Хотя народ люто ненавидел оккупантов, вовлечь его массы в активную антифашистскую борьбу было делом нелегким. Давали себя знать последствия роковой мюнхенской капитуляции. Многие до сих пор спрашивали: «Могли ли мы что-нибудь предпринять в 1938 году вместо капитуляции? Не способствовала ли капитуляция избавлению народа от еще больших бедствий?»

Бенеш и его политическое окружение и после Мюнхена усиленно пропагандировали эту капитулянтскую идеологию, поэтому многие считали капитуляцию актом политической дальновидности, спасшей народ от жертв, к которым могла бы привести война. Они не понимали, что оккупация грозила народу почти полным истреблением. Неясность в этих вопросах служила питательной средой тем, кто одобрял политику пассивного сопротивления; их ненависть к оккупантам выражалась лишь презрением к ним. Они ждали освобождения от союзников. Лондонское правительство всеми силами поддерживало эти настроения, так как понимало, что народ, который поднимается на борьбу с оккупантами с оружием в руках, не позволит навязать себе социальный строй домюнхенской республики.

Статью, озаглавленную «1918-й год не повторится!», напечатали в июле.

Решения Центрального Комитета поставили перед нами неотложные, конкретные задачи, которые следовало как можно быстрее проводить в жизнь. После пленума мы несколько раз встречались с товарищем Молаком. Нужно было совместными усилиями решить два основных вопроса: как лучше и эффективнее перестроить подпольное партийное движение в прочно организованную сеть вооруженных отрядов и как осуществить на практике охрану ЦК.

На пленуме выявилось, что после репрессий гестапо в 1942 году и в январе 1943 года движение приняло более широкий размах, чем даже можно было предполагать. В июле 1943 года мы вновь действовали почти по всей Чехии: Прага — город и Пражский район, Бероун, Горжовицы, Пржибрам, Плзень, Платовы, Добржиш, Табор, Писек, Ческе-будейовицы, Кладно, Раковник, Лоуны, Либоховице, Мельник, Брандыс, Челаковицы, Млада-Болеслав, Пардубице, Немецки Брод, Градец-Кралове, Наход, Врхлаби, Илемницы, Рожмитальский и Збраславский районы и еще целый ряд других. В этих районах деятельность партии в ту пору была самой активной.

Обменявшись мнениями с товарищем Молаком, решили, что я буду руководить партийными организациями Праги, Пардубице, Находа, Нимбурка, Градца, Мельника, Брандыса, Челаковиц, Млада-Болеслава, Немецки Брода, Врхлаби, Илемнице, Збрасловского района. Товарищ Молак — партийными организациями западной и южной Чехии. Для своей работы я отобрал инструкторов: Войту[26], Миладу[27], Аксамита, Пиларжа, Фрайбиша, Маржика, Видима и Курку.

Товарищей Видима, Аксамита и Войту я уже знал по довоенной деятельности, Коштялека и Курку — по подпольной работе. Только с товарищами Пиларжом, Фрайбишом и Маржиком я познакомился после заседания Центрального Комитета. О деятельности инструктора Милады мне стало кое-что известно вскоре после прибытия в Прагу.

Й. Молак рассказал мне об этих товарищах. Карел Аксамит с самого начала оккупации работал в подполье. Еще в период деятельности I ЦК он был арестован, но ему удалось бежать. Затем он работал в Лоунском районе. Наряду с партийными обязанностями ему поручили руководить физкультурным движением. Антонин Видим, исполнявший обязанности секретаря Красных профсоюзов до оккупации, теперь работал в NOÚZ. Используя свое служебное положение, он много сделал для активизации деятельности нелегальных профсоюзов. Кроме того, он поддерживал связь с подпольными национально-освободительными комитетами. Йозеф Пиларж и Ярослав Фрайбиш работали вместе. Они отвечали за Кладненский, Раковницкий, Младоболеславский районы и Прагу — север. Я. Фиала, носивший подпольную кличку Войта, считался одним из самых надежных и опытнейших инструкторов. Меня это не удивляло. Ведь я знал его по довоенной работе в аппарате. Многих людей он знал лично. Я. Фиала отвечал за Прагу — запад и поддерживал связь с пражскими «зелеными ящиками»[28].

У Вашека Курки я жил и имел возможность убедиться, что этот коммунист — прекрасный организатор, принципиальный и инициативный работник.

Мы обсудили вопрос о местонахождении ЦК партии. Я предложил перевести его из Бероуна. Деятельность партии ширилась, а ЦК слишком долго оставался на одном месте. Опыт подсказывал, что долго оставаться на одном месте небезопасно. Я предложил товарищу Молаку как можно скорее покинуть Бероун, а товарищам Коштялеку и Выдре перейти в подполье. Я предложил также перевести из Бероуна типографию и весь технический аппарат. Товарищ Молак в конце концов согласился с моими аргументами и пообещал принять конкретные меры. Наша беседа закончилась договоренностью о том, что в первую очередь я обо всем этом информирую инструкторов.

В начале августа я встретился с Миладой — инструктором пражских городских партийных организаций.

Это была радостная и приятная встреча. Ведь Миладой оказалась не кто иная, как Пепча Файманова из Брно-Лишне.

Мы знали друг друга давно. В 1929 году вместе ездили в Москву. Тогда Милада была семнадцатилетней комсомолкой. Она работала в Федерации пролетарской физкультуры в Брно. Работа с детьми доставляла ей подлинную радость. Последний раз я видел ее в 1939 году в Брно. Она сотрудничала там с нами, а позднее уехала в Прагу.

Естественно, что после такой длительной разлуки у нас нашлось много тем для разговоров.

В чудесный августовский день приятно было сидеть на берегу Бероунки, негромко разговаривать, вспоминать о прошлом, мечтать о будущем.

Милада засыпала меня вопросами. Ведь я возвратился из Советского Союза. Она хотела знать о Советском Союзе, о Красной Армии, о том, когда будет открыт второй фронт, когда предполагается конец войны.

— Не удивляйся, пожалуйста, что меня интересуют такие вопросы, — оправдывалась она. — Понимаешь, мы пережили трудное время, пока немцев не разгромили под Сталинградом. Веру в Советский Союз мы никогда не теряли. Но тогда, осенью 1942 года, нам становилось страшно. А как Москва? Сильно изменилась?

— Я был просто ошеломлен, когда после стольких лет вновь ее увидел. Похорошела. С Манежной площади исчезли старые торговые ряды, здесь же выросла огромная современная гостиница «Москва», там же станция метро. Узкая Тверская улица превратилась в широкий проспект Горького, по которому мчатся бесконечными вереницами автомашины. Моссовет передвинули метров на двадцать назад, но работа в учреждении продолжалась. Ну, и, конечно, метро — гордость москвичей. Его строили с большим энтузиазмом. Я воспользовался первой же возможностью, чтобы прокатиться в нем. Это сказочные дворцы: белоснежные стены, витражи, мозаика. Невозможно пройти по станции равнодушно.

Я вышел, чтобы осмотреть очередную станцию. Высокие стены ее до самого свода выложены мрамором. Мощенный мрамором пол сверкал чистотой.

— Нравится? — обратился ко мне какой-то москвич, заметив мое нескрываемое любопытство.

Я кивнул головой.

— А кто вы? — поинтересовался он.

— Из Чехословакии.

— Значит, из Чехословакии? Почему же вы не воевали с Гитлером? Ничего, Гитлера разобьем. Чехи на строительстве метро тоже работали. Молодцы!

И прежде, чем я опомнился, москвич поспешил дальше.

— А как москвичи вели себя, когда фашисты стояли под Москвой?

— К сожалению, тогда меня не было в Москве, но об этом мне рассказывал товарищ Шверма.

Время было тяжелое. Гитлеровцы считали себя уже хозяевами Москвы. Да и «друзья» считали, что Советы падут. Фашисты подсчитывали дни и часы, отделявшие их от победы. Но москвичи и советский народ не дрогнули. Они воевали, сражались и верили в победу. Вся Москва работала на оборону. Оружие шло с московских заводов прямо на фронт. По улицам шагали воинские части и народные ополченцы, граждане с лопатами, кирками и винтовками. Мужчины, подростки, женщины — все они копали оборонительные рвы под Москвой. Лица у людей были серьезны и решительны, никакой нервозности, никакого страха. А фашисты стояли всего лишь в нескольких десятках километров от Москвы. Они бомбили Москву. Фашистские танки снова и снова с ожесточенным упорством рвались к Москве, но москвичи не сложили оружия. Они падали, умирали, но не сдавались. Советские люди выстояли и победили.