Сопереживала героям книг буквально, все роли через себя пропускала. Рыдала над Оводом, потом много лет спустя, встретив на Комсомольском проспекте исполнителя главной роли в русском фильме Харитонова, я всячески ему улыбалась, даже чуть не пошла вслед за ним, как будто это он – Овод. Душераздирающее «Падре, падре, я этого не вынесу!» (15).

Ночь ушла на прочтение «Фараона», поскольку предыдущая ночь отдана «Всаднику без головы», нервных сил уже не хватало. Под утро, измученная страхами Египта, я начала бродить по квартире в поисках утешения. Дома мирно спал один папа. Встала над ним в белой простыни, и замешкалась: будить или не будить? Прилечь на мамину половину? Пока я, дрожа, принимала решение, папа проснулся, испугался, сказал мне пару ласковых матов, и я успокоилась.

В школьные годы прекрасные состоялся и мой первый страшненький суд. Возможно, сильнейшая социальная фобия начала развиваться с этого. Химию вела Римма. Я пропустила урок, на котором объясняли такую ключевую тему, как валентность. Но на следующем уроке меня вызвали к доске. Было стыдно, я ничего не знала. Не разобралась до запоминания.

Громко:

– Садись, два. – Ой, наверное, я что-то ответила, потому что меня выгнали из класса, приказав дождаться после уроков женского собрания. Надо спрятаться, это туалет, он до сих пор снится. С наводящими ужас грязными унитазами. Римма мстила мне за дочь, будучи в классе неформальным лидером, я с ней не дружила. Собрание длилось больше двух часов. Я стояла у доски. Учитель сидел за столом. Президиумом. Римма не своим голосом с правильно расставленными акцентами вводила в транс всех девочек, активно используя свой женский сильный ум и дар слова. Суть её обвинений заключалась в том, что я возомнила из себя звезду и всех унижаю и угнетаю, третирую, буквально жить не даю. По очереди поднимала каждую девочку, и те, все до одной, рыдая, осознав всю степень своей мною униженности, говорили обо мне плохое. Я себя не помнила, очень боялась. Она орала:

– Ты будешь директором крупного завода!

А девочки ненавидели меня. И подтверждали, что я им жить не даю. Мне было их жаль, наверное, я им почти поверила. Шла домой по набережной и первый раз в жизни подумала о самоубийстве, покосившись на прорубь. На следующий день я пришла в кабинет к директору школы и попросила её отдать мне документы. Категорически.

Плохо помню эту четверть в чужой школе. Очень низкий уровень преподавания, а мне нужно готовиться к поступлению в университет. Девочки уже из этой школы, которые звонили мне:

– Ты, сука! Оставь в покое Серёжку! – А я всего-то навсего решила демократично со всеми общаться и сходила на пару вечеринок.

Через некоторое время стали звонить девочки из моей школы, просить прощения и говорить, что сами не понимают, что с ними было, что без меня в классе пусто.

Я вернулась.

Однако, девятый и десятый классы стали очень сильным стрессом. Основной народ быстро ко мне подтянулся. Чего нельзя сказать о «соперницах». Эти же теперь чувствовали себя окрылёнными, использовали любой повод, чтобы на мне самоутвердиться, и сказали моей и их близкой подруге: «или мы, или она».

Жанна выбрала меня. Но я теперь должна была быть постоянно, как на фронте.

Абсолютно точно знаю, с тех пор мне казалось, что у меня на лбу написано, какой я «страшный человек».

Выпускной вечер. Нам с Жанной в парикмахерской накрутили на голове жутких кренделей. Я себя не узнавала. Любвеобильный Михаил не испугался, и прислал записку «Сегодня мы будем целоваться!». Смелый. Записки писать.

Сорок минут мама и Нина раздирали мне в приёмной директора причёску, зверски скреплённую лаком. Заплели простую милую косичку. Мне быстро захотелось спать, и я ушла домой.

За золотой медалью пришла только тогда, когда на второй год чудесным образом всё-таки поступила в университет, ведь я мечтала об этом с двенадцати лет.

Чудо не только в том, что я сдала первый, и, поэтому, единственный экзамен на «отлично», выучив наизусть учебник обществоведения, особенно отозвавшись на моральный кодекс коммуниста, а в предзнаменовании: для меня единственной забыли сделать экзаменационное удостоверение, сдавала экзамен в числе последних, бродила по улице, прилетел голубь и сделал на моё белоснежное платье «это». Со слезами отмываясь в фонтане, я услышала: "Это очень хорошая примета". Конечно, моим факультетом должен был стать психологический, это показала жизнь. Но мама сказала, что я никогда не смогу выдержать туда конкурс. Первый год я тоже слушала маму, сдавала экзамены на химический факультет, но не поступила. Теперь же я знаю, человек достигнет высот внутренних и внешних, если он занимается любимым делом, и если есть надёжный тыл, семья, человек рядом. Лёгкие пути оказались не моими.

Молодые родители это тяжело. Для ребёнка. Правда, иногда было весело. Мы с мамой бегали и прятались от папы по всей квартире. Шумно и смешно. Закрылись в ванной. А там окно в кухню. И вдруг появляется лист бумаги с нарисованными двумя поросятами, побольше и маленьким, папа хорошо рисовал. Визг усилился во сто крат. Очень хохотали и любили друг друга. Ключ оставляли под дверью, под половиком. После нескольких скандалов по этому поводу мама исправилась и стала оставлять ключи в почтовом ящике. В прихожей установлен счётчик электричества, через него я разговаривала с соседской девочкой – Венерой. Они быстро переехали, но она ещё сыграет в моей жизни роль роковой подруги красавицы. Да, счётчик мы дружно не любили и хранили общий секрет, что туда вставлена проволока, чтобы он противно не тикал. Но в очередной раз платили штраф, потому что забывали об этом и радостно распахивали дверь…контролёру.

В дверь звонили цыгане, им тоже открывали и делились, чем могли до тех пор, пока они не прихватили с собой лишнее. Мёд приносили и продавали, как правило, от пчёл, которых кормили сахаром, обидно, и проще себя убедить, что он так и должен засахариваться. Ключевым маминым занятием во все времена оставалась стирка. Она концентрировалась на этом полностью, почти не замечая нас, без чистого белья и одежды куда? Бельё замачивалось, стиралось на два раза, и полоскалось на три. Экономила мама не воду, а порошок. Он и персоль, ею кипятили – дефицит. Мама гордо звала нас, чтобы показать, какая грязная вода, в смысле, как хорошо она постирала и мы говорили, о, да. Объёмы стирки – промышленные.

Я сейчас молюсь на стиральную машину Сименс. Ракеты – это понятно, но вот как функционирует стиральная машина? Мама брала в руки тазик с бельём, вешала на шею верёвку с деревянными прищепками, и спускалась во двор. Я спешила к окну, потому что уже скучала и любовалась, как мама развешивает бельё. В один из таких постирочных дней, мне было лет пять, я особенно радовалась, мне подарили пусть маленький игрушечный, но настоящий металлический утюг. Мама приносила бельё и гладила, партиями. Я решила помочь. Пока мама ушла на улицу, я приложила свой утюг к маминому. Подержала. И, чтобы проверить, нагрелся ли мой тоже, прижала его к правой щеке. Никак не ожидала такой боли! Ожог солидной степени, я не верила, что, как меня уговаривали сбежавшиеся на крик соседки, от сырой картофелины мне станет легче, я плакала, за что?

За всю мою взрослую жизнь только один человек спросил меня об этом шраме.

Пятый курс университета, муторный спецсеминар по политэкономии социализма, Георгий смотрит на меня и смотрит. И вдруг так ласково спрашивает:

– А откуда у тебя шрам на правой щеке?

Моя рука разжалась и ручка выпала. Я ведь как раз сидела и мучилась вопросом «Любит он меня или не любит?»

Папа решил показать нам Москву. Он ехал в командировку и нас решил прихватить. Он тогда служил молодым директором завода. Очень верил в коммунистическую партию и правильность всего, что она делает. В том числе в озабоченность Москвы производственными нуждами его любимого маленького завода. Тягостно ждём рядом с министерством, когда появится и всё уладит с гостиницей человек, который пообещал всё уладить. Радостно потребляем мороженое «Лакомка». Человек этот явно избегал выполнения своего обещания, а папа без конца бегал то к нему, а его всё нет, то к нам, маявшимся со своими естественными желаниями и с чемоданами.