяв: Судеты на Данциг. Не могут же они и в тридцать девятом пойти по старой схеме, добиваться согласия Польши на обрезание? Забыть, что поляки – не чехи, поляки – люди с гонором. Как и англичане – превращать некогда первую в мире державу в последнюю публичную девку мало кому из них хотелось. По крайней мере, публично.

Зачем они снова давали гарантии? Невозможно понять это сейчас, в сорок первом, а в тридцать девятом все казалось очевидным: Чемберлен с Даладье наконец-то осознали всю реалистичность замыслов "Майн Кампф" и решились на нечто более серьезное, чем дача пустых обещаний. Или вспомнили, наконец, в той же Англии, что не Англия она – Британская Империя; не крохотные островки на северо-западе Европы – четверть земной суши, где живет под четыреста пятьдесят миллионов человек.»

И он подумал: наконец-то появляются реальные шансы на обретение союзников в предстоящей войне с Гитлером. Тогда, два года назад, он ни на секунду не сомневался в предстоящей войне, и все его предпочтения в выборе союзников были на стороне Англии и Франции. Он шел им во всем навстречу, а они брезгливо от него отворачивались;

«Особенно Англия, французы вели себя вполне по-французски: вежливо, гордо и трусливо. Как французский бульдог: внешность – бульдожья, характер – болонки. Может облаять, но драться… Забавно, а ведь породу эту англичане вывели, они же и название ей дали. Понимают национальный характер соседей: по виду – англичане, только помельче и без бойцовских качеств. Результат наполеоновских войн, где "гвардия умирала, но не сдавалась". Новые поколения французов рождались, прямо скажем, не от "гвардейцев". И воспитывались не в "гвардейском" духе. Экзистенциалисты, мать их…

Вон, в тридцать пятом французы даже захотели пакт с нами заключить – о взаимной помощи в случае возникновения агрессии. Три дня в Москве торчал их министр иностранных дел, мы его, подонка⁵⁹, радушно принимали, на разные темы говорили.... Действительно на разные: Лаваль попытался заступиться за русских католиков – мол это поможет ему в делах с Римским папой. А товарищ Сталин ему в ответ: "Папа. А у него сколько дивизий?". Полудурок, принял юмор за чистую монету! Нет, почему меня держат за идиота? Как им в голову приходит, что богослов-большевик может не понимать значение религии – хотя бы как формы идеологии? Надо быть поосторожнее с шутками, а то сперва не поймут, а потом на голубом глазу всему миру расскажут. Как, собственно, этот Лаваль и сделал.

А вообще, зачем приезжал, зачем встречался?» Тот самый пакт Сталин был готов подписать хоть в первый день – пустая была бумага, но как почин вполне годилась. И на ратификацию ее сразу отправил – чего тянуть. Французы же, получив подписанный документ, в парламент его сразу не отдали, от обсуждения военного приложения к нему уклонились – целый год франко-советский договор так и оставался простой бумажкой⁶⁰. «Сам же Лаваль из Москвы уехал в Польшу, к врагам, можно сказать. И ладно – к врагам в конце концов, похороны Пилсудского – повод вполне приемлемый, но в Варшаве он общался не только с поляками – с Герингом. Приватно общался, без свидетелей. Но о чем общался мне очень скоро сообщили, по немецким, скажем так, каналам – сплошные гадости про СССР и его руководство.

Зачем приезжал? Лишь одно объяснение⁶¹ было у товарища Сталина: на самом деле французам было нужно лишь его официальное заявление с одобрением "политики национальной обороны, проводимой Францией". Они как раз затеяли и перевооружение, и призыв в армию на два года – вот и понадобилась им поддержка "Советов" (да, симпатии простого народа иностранных государств к СССР и его вождю – не только наша пропаганда). А когда его страна (то есть он, Сталин) сделала нужное им заявление, французские власти утратили к ней интерес. Зато мне интересно – прав я в своем анализе или нет? Или прав сам Лаваль, не стеснявшийся говорить при многих свидетелях: "Я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда буду договариваться с Берлином"?

А также непонятно, зачем была нужна французам их эта новая "политика национальной обороны" – ведь легли под немцев особо не сопротивляясь? Что, Париж стоит не только мессы, но и Франции? Испугались, что их столица будет разрушена немецкой авиацией, а потом изнасилована той самой (по Черчиллю) "серой вымуштрованной массой свирепой гуннской солдатни"? И решили сдаться без боя, хотя бы для того, чтоб насильник был посимпатичней: не солдатня – "щеголеватые прусские офицеры". Таким и отдаться приятно, можно даже страсть изобразить. Лягушатники.... И лягушатницы.... Правильно о них в тридцать девятом Суриц⁶² говорил: "Франция наших дней – это великая держава второго ранга, считающаяся великой державой больше по традиции… И – странно! – французы с этим как-то примирились".

Англичане же вели себя по-другому. Вполне по-английски, со всей присущей им спесью и презрением. Держа своих собеседников за полных идиотов. Как всегда, как еще в восемнадцатом веке… Ведь знали отлично, что Павел претендовал на Мальту, любил наш странный император мальтийские игрушки. Но захватили сей островок сами, а Павлу сообщили: дескать, мы взяли Мальту, а ты – бери Корсику. Мы против этого совсем не возражаем. Тебе, кретину, должно быть, невдомек, что за свой островок Бонапарт кому угодно глотку перегрызет, тебе лишь нужно знать, что мы – не против. А он, царь, хоть действительно странным был, может даже и ненормальным, но не в такой же степени. И толкнули вы его не на завоевание Корсики, а на завоевание Индии. И в объятия Наполеона. Таков был последний приказ императора и последнее его письмо. Не убей его собственный сынок (при полной вашей поддержке, а, может, и по полной вашей инициативе), все было бы по-другому. Взбеленили вы царя, довели до ручки. И до смерти.

Это товарища Сталина убить совсем не просто. Ему о готовящемся покушении обязательно доложат. Кто бы это убийство ни готовил – пусть даже дочь любимая, не говоря уже о друзьях-товарищах. Которых, по правде, и нет вовсе.

И взбеленить его не просто. Он – терпеливый, если раньше терпел унижения от ленинских "соратничков", что ж сейчас не потерпеть от "посторонних"? Французы, хоть и лягушатники, а все ж есть у них национальная мудрость Вот, поговорку придумали – "предают свои"! Чужой предать не может, на него даже обижаться не след…. Вот и терпел товарищ Сталин оскорбления-унижения от Англии-Франции, провокации всякие, но – до поры до времени…