Самый простой и неверный путь прогноза (имеющий наибольшую традицию) это попытка сделать субъекта фактически ответом на все вопросы. На эту роль могут назначать бога, вождя, учителя – вариантов много. Окружающий мир не познан, методы прогнозирования не отшлифованы. Получается тройка случайностьл возможность+субъект.

Голая субъектность – это не ограничиваемая ничем воля. Но такая воля хорошо работает лишь там, где совершенно не встречает сопротивления. Например, в собственной личности субъекта: «Хочешь быть счастливым – будь им». Кузьма Прутков в укреплении духа даст фору любому йогу. Но слияние объекта и субъекта в одном сознании – это всего лишь частный случай.

И если бы все ограничивалось психологией…

Ни одна биржа и ни один парламент не живут без самосбывающихся и саморушащихся прогнозов. Субъект и объект прогнозирования объединяются в процессе прогноза: политик платит журналисту, а бизнесмен – рейтинговому агентству именно за выгодную подачу материала. В результате ему достаются свободные голоса избирателей или капиталы.

Жульнические приемы лишь отражают общий феномен. Придание действию субъектности вызывает эффект информационного автокатализа. Почему? Любая система в процессе своего качественного роста организуется. Развивается коммуникация, способы накопления информации, методы анализа. Рост организованности системы снижает энергетически затраты, материальные, социальные и т. п. Если допустить, что от случайности и возможности процесс хоть немного сдвинулся к необходимости и действительности, то и субъектность должна расти аналогичным образом. Она позволяет виртуально, в чьем-то сознании, решить те проблемы, которые до того решались стихийно, через войну или конкуренцию.

Потому в истории отмечен неисчислимый вал выскочек-самозванцев, религиозных лидеров, вождей, популистов, которые получают власть за счет скачка в системности. Там где был неустойчивый конгломерат территорий, стихийный рынок, разнообразие стандартов, вдруг появляется некая определенность.

Но в тот момент, когда навязываемая система управления превышает скачок в организованности, когда субъект сталкивается с проблемами, которые не может адекватно воспринимать и решать, – лидеры будто исчезают.

Биография Наполеона здесь лучший пример. Человек, который закончил Великую французскую революцию и подчинил себя большую часть «старой Европы», столкнулся с невозможностью сконструировать устойчивую экономику для созданной им «сверхдержавы». А как управленец он не сумел единолично разобраться в тонкостях создания паровых машин. Как итог – тупик развития, в который уперлась французская империя. Экономический кризис 1811 года подтолкнул Бонапарта к новой войне [211]. А в 1813-м Наполеон уже просто объект, и весь его полководческий талант не может противостоять объединенному натиску Европы.

Как это явление проецируется на технику?

Крушение миллионов амбициозных проектов, распад больших социальных и бизнес-структур. Попытки создать контуры управления там, где система не готова превратиться в мегамашину и остается буквально «кипящим котлом», наполненным антагонистическими противоречиями. В результате коммуникация присутствует – люди могут сообщать свою точку зрения, но управление отсутствует.

Например, попытка навязать единые стандарты отрасли там, где эти стандарты еще не могут быть критическим преимуществом. В условиях ремесленного производства сотни раз устанавливали стандарты на разные товары. И львиная доля этих попыток окончилась профанацией или существовала в границах одного города.

Или, к примеру, попытки создать систему коммуникаций при недостаточном грузовом потоке. Попытки создания города при недостаточном населении. Да, возможно замыкание эффекта обратной связи: стоило проложить Транссиб, и поток грузов возник там, где раньше только охотники бегали. Равно как поучительна история становления города вокруг стройки большого собора[8]. Но такой эффект может возникнуть, если имеются предпосылки: люди, рынки, религии.

В «пространстве прогнозирования» переход от чистого объекта к такому же чистому, беспримесному субъекту идет через настоящий веер, павлиний хвост вариантов, через массу промежуточных стадий, когда окружающий мир еще не целиком превратился в объект, и в каких-то проявлениях – определяющая сила, субъект. Да и сам прогнозирующий субъект не целиком владеет собственным мышлением.

Другие субъекты могут воздействовать в самом широком спектре – от случайного пересечения, которое почти неотделимо от статистической погрешности, до практически полного управления, когда лишь необходимость подтверждения чужих советов не дает превратиться в простой исполнительный механизм.

Отстраненное прогнозирование, когда специалист не может повлиять на процессы, соответствует термину «футуролог», в то время как деятельно участвующий в процессе определения будущего автор – это «прогностик». Еще Платон столкнулся с проблемами, когда вообразил себя большим носителем субъектности, чем полагалось заезжему философу – тиран Дионисий продал хитрого «прогностика» в рабство.

Кроме того, субъектность ведь принадлежит не только индивиду и совершенно не обязана проявляться в виде готового плана действий.

Может замкнуться на себя не только человек, не только фанатик, но и большая общность людей. Группа экспертов может представлять единую организацию или социальную прослойку, и потому безо всяких договоренностей воспроизвести одну и ту же ошибку. Коллективный самообман порой случается перед выборами, когда непопулярный в истеблишменте кандидат вдруг занимает первое место вопреки львиной доле прогнозов. Наконец, это заинтересованность гражданина страны в ее дальнейшем процветании, которая проявляется едва ли не на уровне коллективного бессознательного: в стабильном обществе алармистские прогнозы не могут быть хорошим тоном даже при самых мрачных предпосылках. Примером служит реакция немецкого общества на книгу Т. Саррацина «Германия самоликвидируется» [299]: он в острой форме поднял вопросы о нелегальной миграции, демографических изменениях общества и прочих проблемах государства – тираж быстро раскупили, но автору пришлось уйти из совета директоров федерального банка. Если же в обществе, напротив, долгое время сохраняется нестабильность или формируется социальная прослойка, эксплуатирующая упаднические настроения, то прогнозы катастроф и кризисов воспроизводятся даже при сравнительно благоприятной конъюнктуре[9].

Если опираться на общее представление о конкуренции, обеспечении объективной экспертизы и т. п., следует просто тщательней отбирать организации, которым заказываются прогнозы. Но если субъект развития, который выступает заказчиком, настолько велик или настолько всеобъемлюще присутствует в отрасли, занимающейся прогнозами, что подобрать независимого эксперта практически невозможно? Проблема не просто в закрытости и корпоративности, проблема в том идеале, который задается в работах наиболее известных авторов, и воспроизводится с очень большой долей подражания, люди просто не умеют думать иначе¹¹. Монополия позволяет воплотить тот виртуальный идеал, под который формируется категориальный аппарат, институты, образовательные программы и т. п. На этом фоне реальный прогноз оказывается формально неубедительным.

Но чем более крупная организация является объектом прогнозирования, тем острее ее стремление переписать прогнозы под свои интересы – вне зависимости от их истинности. Если перед нами ремесленник, владелец мастерской, то ему остается лишь использовать новые технологии и пытаться не опоздать с обновлением станков. Но если прогнозируется будущее развитие олигополии или государства, необходимо учитывать возможности их влияния на уровень развития технологий.