— Как ты планируешь дальше время проводить? — аккуратно намазывая булку маслом, обращается ко мне Ленка. — Кстати бабы ничего, ароматные такие.

— Есть тут одна баба, аромат которой превзойдёт лучший парфюм Парижа — подхватываю я тему ароматов.

— Как дам больно! Про планы лучше давай.

— Думаю, что мы сейчас закончим с завтраком и на метро в центр. Погуляем. Потом в Эрмитаж. Там в буфете пообедаем. Вечером у нас билеты на концерт, после посидим в каком-нибудь историческом заведении типа «Англетер» или «Астория» и в койку. — Я подмигиваю.

— Ещё раз подмигнёшь и будешь спать на полу, а то что-то притомил уже своими пошлыми намёками. Мне это, правда, неприятно.

— Леночка, любовь моя, честное слово, я так тобою восхищён, что просто не могу удержаться. У меня все мысли заканчиваются светлыми воспоминаниями о тех скачках, что мы тут с тобой устроили. — Я пытаюсь взять себя в руки, — как тебе всё-таки культурная программа?

— Культурную программу ты продумал, — ухмыляется Ленуся, а предусмотрел ли ты время для магазинов? Всему Союзу известно, что в Питере дешёвая контрабанда.

— Лен, ну их, эти магазины, лучше просто так по улицам пошляться, на исторические места позырить.

— Боря, блин, ты дурачок! Если удастся косметики купить хорошей, мы же сможем часть потраченных денег отбить. — Ленка, с возмущением всплескивает своими точёными ручками. — Я у себя в училище всё толкну!

А маме своей, сестре ты не хочешь что-нибудь привезти? А себе для учёбы канцелярии какой-нибудь классной? Акварель, например, «Ленинград», даже я знаю, что очень ценится художниками.

— Договорились, завтрашний день посвятим походам по магазинам, а я, хоть мне совсем не хочется всей этой фарцой заниматься, буду тебя сопровождать, как верный паж. Так хорошо?

…

К полудню мы немного отдохнули и устремились к новым приключениям. Ветер с Балтики заваливает город мокрым снегом. Ходить становится опасно для здоровья и физического, и финансового. Обувь не выдержит ледяного напора городской «химии». Верхняя одежда тоже от такого «дождя» портится. Ленкина коза через три минуты превратилась мокрую кошку. Хорошо, что до метро недалеко. Мы долго-долго-долго спускаемся в самую глубокую подземку в мире.

Перед посещением Эрмитажа мы забегаем в аптеку. Резино-техническое изделие № 2 [111] в центре Ленинграда тоже не дефицит.

Благодаря погоде очередь в Эрмитаж отсутствует. Вернее, вся она умещается в кассовом зале. Для нас, как для студентов вузов, имеющих отношение к искусству, билет бесплатный. Единственное место, где не надо «совать на лапу». Какие-то десять минут, и мы вступаем на территорию Великого Искусства и Великой Истории. Нас больше всего радует наличие тепла и буфета. Делаем над собой нечеловеческое усилие и отправляемся не в буфет, а к великим полотнам.

«Мадонна Литта» и «Мадонна Бенуа», «Даная» и «Блудный сын», сокровища Пазырыка и Древнего Египта, Рубенс и Караваджо, Эль Греко и Тициан, всё смешалось в наших натруженных мозгах.

В пять вечера Леночка взмолилась:

— Борюси-и-ик, миленький! Ну, пойдём быстрее отседова, сил моих дамских больше нету! Лучше мы часок-другой погуляем по слякоти и сырости, чем ещё по этому кладбищу человеческого духа, как сумасшедшие слоны.

— Леночка! У тебя же папа художника! Как ты можешь? Как? Это же великие живописцы! написавшие великие картины! — паясничаю я. — Хотя по большому счёту, я с тобой солидарен, что-то меня тоже уже подташнивает от всей этой помпезности золотых рам. Объявляю программу окультуривания законченной. Может, еще по стопочке коньячку вмажем, перед выходом на скользкую дорожку?

— Борь, нет, ты всё-таки болтун неисправимый! Ни минуты не хочу больше оставаться здесь. И коньяк здесь дорогой! Лучше осядем где-нибудь в ближайшей рюмочной. Там и накатим по «писят», как говорят в кругах близких к искусству.

…

По-зимнему ранняя ночь уже опустилась на город. Дворцовая подсвечена декоративными светильниками, это создаёт торжественную и величественную атмосферу. Вот мы уже толкаемся на входе в самую знаменитую Ленинградскую кондитерскую «Север». Нам в очередной раз везет — в кафе на втором этаже оказываются свободные места у самого окна, выходящего на Невский. Берем по чашке кофе с двойной дозой коньяка и пару фирменных пирожных.

Настроение у нас после бегства из музея необъяснимо поднялось, мы сидим и просто вспоминаем разные ленинградские анекдоты: — и про «папа едет в Ленинград, — папа купит мне мопед», и разные другие, которые рассказываем шёпотом. Театр «Эстрады» расположен в двух шагах от «Севера». Нам сегодня туда.

Искусство пантомимы легло как-то во время. Слава Полунин — трогательная фигура клоуна в жёлтом балахоне, разговаривающего с самим с собой, по надувному телефону, бесконечно печален в своём раздвоении. Танцующие на швабрах уборщицы, смешные просто до колик. Ребята просто горят на сцене. В зал льётся такой поток энергии, что, публика рукоплещет без перерыва. Когда зазвучала бессмертная «Блю Канари», я вдруг почувствовал на своей руке теплую ладошку своей спутницы. Тут же накрыл её ладонь своей.

Через полчаса Лена наклонилась к моему уху и прошептала:

— Боря, меня не теряй, я выйду, встретимся в фойе…

— Что случилось? — не понял я, — подожди, через полчаса спектакль закончится, мы пойдём в ресторан, там ты всё…

— Не тарахти! Кажется, у меня проблема — уже с досадой от моей тупости шепчет подружка. — Если мы еще посидим, то будет очень неловкая ситуация. Потом объясню, тупенький.

— Ну, нифига себе, — думаю я про себя, а вслух шепчу: — Давай, я тогда с тобой.

— Подожди здесь, — серьёзным голосом говорит Ленка и скрывается за дверью дамской комнаты. Я же получаю в гардеробе наши шмотки и рассматриваю портреты артистов. Внезапно у меня за спиной кто-то покашливает. Я оборачиваюсь и теряю дар речи… Сам маэстро Полунин:

— Молодой человек, извините, не могли бы вы сказать, почему вы вышли с представление? Я видел, как вы восторженно горели глаза вашей спутницы… а потом вдруг встали и вышли. Обидно!

— Вячеслав Иванович, — Полунина коробит от такого обращения, — мы в восторге от вашего выступления, но у моей девушки что-то случилось. Наверно съела чего-нибудь. И раз уж мы с вами сейчас разговариваем, я не могу не поделиться с вами некоторыми прогнозами.

— Да? Любопытно. Какими же? — Полунин становится ироничным.

— Просто невероятных! Я не знаю всего, но то, что вы станете почётным гражданином Лондона, построите особняк под Парижем и будете несколько лет выступать с труппой «Дю Солей», это совершенно точно. В Союзе и России тоже будете обласканы на всех уровнях. Любовь публики, любовь критики, и даже властей будут сопровождать вас на протяжении всей…

— Он опять пророчишь? — Ленка появилась внезапно, её лицо сияет — Ой, здравствуйте, а вы и есть Асисяй? Вы ему верьте, он ясновидящий!

— Азизю! Тету, нута джавава утюни даар. — Полунин вполне понятно отвечает на тарабарском.

— Мне очень понравилось ваше выступление, — тараторит Ленка. — Мне очень жаль, что пришлось так резко выскочить… Так получилось… Извините нас, пожалуйста. А еще не могли бы вы дать нам автограф? Пожалуйста.

— Ладно, не берите в голову, всякое бывает, рад был от вас услышать лестные для артиста слова. Я в пророчества не верю, но всё равно приятно. Базяйте! На чём расписаться?

Я протягиваю входные билеты.

Полунин на секунду задумывается, и пишет фломастером — «Спасибо зя любоф» и подпись — Асисяй, «щелкнув» своими огромными красными тапками, изображает короткий поклон и убегает за кулисы.

— Какой он милый! — щебечет Леночка, натягивая дублёнку. — Но мы с тобой всё равно сейчас едем домой. Хорошо, что в аптеку зашли и салфетки купили… К счастью, всё обошлось, но лучше подстраховаться.

— Лена, какой домой? Ты смерти моей хочешь? Я голоден после трудового дня как тысяча волков. Сейчас пойдём куда-нибудь поедим, а потом уже домой.