Товарищ Матушек рассказал мне о забастовке 1942 года, когда каждый двенадцатый рабочий был арестован и казнен. Фашисты хотели запугать вальтровцев и других пражских рабочих. Не вышло. Многие рабочие были казнены и замучены, но растущее сопротивление вынудило гитлеровцев сократить репрессии и массовые аресты. Забастовка и покушение на Гейдриха оставили глубокий след в сознании рабочих.

Мы с Матушеком решили создавать на заводах вооруженные группы рабочих, которые станут организаторами саботажа и диверсионных актов. Нужно было любыми способами тормозить выпуск промышленной продукции, чтобы наносить ущерб военной машине гитлеровской Германии. «Вальтровка» выпускала авиационные моторы, и каждый бракованный или в срок не сданный мотор имел значение. Я посоветовал Матушеку наладить прочную связь между боевыми группами, чтобы весь завод был охвачен единой организационной сетью. Уходя, Матушек обещал обо всем этом подумать и посоветоваться с товарищами.

Квартиры, квартиры… Это было вечной проблемой. Но можно ли удивляться тому, что люди неохотно предоставляли кров незнакомым? Ведь у них не было никакой гарантии, что кто-нибудь из соседей не обратит внимания на нового «съемщика» и не сообщит об этом блокляйтеру. А за укрывательство гестапо карало смертной казнью. Поэтому мы очень ценили людей, которые, заранее зная, что их ожидает, не отказывали нам в жилье.

Но речь шла не только об убежище. Нужно было где-то писать, печатать, где-то разместить печатные станки, хранить бумагу и прочие необходимые материалы. Для этого требовалась прочная база.

В большинстве случаев мы имели дело с настоящими патриотами, которые, вступив в борьбу, отдавали ей все, а нередко и жизнь. Но встречались и такие, которые могли помочь нам, но не хотели. Приходилось сталкиваться и с «героями»: они желали нам успехов в борьбе и… отправляли ночевать в лес. Там, мол, нам будет безопаснее. К счастью, такие встречались редко.

О том, как трудно было встречаться вне дома, свидетельствует случай, который произошел со мной, когда я отправился на очередное свидание с товарищем Матушеком. Мы договорились с ним встретиться на Девичьих холмах. Стояло воскресное утро. Небо было иссиня-голубым, вокруг — тишина. Я обдумывал предстоящую беседу. Вдруг навстречу мне вывернулся полевой патруль. Я сделал вид, что не обращаю на него внимания. Но патруль остановил меня. Что, мол, мне надо так рано в поле? Куда иду, зачем? Стараясь скрыть свою растерянность, я сделал удивленное лицо и ответил:

— Иду к Прокопу на прогулку.

Патрульные поверили мне, я мог идти дальше. И все же они проводили меня до самого Прокопа.

В тот день все окончилось благополучно.

В другой раз мне пришлось спасаться бегством, чтобы избежать проверки документов.

Нельзя забыть о той большой, неоценимой помощи, которую оказала партии в те мрачные времена пражская «Вчела».

Работники бывшей «Вчелы», «вчелаки», помогавшие нам в годы первой республики, теперь включились в борьбу против фашизма. Тут сказывалось многолетнее, проводимое в партийном духе, воспитание членов «Вчелы». Они организовывали помощь тем, кто подвергался преследованиям, контролеры выполняли роль связных, кладовщики, как правило, снабжали продуктами питания и продовольственными карточками. Вскоре мне удалось с ними связаться.

На товарища Мейкснера, как я позднее узнал от Йозефа Молака, возлагалась задача обеспечить одеждой членов I и II подпольного ЦК КПЧ. Вместе с Мейкснером в движении сопротивления работали и другие товарищи из «Вчелы», такие, как Кулда, Плишек, Пайскр, Соукуп, Коловецкий. Многие из них позднее были казнены или брошены в концентрационные лагеря.

Эда нуждался в инструментах и необходимых деталях для радиостанции. Несмотря на неимоверные трудности мы кое-что раздобыли. А без техники, без листовок мы не могли активно вмешиваться в события и призывать людей к борьбе.

Гитлеровцы, пользуясь тем, что второй фронт еще не был открыт, старались укрепить свой тыл. С присущей им жестокостью они проводили тотальную мобилизацию, посылая на рабский труд в Германию все больше и больше людей, в основном рабочих и молодежь, но также служащих и ремесленников. Мелкие предприятия и мастерские закрывали, а их владельцев отправляли на работу в Германию или в принудительном порядке заставляли работать на фабриках.

Летом 1943 года гитлеровцы приступили к строительству обширных военных полигонов в центральной части Чехии, выселяя крестьян с обжитых мест. Многие деревни опустели. На дорогах стали появляться надписи: «Вход запрещен, за нарушение смерть!» Крестьяне вели борьбу с оккупантами. Однако их сопротивление носило стихийный характер, они не верили в свои силы.

Помимо страха перед репрессиями для этого были и другие причины, прежде всего — влияние бенешевской пропаганды. Бенеш не пользовался среди крестьян популярностью, но призывы лондонской эмиграции: «Ждите, мы вас освободим!» и «Запад исправит свою ошибку» доходили до их слуха. Лондон спекулировал на интересах одиночек, призывая их переждать, не предпринимать активных действий. Обыватели не понимали, что «гуманистические» призывы из Лондона не имеют ничего общего с борьбой народа против фашизма, что в них отражено стремление изменить характер освободительной борьбы в пользу буржуазии.

Нельзя, конечно, сказать, что все люди, ожидавшие, когда «придет время», примирились с фашизмом. Отнюдь нет! Большинство из них ненавидело его. Но они не могли понять, что «протекторат» нельзя как-нибудь «переждать», что слов недостаточно, когда время требует действий.

Боевое настроение было у молодежи и студентов. События, развернувшиеся после 17 ноября 1939 года, когда были закрыты высшие учебные заведения, показали им, что фашисты — их смертельные и беспощадные враги. Для большинства студентов новыми университетами стали концлагеря, которые рано или поздно привели их в нашу партию. Мы не собирались делать поспешных выводов, но, бесспорно, из студентов вырастали деятели антифашистского сопротивления, новые функционеры партии, которые шли на смену арестованным и казненным товарищам.

Шаг за шагом создавали мы актив молодежи, укрепляли связи с ним. Организации начали работать.

Как-то в беседе с товарищем Коловецким зашла речь о товарище Шефрне, которого я хорошо знал еще с довоенных лет. Шефрна работал на вокзале в Бубнах. Я попросил Коловецкого организовать встречу с ним.

Мы встретились. Шефрна рассказал мне, что партийная организация на бубненском вокзале не прекращала работы с самого начала оккупации. Раньше ее возглавляли товарищи Полка и Карел Местек, но их обоих арестовали (впоследствии Полку казнили в Освенциме).

Мы обсудили вопросы будущей работы среди железнодорожников. В основном они касались действий, препятствовавших перевозкам, особенно — на фронт. Акции саботажа в тот период проводились повсеместно. Железнодорожники сыпали песок в шарикоподшипники, перерезали соединительные шланги между вагонами, а порой парализовывали всю работу на станции. Нередко замирало движение не только в Бубнах, но и на товарных станциях в Либне, в Высочанах, в Нимбурке, Ческе-Тржебове. Железнодорожники наклеивали на вагоны ложные этикетки. Так, например, на вагон, которому следовало ехать в Пардубицы, наклеивали маркировку, указывавшую противоположное направление. В результате составы переформировывали, и вагоны, которых ждали, например, в Остраве, прицепляли к поезду, следовавшему по маршруту Подмоклы — Дечин, и они отбывали в Германию. Случалось, что вагоны или весь состав, следовавший на восток, вновь уходил в Германию, в Австрию или куда-нибудь еще, только не к месту назначения. Иногда проходили месяцы, прежде чем «заблудившиеся» вагоны отыскивали и выясняли, куда, собственно, они должны направляться.

Шефрна был связан с Пойером, тоже железнодорожником, в прошлом работавшим в Усти на химическом заводе. Он ездил в Усти к старым товарищам и привозил оттуда капсулы-детонаторы. Их крепили к вагонам с военными грузами, в результате чего эти вагоны спустя какое-то время взрывались. Часто возникали пожары товарных составов. Однажды пожар возник в поезде, доставлявшем на фронт размонтированные самолеты. Для борьбы с пожаром привлекли железнодорожников, и они гасили его так «усердно», что все превратили в пепел.