Ловеласы расступились. Маэстро проводил натурщицу к своему авто и театрально распахнул перед ней дверцу. Моника опустилась на переднее сиденье.

Набирая скорость, машина мчалась по ночным улицам. Женщина молчала. Явилось желание спросить, откуда Скульптор знает дорогу.

Через четверть часа они увидели дом с лепниной.

– Прошу, – вымолвил маэстро, и Моника впервые уловила в его голосе минор.

Она принялась отстегивать ремень. Как нарочно, пряжка не поддавалась.

– Вы не могли бы помочь?

Скульптор склонился над ней и принялся извлекать металлический язычок из замка. Женщина томно вздохнула. Словно нарочно, маэстро долго копошился.

Когда проблема была решена, он попытался распрямиться, но ударился затылком о потолок. Скульптор не изрек ни звука. Его глаза встретились с глазами натурщицы. Их уста разделяли два сантиметра.

Прошла вечность. Моника наполнила воздухом полуобнаженную грудь и вновь опустила веки. Она ощутила прикосновение холодных губ. Это был порыв страсти, извержение вулкана. Жилистые руки легли ей на плечи, но не хваткой коршуна, как будет потом при первом свидании с Ботаником, а уверенно, по-хозяйски. Губы гуляли по лицу, шее, спустились ниже… Женщина страстно дышала. Ладони маэстро скользнули на разрез декольте. Моника вздрогнула. Скульптор резко развел руки – раздался звук рвущейся ткани. Салон машины огласил стон.

Авто мерно раскачивалось напротив парадного. Редкие прохожие бросали на него любопытные взгляды. Появился блюститель порядка, изыскивающий возможность получить взятку. Он удалился не солоно хлебавши.

Прошло полчаса. Сидя в креслах, любовники томно смотрели друг на друга. Платье Моники было разорвано, она, словно стесняясь, держала ладони на груди и что-то шептала.

– Мне мало, я хочу еще! – услышал Маэстро.

– Да, я хочу! Я хочу! – задыхаясь, женщина распахнула дверцу и, придерживая остатки одежды, устремилась к подъезду. Скульптор настиг ее в два прыжка, но слишком поздно, чтобы избежать непоправимого. Зализанная консьержка в сером пиджаке уже фотографировала полуобнаженную даму взглядом девочки-садистки, нашедшей, спрятавшегося под диваном котенка.

– Извините, а вы…

– Все хорошо, все хорошо! – пробормотала Моника и бросилась вверх по лестнице.

Любовник несся за ней. Поворот ключа – они ворвались в квартиру. Она заманивала его до самой спальни. Маэстро игриво преследовал. Поймав Монику у края постели, Скульптор поднял возлюбленную на руки и бережно опустил на покрывало. Супружеское ложе стало одром измены.

В сладкой истоме Моника опустила веки – она лежала в той же постели. Три года, полных измены, словно канули в Лету. Память сохранила подробности безумной ночи – первой ночи со Скульптором. Подсказывала, где расстелились волосы (в какой-то момент их зажало матрасом), что щупали руки.

Женщина заерзала, пытаясь воспроизвести свои движения в тот вечер. Ей стало тоскливо. Меланхолия открыла ворота усталости. Поворочавшись под одеялом, она уснула.

Ей снилось помещение, где прошел первый сеанс. Освещение было тусклым. С потолка на длинных проводах свешивались лампы – воронки из темного металла. Образовывая конусы, потоки света лились на красную ковровую дорожку. По ее краям стояли статуи. Часть мраморной толпы пряталась в глубине зала. Монике мерещилось, что изваяния перешептываются и строят гримасы.

За окном царила ночь. Хотя окна были закрыты ставнями, женщина почему-то была в этом уверена. Она шла по павильону, широкому, как неф храма. Шелк белья ласкал талию, ноги. Грудь была обнажена.

Впереди золотистым сиянием светилась стеклянная дверь. Шаг, еще шаг. Совсем неожиданно, как часто случается во сне, Моника оказалась у цели. Она дернула за ручку. Массивная створка не шелохнулась. Она дернула снова – безрезультатно. Кто-то запер замок.

Через стекло была видна освещенная комната. В углу стояло заваленное бумагами бюро. Напротив него на стуле, положив ногу на ногу, сидела Красная леди. Алые губы что-то шептали в телефонную трубку.

Моника трясла ручку – помощница Скульптора не реагировала. Она упивалась беседой, покачивая кончиком багровой туфли. Моника пыталась кричать, но дверь была звуконепроницаемой.

Она развернулась и пошла к другому концу залы. Временами слышался гром, вспышки молний развеивали сумрак, рисуя на лицах статуй чудовищные гримасы. Моника чувствовала: за каждой ужимкой таится похоть. Она ускорила шаг. В спину дышал животный страх, становясь сильнее с каждым мгновением.

Быстрее! Она неслась по ковровой дорожке. Дорожка вела к темным резным вратам. Женщина знала – это врата ада. Скульптор исполнил их в подражание Родену. В отблеске молнии мелькнул торс Лаокоона, увитый лианами змей. Лицо молодого Давида…

Моника остановилась. Торможение не требовало усилий – на помощь пришли законы потусторонней природы. Она опустилась на колени и коснулась грудью мраморного постамента. Давид улыбнулся. Или это наваждение?

Женщина заглянула в лицо ветхозаветного юноши. Несмотря на полумрак, были видны бесцветные луны зрачков. Спокойствие каменных глаз передалось бы и ей, если бы на стенах вновь не заиграли блики.

Раскат грома – изваяние зашаталось. Оно же рухнет! Моника попыталась встать – тщетно: колени словно приросли к полу.

Давид падал медленно, постепенно ускоряясь, подобно гигантскому возу на картине Питера Брейгеля. Неспешность катастрофы – залог ее неотвратимости. Хотелось кричать, но женщина не смогла издать ни звука.

Темнота. На полу раненной змеей извивалось обнаженное тело. Моника видела себя со стороны – такое иногда случается во сне. Ей стало ясно, что Давид лежит на ковре, а она ползет по нему. Наклонившись к юношескому лицу, женщина поцеловала каменные губы.

Из сумрака возникла чаша с кипящей кровью. Или это ведерко с краской? Моника окунула волосы в таинственный сосуд. Когда она распрямилась, с намокших локонов на белый мрамор полились горячие струи. Она затрясла головой – брызги полетели на соседние статуи. Алый шрам рассек живот Венеры. Женщина хлестнула кудрями Давида, оставив на белой груди красный рубец. Войдя в раж, она стегнула его еще и еще, вымазывая краской плечи героя, его щеки…

Кудри метнулись в темноту и лоб нечаянно коснулся ворсинок ковра. Статуя Давида исчезла.

Моника долго не хотела разгибать спину, чувствуя, что, посмотрев вперед, обнаружит что-то страшное. Наконец, она подняла взгляд и увидела мраморного Люцифера. Женщина стояла на коленях перед своим повелителем.

Она лежала в постели. За окном бушевало ненастье. Капли дождя пробарабанили по окнам. Через открытую дверь спальни, освещенный уличным фонарем, скалился Фрейдо-Платон. Полностью безучастный к раскатам грома и дребезжанию стекол, он царствовал над своим игрушечным наделом.

– Что за бредовый сон?

Вставать было лень. Моника повернулась на бок и попыталась уснуть снова.

Она находилась в комнате без дверей и окон, с голыми стенами. Посреди пола зияла дыра. Облаченная в белый костюм, она стояла на коленях. Раздался шорох, и из дыры высунулся каменный змей с красным пятнышком на лбу. Моника все поняла – он убежал со статуи Лаокоона. Подняв подбородок, женщина чувственно молвила: “кис-кис-кис”.

Хищник сразу сменил позу – из палочки превратился в знак вопроса, затем качнулся, вытягивая из отверстия в полу хвост. Каменный череп скрылся у Моники за спиной и вынырнул из-за другого плеча. Женщина знала: ее оплетают. Хотелось встать, но интуиция шептала: демон отреагирует даже на вздох.

Завершив последний виток, змеиная голова застыла у лица Моники. Что делать? Отчаяние было слишком слабым, чтобы помочь преодолеть ужас. Когда мраморная морда подползла к подбородку, женщина инстинктивно подалась назад и упала на лопатки, но позвоночник не коснулся пола – от кафельных плиток спину отделяла змеиная плоть.