Я понял слишком поздно, что семья – это великая ценность, за которую можно жить и умирать. К сожалению, и может быть, поэтому не смог создать полноценную семью. Забегаю в свое будущее, которое не совсем реализованное, я еще не дожил до сорока, мне всего лишь тридцать с хвостиком, а будущее все равно хорошо представляется. Мое понимание безумно полезно и грандиозно, но сейчас бесполезно. Правда, есть еще надежда, но что означает, когда изменить себя не в состоянии, хоть и меняюсь…

Женя проснулся. Весь в поту. Ему приснилось что-то ужасное, но он никак не мог припомнить. Да он и не пытался, главное было отдышаться и придти в себя. Он вздохнул, выдохнул, взглянул на кроватку. И вдруг раздался детский крик ребенка. Это был крик не тревоги, а всего лишь недовольства. Если ребенок в таком настроении он еще мог к нему подойти и что-то сделать. Но в последнее время он не подходил к нему, потому что никак не мог справиться с Митей, и это создавало напряженность между ним и ребенком.

– Лежи, лежи, я сам подойду, – глухо проговорил он, пересохшими губами.

Ему хотелось пить, но сейчас нужно было забыть об этом, и заняться Митей.

Рита приподнялась с постели, ее огромные глаза, осоловелые ото сна, посмотрели на него. Видя, что все в порядке, она невнятно пробурчала благодарность, расслабилась и зарылась в подушку лицом.

– Не за что, Ритуля, – уставшим и отстраненным голосом проговорил он, и, вставая, повторил: – Не за что…

Тяжело ступая, словно его ноги налились свинцом, он подошел к кроватке. Его лицо было бледным, и выглядел он нездоровым и обескровленным. Включил ночник и тусклый свет упал на его лицо, от чего он прищурился. Реальность залубенела и приобрела ожидаемую форму бытовой обыденности.

Ребенок надрывался, ожидая прихода взрослого.

–Тише мальчик, – шепотом проговорил Женя – Успокаивайся. Что случилось? Папка уже пришел, он уже здесь, вот он я… Что же мы так надрываемся, папа тебе поможет…

Он пытался говорить тихо и спокойно, но нотки неосознанной тревоги, проскальзывали в его голосе. Он еще не совсем избавился от своего сна, и во рту пересохло. Улюлюкая, он вытер попку Мити, вытащил мокрую пеленку и поменял на сухую. Подгузники они на ночь не одевали, считали, что для парня это вредно.

Женя начал укачивать ребенка, но тот сопротивлялся, пытаясь оспаривать право уснуть у матери на руках. Митя упорствовал, не успокаивался и продолжал негромко плакать. Женя это выводило из себя, он злился, и маленький Митя это чувствовал.

– Ну, пожалуйста, засыпай! Ты же не хочешь есть, я знаю, – в отчаянии говорил он, одновременно захлестывала волна за волной гнев.

Он должен замолчать…

Рита проснулась.

– Давай его сюда, – недовольно произнесла она, и грубо забрала ребенка.

Женя почувствовал себя обиженным, и тревога и гнев, куда-то ушли, появилось тупое равнодушие. Он пошел, попил воды, сходил в туалет, и улегся на свою половину кровати и постепенно провалился в сон, наблюдая, как Рита кормит ребенка.

У Жени осталась обида, и через сон ему показалось, что жизнь его пуста и бесцельна… С этими мыслями он провалился в крепкий сон без сновидений.

Женя был неплохим человеком, насколько я мог судить по кратким встречам. Он был мужем Риты, подруги Светы. Фамилия его была Фанфаронов. Отчасти он оправдывал свою фамилию. Легкомысленный, энергичный затейник и можно сказать творческая натура. Всегда что-нибудь сделает фиглярское, или выскажет своеобразную мысль. Чаще это, конечно, связанно не с его творческой чертой, которая у него, бесспорно, была, а с его тщеславием и жадным стремлением к вниманию. Темпераментный, быстро заражающийся новыми идеями и также быстро охлаждающий к ним, как только приходится прикладывать усилия и где-то даже ломать себя. Быстр и суетлив, резкий на подъем, и возможно, эта была природная застенчивость, которая уходила на задний план.

Во внешнем плане ему было просто знакомиться с людьми. У него было много знакомых, но очень мало друзей, хотя он считал наоборот. В его жизни был яркий и определенный апломб, он считал, что он игрок, а жизнь – это что-то вроде карточная игра, и нет ничего особенного в этой игре, надо немного сжульничать и объегорить. С такой позицией в жизни он больше проигрывал, чем выигрывал, а ему казалось, что наоборот.

Как я уже говорил, человек он был неплохим, но толи лихая молодость, толи ущербность воспитания, может быть, были другие причины, в нем жила собачья сущность, потребительская, гипертрофированная тщеславность. Не хотел он месить грязь ногами, хотел быть начальником, сидеть в офисе, ни черта не делать и быть всеми уважаем, при этом получать бешеные деньги, а на всё остальное наплевать.

Как часто бывает, ты предполагаешь, а бог располагает. С треском провалился на экзаменах в медицинский (почему медицинский – потому что престижно), и загремел в армию на два года. Там ему было туго, но не до такой степени, чтобы, такой как он, не справился. Его сноровка и язык без костей, мог заговорить кого угодно, где надо и шуточкой ответить, где надо нужное словцо сказать. К тому же он все-таки не был дураком, когда надо не трогал, а с кем надо дружил и однополчане были с ним в товарищеских сношениях, с уважением и без подхалимства. Тем более он всегда придумывал разные забавные вещи, и с ним никогда не было скучно, еще он играл на гитаре, это качество тоже было незаменимо.

Короче говоря, не смотря на всю трудность службы, прослужил он славно, проявляя выдержку и смекалку, и не давал себе расклеиться и расслабиться. Получил грамоту за отличную службу, дембельнулся, и на воле уже оторвался. Год он отдыхал, готовился к поступлению, работал то там, то тут. В медицинский он не стал поступать, решил, что с него хватит, а подал в технический вуз, на экономику. С тройками его взяли на факультет, и завертелась студенческая жизнь, девушки и вино, с перерывами на сессию. Женя и в самодеятельности участвовал: в КВНе пробовался, и в рок-группе состоял, но везде приходилось регулярно бывать на репетициях, а такими характеристиками, как постоянство и ответственность, не обладал, поэтому он всего лишь был на подхвате. Так кое-как он осилил первую сессию, еще многие преподаватели непрофильных предметов закрывали глаза, ставили зачет. Вот так все и проходило.

На втором курсе он познакомился с Ритой, которая только поступила на первый курс. При виде ее он вздыхал, шутил, и был в весьма экзальтированном состоянии, его глаза всегда жадно горели. Со скрипом он закончил первую сессию второго курса, на все плюнул, перевелся на заочное отделение и ушел работать. Быстро нашел работу продажника и параллельно встречался с Ритой, которая благосклонно-снисходительно относилась к нему, у нее и так было полно ухажеров. Но напористость и где-то даже наглость, помогли остановиться на Жене и откинуть другие варианты, хотя она еще колебалась и после того, как с ним начала встречаться, были встречи помимо него.

Ей он казался наглым и перспективным, с качествами бойца, она подменяла мужественность с его напыщенностью, уверенность – с нахальством, целеустремленность – за увлечение, и так практически во всем она неправильно делала выводы. Конечно, когда она познакомилась с ним поближе, то раскусила его, но разочарование не пришло, как по логике должно было быть, а страсть и навязчивый интерес еще оставался, но не женщины, а девочки.

Женя старался, как мог, окружал ее блеском и своим присутствием, обаянием и широтой души, по силе возможностей дарилось все, что имело высокий ценник, и Риту водили в самые любопытные и известные места, если это было, хоть как-то возможно. Это безграничное внимание, ее загнало в то, что она уступила ему и отдалась. Конечно, она не была невинна, она в свои девятнадцать лет, уже испробовало много чего в сексуальной жизни, и не была новичком в этой взрослой игре.

Фанфаронов был так горд, что такая красивая девушка отдалась ему. Пусть и не была она уже целомудренной и чистой, но он был далек от предрассудков и средневековой дикости. Он передовой, и она от него не отставала, значит все нормально.