Улыбаются самодовольно. Слепцы! Они не видят, что мои товарищи по Вальхалле больше не спят мертвецким сном. Обступили нас, слушают, удивлённо раззявив рты. А дальше, выше, ниже: миллионы других, обитатели Эльдорадо, Дзёдо, Эдема – всех «локаций»! Златокудрая Сиф взлетела над плечами эсбэшников, показывает им язык, корчит рожи. Слюдяные крылья её трепещут, переливаясь всеми цветами радуги.

Я проснулся от настойчивого звонка в дверь и громких голосов на площадке.

– Господин Влад, откройте, это полиция! – кричит молодой полицейский, позавидовавший моему «бессмертию». – Откройте немедленно! Мы знаем, что вы дома!

– Сколько можно уговаривать?! Вскрывайте дверь! – а это эсбэшник. – Какой идиот додумался вывести его из комы, а потом ещё и отпустить?!

– Но мы не предполагали… Нас не поставили в известность! – Голос старшего полицейского почти плаксивый.

– Да кто вы такие, чтобы ставить вас в известность?

Я посмеиваюсь, слушая перепалку. Вставать не спешу. Пусть взламывают, арестовывают, ликвидируют или как там у них называется? Что мне терять? Повреждённое некачественным хранением тело вряд ли протянет и месяц. Они опоздали, девушка-стрекоза обманула систему. «Отладочный модуль», «северный пушной зверёк» – ничего этого не было. Была написанная Юдифью вариация ложных воспоминаний, загруженная в мои мозги после программного вызова «крэкс-фэкс-пэкс». Громкая хлопушка, призванная отвлечь внимание от настоящего «червя» – «интерактивной инструкции». Юдифь ничего не взламывала, она лишь узнала правду и придумала, как сообщить её остальным. Она прекрасно понимала, что меня, «хакера» – дилетанта, засекут сразу же. Служба безопасности сама организовала мне доступ к «бессмертию», провела по всем закуткам загрузочной программы, по всем вариаторам «локаций» в надежде выявить скрытые уязвимости. Они не поняли, что моё заражённое сознание и есть уязвимость. Девятнадцать лет отвела Юдифь на инкубационный период клонов «червя», незаметно расползавшихся по мозгам посетителей локаций. Почему именно девятнадцать? Не знаю. Может, столько ей было от роду? Сегодня «червь» активировался – Юдифь позаботилась разбудить меня к этому времени и порадоваться вместо неё. Сегодня все заражённые вдруг «вспомнят» странную сцену, увиденную в локациях. Вспомнят и усомнятся.

Сомнение – первый враг симулякра.

Настал день, когда Шардар понял, что презирает старого Зеера, своего отца. Злой суховей швырял раскалённый за день песок на полог ветхого латаного шатра. Сквозь хриплый, надсадный кашель плакала измождённая, иссушенная многочисленными родами мама. Жались к Шардару четверо младших братьев-погодков. Молчали. А отец, закрыв ладонями лицо, мелко трясся на походном бауле с пожитками, который так и не успели расшнуровать.

Полчаса назад, на закате, трое избранных увели с собой Мрию.

– Хорошая молодица, сладкая, – бросил один из них, за косу вытащив Мрию из шатра и швырнув остальным. – Ты что-то хочешь сказать, старик? – обернувшись к Зееру, насмешливо добавил он.

Пятнадцатилетний Шардар, намертво зажав в ладони рукоять подвешенного к поясу кинжала, ждал отцовского слова. Не дождался. Застывший, будто обратившийся в камень отец не сказал ничего.

Когда избранные ухватили Мрию за локти и поволокли прочь, из разбитого в двух десятках шагов шатра вымахнул с клинком наголо вдовый Глай. Дюжий, кряжистый, чубатый, с уродливым лицом, посечённым шрамами в схватке с барханным пардом. Два дня назад, когда Мрие сравнялось шестнадцать, Глай пришёл в шатёр Зеера просить её за себя. Не нищим пришёл – с дарами: пардовой шкурой и тремя пузатыми бурдюками с пресной водой, от одного вида которых кружились головы у пятерых вечно страдающих от жажды зееровских сыновей. В надежде на лучшую пару для красавицы дочери вдовцу старик отказал. И сейчас его гордыня оборачивалась трагедией.

Ощеренный, багровый от ярости, уродливый и потому ещё более страшный в гневе Глай бросился на троицу избранных. Не выдержав, Шардар метнулся было вон из шатра ему на подмогу, но отцовская рука ухватила за шкирку, удержала, отбросила прочь. Миг спустя Глай в одиночку схлестнулся с тремя поджарыми, ловкими, не дающими пощады молодчиками. Чудотворец окружил себя именно такими – жестокими, заносчивыми, скорыми на расправу. Они и расправились, быстро, сноровисто. Отчаянно вскрикнула от ужаса и враз смолкла Мрия. Вдовый Глай с разрубленной головой рухнул на бок. Клинок выпал из ослабшей руки и лезвием воткнулся в песок.

Молча глядя на поникшего, с трясущимися плечами Зеера, Шардар думал о том, что не сестру, а его самого обесчестили и подвергли позору. Что сильный и суровый отец, которого Шардар, как и подобает сыну, почитал и не смел ослушаться, на поверку оказался слабаком. Ветошью под стать брошенному у входа в шатёр коврику, о который вытирают ноги. А ещё о том, что места в отцовском жилище для него, Шардара, больше нет.

Мрия вернулась на рассвете, через четверть часа после того, как тело вдового Глая зарыли в песок. Молча отстранила бросившуюся к ней маму. Ни слова не сказав, обогнула застывшую на месте стайку братьев. Шарахнулась в сторону от шагнувшего навстречу отца и скрылась в шатре. Светало. Равнодушное солнце щупало первыми лучами выстуженный за ночь песок. Один за другим выбирались из своих шатров заспанные соседи – близкая и дальняя родня, старающаяся кучно держаться на привалах. Главы семейств нарочито глядели в сторону. Лениво перекликались, посмеивались, будто ничего значительного не произошло.

А для них ничего и на самом деле не произошло, отчётливо понял Шардар. Один дальний родич убит, и одну соседскую дочку насильно лишили девственности – велика важность. По сравнению с сотнями несчастий, смертей и увечий, случившихся за многие годы скитаний в бескрайних песках, – обычное и потому не слишком значительное событие.

Когда солнце оторвалось от восточного горизонта, явился в сопровождении полудюжины избранных чудо-творец Клебан. При его приближении молодёжь поспешно убралась под пологи шатров. Те, кто постарше, покорно склонив головы, пали на колени. Шардар остался стоять – один среди всех. Чудотворца он видел вблизи первый раз в жизни, но ни малейшего трепета и почтения перед ним не испытывал. Надменный, выряженный в алый балахон старик, с ног до головы окружённый серебристым сиянием, закутанный в него, будто в кокон. Сухопарый, с тонкими губами, крючковатым носом и залысинами на тронутом морщинами высоком лбу. Отец уверял, что народ не полёг в песчаных бурях, не вымер от жажды и не растерзан диким зверьём лишь его заботами. Что жизнью все они обязаны чудесам, которые Клебан творил, когда приходила нужда. Мудростям, что тот проповедовал заблудшим душам. В прямом смысле заблудшим – в пустынных землях без конца и без края, где людям жить не подобает.

– Что здесь случилось? – хрипло каркнул Клебан. – Я спрашиваю: что здесь вчера произошло?

Никто не ответил. Слова чудотворца растаяли в песках. Тишину теперь нарушал лишь ветер, посвистывающий в дальних барханах.

– Ещё раз спрашиваю: что здесь…

– А ничего, – неожиданно для самого себя отозвался Шардар. – Ничего не случилось. Вот эти, – мотнул он головой в сторону избранных, – зарубили моего сородича и изнасиловали мою сестру. Сущие пустяки, правда, ты, как там тебя?

Он шагнул вперёд и смотрел теперь на чудотворца в упор – глаза в глаза. Дерзко смотрел и думал, что сейчас тот махнёт рукой – и небесная молния испепелит нечестивца. А может, кивнёт избранным, и те в минуту располосуют его на лоскуты. И пускай, решил Шардар, не отводя от чудотворца взгляда. Ни прощения, ни пощады просить он не станет.

– Простите его, господин, – вместо Шардара взмолился старый Зеер. То и дело тычась головой в песок, отец на карачках пополз к чудотворцу. – Мальчик совсем ещё несмышлёный: он не ведает, что говорит. Прошу, милостивец наш, заклинаю: пощадите его!

Чудотворец Клебан скривил губы.