"Избежать проблематической войны сегодня и получить верную и всеобъемлющую войну завтра, да еще ценою удовлетворения аппетитов ненасытных агрессоров и уничтожения и изуродования суверенных государств, не значит действовать в духе пакта Лиги наций".
Нас уговаривать не пришлось, а вот французов чехи не уговорили. Все было наоборот: в день, когда наш нарком вещал с женевской трибуны, французы (вместе с англичанами, конечно) уговорили чехов отдать немцам свои Судеты. Мол, "французское правительство считает, что, отвергая предложения, Чехословакия берет на себя риск войны." То есть, не настаивайте на своей позиции и "подумайте о способе, как принять англо-французское предложение, что является единственной возможностью предотвратить непосредственную агрессию Германии". Англо-французское предложение.... То есть повторение немецкого: отдать Гитлеру все территории, где немцы составляют больше половины населения, но – с сохранением гарантий обрезанной Антанты обрезанному союзнику. Обрезанному по живому – именно в Судетах находилась линия чехословацкой обороны. Мощная линия – ничуть не хуже линии Маннергейма. А за линией и на линии – два десятка прекрасно вооруженных дивизий. Но в них, увы, служили не финны – чехи. Как там у Маяковского:
"Нежен чех, нежнее чем овечка,
Нету средь славян нежнее человечка.
Дуют пивечко из славных кружечек,
И все уменьшительно – пивечко, млечко…"
Могли бы и без посторонней помощи постоять за родину, но предпочли дуть пивечко. Или млечко. Возможно, этот Бенеш и не виноват вовсе в сдаче без боя своей страны – просто понимал, что не создан его народ для войн. А, скорее, просто не подготовлен властями (тем же Бенешем, в том числе) к самостоятельной борьбе: не говорили власти народу, что если никто ему на помощь не придет, то разберемся с немцами и без посторонних. Но власти верили союзникам и получили сполна за свою веру.... Словами Черчилля: "если бы чехов предоставили самим себе, если бы им сказали, что они не получат помощи от западных держав, они могли бы добиться лучших условий, чем те, которые они получили". Сразу после Мюнхена произнесены – с парламентской трибуны. Так что есть в Англии приличные люди.... Не только Черчилль, их военно-морской министр54, например, протестуя против сговора с Гитлером, ушел в отставку, сказав напоследок в том же парламенте: "Премьер-министр считает, что к Гитлеру нужно обращаться на языке вежливого благоразумия. Я полагаю, что он, лучше понимает язык бронированного кулака…"А Черчилль добавил: "западным демократиям вынесен ужасный приговор: тебя взвесили и нашли легковесным".
Бенеш, кстати, в знак протеста тоже в отставку ушел. Выполнил мюнхенское решение своих старших товарищей и – ушел. Что б в сороковом вернуться на прежний пост, но не в свою страну – ее уж два года как не было. Наверное, вскоре придется признать его "правительство в изгнании", да и польское55, кстати: надо ж нам сделать хоть что-то приятное новому союзнику – Британии.
А тогда, при Чемберлене, Британия напрашивалась в союзники не нам – Рейху. В том же Мюнхене подписал сей Нэвилл с Гитлером целую декларацию: мол, все вопросы отныне они будут решать мирно, консультируясь друг с другом по любому поводу. И этой филькиной грамотой он от всей души размахивал по возвращении из Германии: смотрите, "я принес мир для нашего поколения"! Что, должно быть, раздражало Даладье: не уважил его Гитлер – предпочел британца французу. Но не долго длилось это раздражение: в декабре тридцать восьмого и про него вспомнили, подписали с ним такую же декларацию. Небось радовался, настолько радовался, что не заметил, как в промежутке между подписанием этих деклараций Гитлер натравил на Чехословакию своих (или почти своих) шакалов – Польшу с Венгрией. Небось, с его подачи стали они предъявлять претензии чехословацкому обрубку: мол, чем мы немцев хуже, отдайте нам заселенные нашими братьями территории. И, не дождавшись ответа, ввели на эти территории свои войска. Сперва польские, затем – венгерские.
Ну ладно, нас это особо не касалось, но в тридцать девятом началось нечто новое, нам не безразличное.... Разговоры про Закарпатскую Украину. Как публичные, так и приватные. Некий близкий к Чемберлену сэр56 сообщил нашему Майскому: Гитлер покушается на ваши территории. Мол, договаривается он сейчас с Польшей, чтобы та дала автономию украинским территориям, а после стала бы требовать от СССР (вместе с Германией, конечно), чтобы к этой автономии была присоединена и советская Украина. Мол, вы ж согласны с правом наций на самоопределение, так вам и карты в руки. Точнее – карта, чехословацкая карта. Именно игральная, не географическая, с географией в этих рассуждениях наблюдалась полная неувязка.
Но неувязка – неувязкой, а престиж – престижем. Государственный престиж. Пришлось мне лично на XVIII съезде выступать, аж в Отчетном докладе ЦК ВКП(б) эту тему затронуть. До сих пор могу слово в слово повторить свои мартовские слова:
"Характерен шум, который подняла англо-французская и северо-американская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований…"
Нет, Гитлер может и вынашивал какие-то планы в отношении Закарпатской Украины, велись в Германии подобные разговоры, но вряд ли эти планы напрямую были направлены против нас. Скорее всего, ему нужен был дополнительный повод для нападения на ту же Польшу. Эдакий политический штришок – мол, мы не только требуем отдать Рейху заселенный немцами Данциг, мы и о других нациях думаем. Опять же: зачем думать, разрабатывать какой-то польский вариант захвата Польши – вполне сгодится и чехословацкий.
При этом и англичане относительно этих планов могли вполне добросовестно заблуждаться. Читали же они «Майн кампф», запомнили небось, что "жизненное пространство» для Германии может быть найдено только в экспансии на Восток, а экспансия на Восток означает, что рано или поздно весьма вероятно столкновение между Германией и Россией".»
Что ж, он тоже читал эту книжку. Читал и перечитывал. И все важное запомнил. В том числе и это:
"Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены."
«И то, что далее следовало, не забыл:
"Для нашей политики мы сможем найти в Европе только одного союзника: Англию. Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход."
Но к марту тридцать девятого всем было уже не до цитат из гитлеровского опуса, да и не до Закарпатья. Начались волнения в Словакии, парламент этой автономии объявил Словакию самостоятельной, и пятнадцатого марта для защиты живущих уже на чешских землях "несчастных немцев" гитлеровские войска вошли в Прагу. Всем было понятно: конфликт был создан Германией, опирающейся на этих самых "несчастных" (полмиллиона человек, вооруженных в том числе. Кстати, в Поволжье их не меньше, одно радует – не вооруженных. Пока не вооруженных, а там.... Не забыть!).
Всем понятно, но – не Чемберлену. Тот все воспринял по другому, сугубо официально. И официально же заявил:
