— Конечно, это наш долг.
Я проинформировал Вашека о своей беседе с товарищем Молаком после Пленума Центрального Комитета (решения Пленума Вашеку были известны, он на нем присутствовал) и продолжал:
— «Тотальники», бежавшие из рейха, военнопленные, могут быть полезны. Но их надо обеспечить едой. Пленных следует одеть. Это во-первых. А во-вторых, где достать оружие? Необходимо организовать действия, которые помогут вооружить эти отряды. Поговорим об этом с товарищами Молаком, Нелибой, Коштялеком, потом я посоветуюсь с челаковицкими и пражскими товарищами, а также с Пиларжом и Фрайбишом. Наш долг — обеспечить партизанское движение прочной организационной базой и установить железную дисциплину.
Могло создаться впечатление, что все обстоит благополучно. Но между тем что-то меня тревожило. Встречи с товарищами с пражских заводов, о которой я так долго хлопотал, не удалось устроить. Вероятно, мне было бы целесообразней находиться в Праге, где я мог бы скорей с ними встретиться. Тревожило и другое: Бероун был небольшой городок, и многие его жители знали меня по прежней деятельности в Кралове Дворже, Бероуне, Горжовицком районе. Куда бы я ни шел, всюду встречался со знакомыми людьми.
Трудно было обходить их, не обмолвившись словом. Каждая встреча рождала множество неожиданных вопросов, которые нередко ставили меня в сложное положение.
С одной стороны, было хорошо, что люди знали меня. У таких людей пользуешься доверием, они могут для тебя что-то сделать. Но с другой — плохо. Рождались и ползли слухи: «Ты видел такого-то? Это тот-то и тот-то. Что он тут делает?» А много ли надо, чтобы уши осведомителя перехватили подобный разговор?
Наконец, и квартира моя не соответствовала правилам конспирации. Жил я у В. Курки, а он тоже выполнял ответственное задание. Стало быть, мы друг друга ставили под удар. Все это было плохо.
Хотя меня постоянно убеждали, что опасаться нечего, мне казалось, что безопасность руководящих товарищей, и в первую очередь товарища Молака, обеспечена недостаточно. Я твердо решил выехать в Прагу как можно скорее и настаивать на том, чтобы Центральный Комитет перевели в другое место. Короче, выполнить то, о чем мы ранее договорились.
По этому поводу у нас вновь состоялся разговор с товарищем Молаком. Он соглашался со мной, что не следует находиться всем вместе, но был убежден, что пока опасность не грозит. Тревожные сигналы не заставили себя долго ждать. Гестапо произвело обыск в доме, где заседал Центральный Комитет. Фашисты ушли ни с чем: дом был пуст, но в нем время от времени ночевали товарищи Вотруба и Выдра.
Я тут же связался с Й. Молаком и опять настоятельно просил его сделать соответствующие выводы. В любом случае мы должны считать обыск серьезным предостережением. Если гестапо и не напало еще на наш след, то может его нащупать теперь. По моему мнению, следовало срочно принять меры, о которых мы договорились.
Товарищи согласились со мной, но считали, что у нас есть еще время для того, чтобы подготовить перемещение ЦК в другое место.
Однако дали себя знать новые подозрительные обстоятельства.
Мы упорно старались смонтировать рацию и наладить связь с Москвой. Но пока нам не удавалось добыть некоторые необходимые детали. Наконец удалось связаться в Раковнике с рабочим глоубетинской «Электры». Он обещал челаковицким товарищам достать нужные материалы или, если мы согласимся, смонтировать для нас рацию.
Пиларж сообщил нам, что договорился о встрече в Раковнике. Но на встречу в Раковник никто не поехал. Позднее нам стало известно, что вокзал в назначенный день оцепили гестаповцы.
От кого же гестапо получило эти сведения? Кто об этом знал? Молак, Вашек, Пиларж, Эда и я. Проанализировав обстоятельства и придя к выводу, что от этих товарищей гестапо не могло получить сведения, мы поручили Пиларжу разузнать подробности раковницких событий.
Почти одновременно мы узнали, что усилен так называемый «хозяйственный контроль» в Бероуне. Кроме того, в городе появилось много подозрительных личностей. В одном месте тебя встречает мотоциклист и расспрашивает, как проехать туда-то и туда, в другом, как будто случайно, попадаются на твоем пути незнакомые люди. И так везде: и у вокзала, и на берегу Бероунки.
Мы оказались в чрезвычайно трудном положении.
Взвесив все обстоятельства, я уже категорически потребовал выполнения решения пленума. Больше всего я настаивал на тщательном анализе причин ареста товарища Матейки, обыска дома и операции на вокзале в Раковнике.
Теперь я был твердо уверен, что товарищу Молаку необходимо немедленно сменить место жительства, товарищам Выдре и Коштялеку уйти в подполье, Карелу уехать в Пардубицкий район, а Эде поехать со мной в Прагу. Мне было ясно, что Бероун уже нельзя использовать как центр для нашей деятельности.
Мою точку зрения товарищи не разделяли.
Однако вновь поступил настораживающий сигнал. Приехала товарищ Файманова и рассказала, что ей удалось наладить связь в Праге с чешским агентом гестапо, который выразил желание сотрудничать с нами. Он передал ей, что гестапо в Бероуне напало на следы ЦК и хочет в ближайшее время ликвидировать его. Необходимо немедленно покинуть Бероун. Товарищ Файманова обещала меня познакомить с ним, как только я приеду в Прагу. Было бы очень полезно вступить в контакт с таким человеком. Он стал бы информировать нас о всех акциях, которые готовит против нас гестапо. «Ему можно доверять. Он произвел на меня хорошее впечатление», — твердила Милада.
Она настоятельно требовала, чтобы я и товарищ Молак немедленно покинули Бероун. Это было в субботу. Й. Молака в Бероуне не было, он находился где-то в Горжовицком районе. Мы не знали, когда он вернется: не то в субботу, не то в воскресенье. Поэтому я решил выехать с Файмановой в Прагу в этот же день. Договорились с товарищем Куркой, что по возвращении товарища Молака в Бероун он организует его отъезд в Прагу, а в понедельник мы будем ждать его в Хухли, заранее подготовив для него квартиру.
Но товарищ Молак в понедельник не приехал. Файманова вновь выехала в Бероун и предупредила товарищей об опасности. Они заверили ее, что делают все для того, чтобы в самое ближайшее время выехать из Бероуна. Файманова требовала немедленного выезда Й. Молака. Но тот ответил, что не сможет выехать до тех пор, пока не приведет все дела в порядок и не переправит всех из Бероуна.
Меня Милада вначале устроила в Бржевнове. В ту пору я простудился, сильно кашлял и меня трудно было скрывать, а это угрожало не только мне, но и семье, в которой я жил. Милада подыскала мне другую квартиру — у Бенишков в Богницах. Их домик был крайним на правом берегу Влтавы, идеальное укрытие с несколькими выходами.
Бенишки оказались превосходными людьми. Патриотами не на словах, а на деле. Оба, Карел и Светла Амортова, были людьми творческими, актерами.
Газету партии плзеньскую «Правду» и листовки печатал отец Карела, и поэтому Карел знал, каким преследованиям подвергается и с какими финансовыми затруднениями сталкивается партия при издании газеты и листовок. В тяжелую пору оккупации он отдавал партии все свои знания и средства. Такими же были его жена Светла и ее мать товарищ Амортова. За антифашистские настроения Карела Бенишко уволили из Виноградского театра.
Нас одолевала одна забота: как можно скорее переправить Й. Молака в Прагу. Милада выяснила, что в домике под Бржезовом гестапо вновь произвело обыск — безуспешный, но служивший сигналом об опасности.
Я послал Фиалу, а затем Миладу привезти Й. Молака. Но он опять не приехал, а дал Миладе честное слово прибыть в Прагу в среду. В среду Милада опять ждала его в Хухли, но Молак не приехал ни дневным, ни вечерним поездом.
Милада возвратилась расстроенная. Почему он опять не приехал? Что его задержало? Как быть?
Я успокоил ее, и мы решили послать утром в Бероун Вашека Курку. Но на квартире Курки нам сказали, что он в понедельник вечером выехал в Бероун и до сих пор не возвращался.
