И еще я составляю списки. Списки того, когда мы что-то говорили или делали в последний раз. Вспоминаю нашу последнюю ссору. Последний отпуск. Последнюю поездку на машине. Наш последний ужин. Думаю о наших последних эсэмэсках и почему ты так и не ответил мне. От того, что я осталась последней в нашей переписке, мне почему-то больно, хотя я и не могу объяснить себе, почему. Я еще не удалила нашу переписку, но скоро это сделаю. Уже чувствую, что так надо. Но пока она хранится в телефоне, и в конце я остаюсь одна – ты не отвечаешь.

Я думаю о наших последних словах в тот вечер, когда ты умер. Не помню, чтобы мы поцеловались, желая друг другу спокойной ночи. Это преследует меня. Когда мы целовались в последний раз? Почему я не помню? Почему воспринимала это как данность? Я пытаюсь понять, о чем были твои последние мысли, прежде чем ты заснул, и чувствовал ли ты себя несчастным. И снова я задаюсь вопросом, проснулся ли ты, прежде чем умереть. Было ли тебе больно.

В темноте мой взгляд все время обращается туда, где раньше стояли кровати. Где торчала твоя лодыжка. Где твое лицо уткнулось в подушку. К твоему полуоткрытому глазу. Я начинаю сомневаться, что это хорошая затея – лежать здесь, в этой самой спальне, когда у нас есть еще одна. У нас же есть комната Ивана. Я могла бы перебраться туда. Но это ощущается как поражение. Дать себя сломить. Словно не взять назад комнату, и тем самым жизнь. Я решаю, что приму решение завтра. Еще одну ночь без сна я точно переживу – когда родился Иван, я не спала пятеро суток. Стрелки приближаются к пяти. Скоро будет ровно трое суток. Скоро рассвет.

Еще одна мысль постоянно напоминает о себе. Презрение к самой себе начинает нашептывать что-то внутри меня. Строгий голос говорит, что я сама во всем виновата. Ты все для этого сделала – и вот лежи теперь со своими страданиями в этой комнате, где все пронизано смертью и чувством вины. Так мне и надо. Я сама во всем виновата. Возможно, мне придется положить остаток жизни на то, чтобы искупить свои грехи. У Ивана никогда больше не будет отца. Раз за разом я переступала через него, и в конце концов он не выдержал. Я довела его. Теперь я останусь со всем этим. У меня нет выбора – только жить дальше со всем этим.

Сегодня вторник, и у тебя очень болит живот. У тебя спазмы, еда не задерживается в желудке. Идти работать ты не можешь, лежишь пластом на диване, никакого аппетита. Без конца бегаешь в туалет. Щеки у тебя побледнели. Уже неделю мы живем в нашей новой квартире, и с тех пор ты плохо себя чувствуешь. Я волнуюсь за твое здоровье. Прошу тебя сходить к врачу и выяснить, что с тобой. Через несколько дней нам предстоит лететь в Токио. А что, если тебе не станет легче? А если это что-нибудь опасное? Поначалу ты хотел подождать, пока зараза выйдет сама, но теперь соглашаешься пойти к врачу. Я выясняю, где наша новая поликлиника и в какое время можно прийти без записи. Посылаю тебя туда сразу после завтрака, который в тебе тоже не задержался. Брожу по квартире, не находя себе места, пока тебя нет.

Тревога по поводу твоего желудка и состояния твоего здоровья легла пеленой на всю атмосферу дома, я не испытала ни минуты счастья по поводу того, что переезд остался позади. В основном стресс. Выяснилось, что метро до города ходит совсем не так часто, как я думала. Мне пришлось стоять на перроне в пригороде, который я еще не сделала своим, мерзнуть и задаваться вопросом, что я здесь делаю. А тут еще твой желудок. Во время переезда ты, стиснув зубы, таскал на четвертый этаж коробку за коробкой, работая остервенело, молча и эффективно. Когда я купила пиццу и пиво друзьям, которые помогали с переездом, ты не мог ни есть, ни пить. Пошел в спальню и лег. В тот вечер ты больше не выходил к нам – только совершал краткие вылазки в туалет. Мне стало не по себе, я отправила гостей домой. Бесцельно бродила среди коробок, начала распаковывать их одна. С тех пор прошло пять дней.

Проходит несколько часов, прежде чем от тебя приходит СМС. Поликлиника направила тебя в Южную больницу. Там у тебя взяли анализы и попросили дожидаться результатов в отдельной комнате. В ней ты заснул на кушетке и снова проснулся. Когда пришли результаты анализов, тебе сообщили, что никаких болезнетворных бактерий у тебя не обнаружено. Врач высказал предположение, что у тебя катар желудка, связанный со стрессом. Его предписания: отдых, покой, есть осторожно, беречь желудок, купить лекарства от расстройства, которые продаются без рецепта, и прийти снова, если в течение двух недель ситуация не улучшится.

Я посылаю тебе эсэмэску с вопросом, в состоянии ли ты ехать в Токио с таким желудком. Ты отвечаешь мгновенно – да, конечно, мы едем, авось до того времени все пройдет. Ты пишешь, что мечтаешь сменить обстановку, в последнее время было много забот, что так здорово будет запрыгнуть вместе со мной в самолет, летящий на другой конец света. Шутишь, что Япония особенно подходит – там же во всех туалетах бидэ. Заканчиваешь сообщение поцелуйчиком и так редко используемыми у нас словами «люблю тебя». Такого ты почти никогда не делаешь.

Увидев твое сообщение, я чувствую, что у меня словно гора с плеч упала. Я тоже мечтаю поехать с тобой далеко-далеко. Мы едем в Японию! Наше с тобой будущее только что началось! Мы самая красивая пара в мире. Я так тебя люблю. Нет никого прекраснее тебя.

«Возвращайся домой, я позабочусь о тебе!» – пишу я, достаю большой чемодан и начинаю собираться.

«Осторожно, двери закрываются». Я слышу, как они закрываются, но мой взгляд прикован к серому полу вагона метро. Затылок Ивана, находящийся в центре моего поля зрения, – поскольку сын сидит в слинге у меня на животе, – все время в движении, малыш с любопытством поворачивает голову на звук. Сама же я смотрю в пол. И на своего ребенка. Мои ладони обхватывают его крошечные ножки в шерстяных носочках, связанных моей мамой. Его ножки дают мне определенный покой, дают занятие моим рукам, активно дрыгаясь и покачиваясь вместе с ним в слинге.

Я покинула свой квартал впервые с того момента, как вернулась домой после твоей смерти. Моя мама и мой брат едут со мной в метро, направляясь в торговый центр «Фашта Сентрум». Мне кажется, что в полупустом вагоне все смотрят на меня. Скоро мы приедем. Осталось совсем немного. Только проехать Талькруген, Губбэнген и Хёкарэнген. Пол серый. Иван радостно смеется, когда мой брат играет с ним в прятки. Минуты медленно текут вперед. Поезд метро движется как в замедленной съемке.

Сегодня у меня встреча с психологом, которая помогла мне в первое время с Иваном, когда он кричал (видимо, от колик) каждый вечер в течение шести недель, а я оказалась куда более невротичной мамашей, чем полагала. Психолог – женщина моего возраста, и, на мой взгляд, она замечательная. Она уже так помогла мне. Как я рассчитываю, поможет мне и теперь.

Одна из моих подруг – та самая, что создала расписание для посетителей у меня на дому, позвонила ей в тот же день, когда ты умер. Посоветовалась с ней, знающей меня и Ивана, и к тому же специалистом по привязанности между маленькими детьми и их родителями, что теперь делать. Они обсудили, какого рода кризисная помощь мне необходима, и пришли к выводу, что проще всего было бы вернуться к ней, хотя мы только что закончили курс психотерапевтических встреч. Она пересмотрела свое расписание, чтобы принять меня сегодня. Моей подруге она объяснила, что важно встретиться как можно быстрее. Сказала, что готова продолжать встречаться со мной, если я этого захочу – начиная с сегодняшнего дня и так долго, как мне это понадобится.

Моя психолог нравится мне больше всех психологов, с которыми мне довелось иметь дело. Она разговаривает больше, чем остальные. Возражает, когда не согласна со мной, и смеется, когда я шучу. Она помогла мне пережить первое трудное полугодие после рождения Ивана, с моими переживаниями по поводу его плача, невозможности утешить, с моими порывами передать ответственность кому-то другому, кому-то взрослому, кто справится с задачей лучше, чем я. Она показала мне, какой уникальный малыш у меня родился, какая я прекрасная мать или могу ею стать, если только попытаюсь. Я добилась немалых успехов с тех пор, как познакомилась с ней, и полностью полагаюсь на нее. Думаю, если кто-то и может помочь мне разобраться в моих мыслях, то это она.