Я взял у него ручку и написал на салфетке с логотипом службы доставки пиццы, которая валялась в прихожей:

«Сам ты Herr».

Курьер взял салфетку двумя пальцами, сложил её в папку, но не уходил. Я понял, в чём дело.

– За счёт получателя.

Курьер хотел что-то сказать, но я закрыл дверь и вернулся в постель.

Благо, последнюю неделю мне не давали скучать.

Резник с Лилит бывали в гостях по очереди. Это было забавно.

***

Лилит на фоне Резник казалась совсем ребёнком, рассказывала дурацкие истории про ребят, с которыми училась, много смеялась, в основном без причины. А иногда вдруг становилась серьёзной.

– Вы знаете, я на Вас обиделась, – как-то сказала она. Темы для разговора она брала практически из воздуха, я довольно быстро привык к этой манере.

– И что же я такого сделал? – я спрашивал не из интереса, скорее механически.

– Тогда, на лекции, Вы заставили всех смотреть на меня. Я чувствовала на себе их взгляды, их мысли.

– Хм, я об этом не подумал.

Я действительно не думал о том, каково ей было в тот момент, казалось, что всё под контролем, да и что могло произойти? И всё же это было довольно беспардонно с моей стороны.

– Как будто они все разом лезли под платье, было немного страшно. Вы меня использовали, – она умела говорить так, словно ей не было дела. Выходило довольно правдоподобно.

– И снова правда за тобой, я был растерян, и ты мне помогла, натолкнула на эту мысль, – мне показалось, что врать в данной ситуации не имеет смысла. Тем более всегда интересно взглянуть и оценить свои поступки с другого ракурса.

– Вы сейчас тоже меня используете?

– Как ты всё выворачиваешь, – я немного задумался, пытаясь предугадать, куда ведёт этот разговор. – Думаю, это тоже правда, но лишь отчасти, ведь и ты мною пользуешься.

Она остановила свой взгляд и задумалась.

– Похоже, Вы правы: получается, люди на протяжении всей жизни используют друг друга.

Иногда направление её мыслей пугало меня, тогда я начинал задумываться о том, что пора прекращать эти встречи.

– Хотелось бы возразить тебе что-то убедительное, но твой взгляд на вещи тоже имеет право на существование. Просто всё не так трагично. Люди используют друг друга и для радости, «ты мне – я тебе», это взаимовыгодное сотрудничество. Если тебе не нравятся условия, ты всегда можешь их прекратить.

– А сейчас Вам всё нравится? Нет желания прекратить сотрудничество со мной? – её взгляд казался испуганным.

Внутри всё кипело, разговор становился невыносимым.

– Нет, – на этот раз я соврал. – Только, пожалуйста, не надо таких мрачных разговоров. Мне жаль, что я не спросил тогда твоего разрешения и причинил эти неудобства, всё вышло довольно спонтанно. Но один необдуманный поступок не очень ответственного человека не должен формировать твое представление о человеческих отношениях. Надеюсь, ты правильно понимаешь, что я говорю, и сможешь простить.

– Нет, – коротко отрезала она. – Вы не должны извиняться. Мне очень понравилось то, что Вы тогда сказали. Если бы Вы спросили, я бы без раздумий согласилась. И мне было приятно, что Вы считаете меня красивой. Я чувствовала их взгляды, но это ничего не значило для меня, я доверилась.

Качели качнулись в противоположную сторону, но я снова чувствовал себя идиотом.

«Это всё однозначно нужно заканчивать».

Я некоторое время смотрел на неё, пытаясь понять, что происходит в её голове, но мысли казались непроницаемыми. Вдруг она звонко засмеялась.

– Вы такой взрослый, но такой глупый, не могу, – и с размаху стукнула меня подушкой. От удара я повалился на кровать, а она забралась сверху.

«Это определенно нужно прекращать, но завтра» – последняя мысль которую я запомнил с того разговора.

***

Сегодня курьер вытащил меня из постели с Резник.

Она всё ещё немного злилась, когда я звал её Марго, но теперь это казалось скорее игрой. В ней удивительным образом сочетались эмоциональность и хладнокровие. Это проявлялось в том, как она выражала свои чувства.

Только что мы в сотый раз обсуждали мою книгу и её на это реакцию, и я имел неосторожность назвать критику бесполезным жанром, а её работу вредительской.

Она, нисколько не изменившись в лице, взяла подвернувшийся под руку блокнот с моими записями и начала вырывать из него по одному листу, после аккуратно комкала и по дуге швыряла ими в меня, целясь в голову. На мои просьбы прекратить она не отвечала, и остановилась только когда в руке её был пустой твердый переплёт, скрепленный пружинами. А пол хаотично замусорен катышками бумаги, которые до этого были набросками повести. Я начал её ещё до публикации книги и всё никак не мог закончить.

– Если бы критики не существовало, вас, бездарей, развелось бы в разы больше. И так превратили литературу в клоунаду, – она почти всегда так говорила, скорее, констатируя факты, нежели предлагая тезис.

В эти моменты лучше было косить под дурачка. Мне нравилось испытывать её терпение.

– А что плохого, разве не каждый должен иметь право на самовыражение? – я собирал по полу, расправлял и пытался собрать в прежнем порядке свои записи, злиться на неё было решительно невозможно.

– А что хорошего? Вы пересыщаете рынок, такого спроса просто нет. А под тонной дерьма теряется действительно ценное. Читатель просто не способен отыскать что-то стоящее, – она снова курила в постели, но пепел аккуратно собирала в пачку. – Должна быть хоть минимальная сепарация.

– Попахивает текстовой евгеникой. Но, судя по продажам, вы так себе справляетесь. Что меня радует. Я как-то не сильно переживаю за чистоту литературной крови, – я не мог разобрать свой почерк, а потому верность порядка находилась под угрозой.

– В том-то и дело, никто не переживает. Но ты прав, как бы мне ни было неприятно это признавать. Сейчас мало кто читает эти «толстые журналы», «ГлавЛит» один из последних, кто держится на плаву и имеет вес, да и то благодаря светской хронике, которой мы с того года решили заниматься, чтобы не потонуть.

– И каким же ты видишь выход из ситуации? – я был сосредоточен на сборе записей, поэтому мой вопрос прозвучал довольно серьёзно, оставалось всего пара листов.

Она, чеканя слова, как заправский функционер, коротко произнесла:

– Надо заниматься вашим профессиональным перевоспитанием, – сказав это, она подняла указательный палец с аккуратным красным маникюром вверх, выражение её лица при этом было такого же уровня одухотворенности, что на портретах учёных, висевших в школьных и университетских кабинетах физики.

Я удивлённо посмотрел на неё.

– Это, получается, ты, вроде как, взяла меня на поруки? И как оцениваешь свои успехи, как моё духовное перевоспитание?

Она подобралась ко мне ближе, взяла из рук собранный обратно блокнот и крепко поцеловала, по-кошачьи зажмурившись.

– Если честно, мне кажется, абсолютно безуспешно, – шепнула она на ухо и увлекла меня за собой в постель, а блокнот отшвырнула в сторону.

При падении он раскрылся и наскоро разглаженные листы снова рассыпались из него в хаотичном порядке на пол.

Впереди были выходные, и я планировал провести их в объятиях этой потрясающей женщины.

Выходные прошли так, что возвращаться к будничной рутине казалось преступлением.

Резник собиралась на работу, а я ходил за ней хвостом по квартире, стараясь не упустить ни единой подробности её утреннего туалета. Оказалось, интересно наблюдать, как девушка, с чьей груди ты вчера слизывал соус от пиццы, которым она случайно уделала всю постель, снова становилась гордой офисной птицей. С костюмом к ней вернулись хищные повадки, точнее, они никуда не девались, просто без одежды не казались угрожающими.

Не могу выбрать, какой она мне нравилась больше – по большому счёту, из удивительной женщины в неглиже она стала ослепительной женщиной в деловом костюме. Марго не растеряла ни шарма, ни сексуальности.