Я стоял за углом, наблюдая за собой издалека. Ни рук, ни ног не видел, и ничего не чувствовал: ни боли, ни горечи, ни раскаяния, а было слабо осознанное смятение, молчаливый ступор, и бездонная пустота наполняла очертания воображаемой личности. Кажется, было светло. Вроде бы, было тепло и небольшую поляну, окружённая густой порослью и деревьями, заливал солнечный свет. Но слабый, будто на закате. Мне всегда казалось, что я прятался за стволом большого дерева…
Мне было десять лет. Было тепло, и жизненно светло. Я сидел на руках одной девушки, лицо которой не помню… И даже не могу сказать, видел ли его. Но, меня из своих рук не выпускала, светлые волосы гладила и поправляла, в затылок целовала, и возле себя держала, как звезда. Возможно, из-за тепла я не желал покидать её объятия, а, может её голос для меня был смыслом существования. Как гравитация, удерживал возле себя. И вот, что странно: я слышал всё то, что ему (то есть мне) говорила! Всё, что нашёптывала на ухо, что напевала сквозь закрытые уста… – всё это отражалось эхом в голове, разлеталось по всему пространству, и наполняло вечным смыслом.
Пожалуй, не стоит боле обсуждать тот дикий сон, – он ушёл туда же, где и остальные растворились в моей памяти. Это нормально, что я не помню её лица, да и вообще, память – штука обманчива: где-то в глубине души кажется, что прошлое имеет чёткие грани, но, обратившись к ней, понимаешь, что оно стёрто и держится лишь на ассоциативных чувствах, у которых нет ясных признаков, придающие материи определённые черты.
Но есть голос, – его я запомнил. Это та самая теплота, которая подогревает мне душу в моменты опасности, как и сейчас… Это та невидимая рука, что тянет вон из воды, бросает на берег, лицом в мокрый песок. Те самые звуки и песни, которые слышу у себя за спиной, бегая по полю жизни, и те же слова, что мне говорит каждый раз, когда из моего тела рождается всего один колосок. Всего одно зёрнышко.
Где оно теперь?
Двадцать восемь лет назад, я полюбил этот голос. Я влюбился в её слова, во влажные поцелуи, нежные объятия, скромный смех… и до сих пор чувствую затылком мягкость её ног. Её я потерял, так же скоро, как и нашёл. Но не могу выбросить из памяти те острые чувства, живущие внутри меня. Эта девушка путешествует по моим снам, её голос всегда сопровождает, от невидимых опасностей оберегает; что-то пытается мне сказать, но я её не понимаю…
Я пытался искать… смотрел в фотографию, метался по городу, прислушивался к голосам, в надежде услышать тот говор, в который влюблён. Но отовсюду звучал только колюче-монотонный язык, с лёгкой картавостью, очень характерный для той местности. Но, ничего, что грело мне душу – её я так и не нашёл.
Один лишь голос…
– Офицер, ну долго ещё…? – я открываю глаза, и вижу лицо девушки. Она стоит напротив меня, и пожирает большими глазами. Мне кажется, что ненавидит. – Я в туалет хочу! – поясняет она.
– Не потерпит?
– Нет сил уже терпеть!
Нет сил…
А у меня есть силы терпеть эту боль в левом боку, и жжение в ладони? Сама-то не плохо спряталась, успев прошмыгнуть в узкую дыру в заборе, а мне пришлось усыпить ещё одного, что погнался за нами. Его я мог бы подстрелить, наделать шуму, навести на всех шок и трепет, устроив пальбу среди бела дня… Но, сколько можно? Даже этих ублюдков щёлкать не приносит удовольствие. Но мне пришлось, потому что подписался… – бросился на преследовавшего, потому что за моей спиной было взрослое дитя, пока ещё, не осознающее последствий. Свернув за угол, ей я дал возможность уйти в укрытие, а бежавшего подстерёг, и напал из-за угла.
Как же болит живот…! Судя по всему, лезвие попало в верхнюю кость таза, но болит именно живот. Зеркальная боль… Мне пришлось забыть о том, что не умею драться и, увидев нож в руке нападавшего, выдумывать на ходу оборонительную тактику. Поэтому, мои руки превратились в щит, а ноги и колени – в эффективное орудие, чтобы наносить удары. Как умел, руками тормозил его движения, сбивал траекторию ножа; отбивался подручными средствами, которые можно найти на стройке. Обрезанные трубки коммуникаций, обломанные доски и бруски, обрезки железа и арматуры, торчащие из незавершённой бетонной стены… – это всё мне помогло его убить.
Но, в борьбе за жизнь, отвоевал трофей…
– Нет, я не шучу, – девушка мне снова о своём.
Может, сказать, что у меня в боку дыра? Не хотелось бы давить на жалость, как и посвящать в тонкости нашего состояния, но гиперэгоизм начинает злить. Хотя, есть в этом кое-что, из чего сможет вырасти внутренний стержень, но то, что во мне видит простого солдата… какой-то кусок мяса, кого бросили на дело, чтобы заткнуть пробоину в корпусе фюзеляжа – это тактика не для командной игры.
– Не время… – наконец, отвечаю, сквозь зубы. – Я вижу их отсюда, но не уверен, что нет в здании. Если столкнётесь… Что будет, тогда?
– Так а ты проведи! Ты зачем ко мне приставлен?
«…Ну уж точно не к толчку сопровождать».
На счёт затаившихся гостей – это правда. Мы поднялись в высотное здание, которое облеплено стеклянной облицовкой только до половины. Но нам хватило сил забраться на высоту двенадцатого этажа, чтобы сквозь запылённые окна видеть Даунтаун на западе, до которого рукой подать, стандартные плитки-крыши домов Централа, и даже холмики Беверли-Хиллз… А вот держать ситуацию под контролем и видеть, что же там творится под ногами данного небоскрёба-юнца, наши глаза не в силах разглядеть. Я уверен, что труп напарника быстро найдут, скоординируются и сообразят, где мы укрылись. А, может, уже на подступах к этому этажу, и прочёсывают коридор за коридором, пролёт за пролётом, комната за комнатой.
Номер за номером…
Не могу сказать, что он уже готов, хотя и облицовка стен соответствует номеру среднего класса, но шумоизоляционный материал и строительная пыль, в особенности на окнах, говорит о том, что ему ещё далеко до открытия. Окна хоть и хорошие, мои любимые – широкие, от пола до потолка, и сквозь их прозрачное тело видна небесная синева, мою душу коробят сомнения, что мы не взаперти, и за теми выходными дверями не сидит ещё одна парочка, в ожидании. Да и, вместе с тревогой, моё тело встряхивает холодная дрожь, ненавистная мною. Озноб… Вероятней всего из-за раны.
А девка снова мне скулит.
– Ну пожалуйста, офицер… Я не могу уже, – заговорила податливым тоном.
Однако, хитрая – меняет тактику. Я бы не против… Просто, очень сильно болит живот, и по-прежнему кружится голова после столкновения с «птичкой». Может, ты и права, но «птичка», отнюдь, не безобидная была, а с длинными когтями, которыми меня рвала. Но, какая бы крутая не была, уже не полетит. Пёрышки свои не собрать.
– Если нет туалета, – я найду другой, – а девушка никак не уймётся.
Тот сон, который рассказал, – его я видел всего лишь раз, и ещё много лет ходил с чувством прожитой реальности наяву. До недавних пор, я это правдой считал, и даже некоторым рассказывал о себе. Свою мать я хорошо знал… да что говорить, – она же вырастила меня, и воспитала таким, каким являюсь сейчас…! Но во сне была не она.
Хорошо повзрослев, я разобрал своё прошлое на мелкие детали, и снова попытался сложить воспоминания вместе, чтобы получить единую картину. Как и с тем, что умереть можно лишь раз, я понял, что за самим собой, издалека невозможно наблюдать. Перечислив все разумные варианты, себе я смог объяснить лишь тем, что видел сновидение. Пусть оно было настолько реальным, что надолго засело в памяти, но нельзя, если ты не сумасшедший… Невозможно, если ты не шизофреник, способный менять характеры, как маски… Если ты здоровый человек – нельзя об этом даже заикаться! Особенно чужим.
Но, единственное, что меня коробит – девушка явилась в этом образе задолго до того, как встретились. Мне кажется, что нет в живых. Как это больно осознавать, но после коротенькой встречи прошли десятилетия, а ты носишь в груди чужую боль, в тебе сидит раскаяние… И ты ищешь каждый день, бродишь по ночам… скитаешься по забегаловкам в поисках какой-нибудь пьяной шалавы, которой твои расскажи, даже в самом чистом виде, не нужны.
