Когда Югита открыла глаза, над ней сияло голубое небо без единого облачка. Солнце перевалило зенит. Тишина и мягкое шуршание трав. Девушка с усилием приподнялась.

– Очнулись, Ваше Высочество?

Говоривший приблизился, его тёмный контур заслонил солнце. Югита разглядела: Берк.

– Как бой? – спросила она.

– Нет вашего отряда, – ответил наёмник.

– Мы разбиты?

– Да, – Берк сделал паузу. – Мы остались вдвоём, лошади и повозки угнаны.

Югита огляделась.

– Не переживайте, Ваше Высочество, – произнёс наёмник. – У меня есть фляга воды и пара лепёшек, куропаток настреляем. На первое время хватит.

Загорец забинтовывал себе голову. Сквозь ткань разорванной на лоскуты рубахи сочилась кровь.

– Что с вами? – поинтересовалась принцесса.

– Какая-то бестия полоснула мечом так, что шлем слетел, – Берк поморщился. – Бывает же! Пока валялся, меня посчитали за мёртвого. Никакую беду нельзя считать бедой, пока не узнаешь, чем она кончится. А вас, как я понимаю, приняли за служанку.

– Что с Васкарой? – вспомнила Югита.

Загорец не ответил. В небе послышался клёкот: на небольшой высоте висел стервятник. Берк проследил за взглядом принцессы.

– Пора убираться отсюда, – сказал загорец. – Орлы и шакалы нас не пожалеют.

– Надо похоронить погибших, – девушка взглянула на лежавшие вокруг трупы.

– Погибших слишком много, – покачал головой Берк. – Сейчас надо думать о живых. Вы можете идти?

– Куда мы пойдём в таком виде, да и без…

– Без подарков? – улыбнулся наёмник. – Придётся Кувагаю полюбить вас и так.

– Я так не могу, я принцесса! – вспыхнула Югита.

– А кто спорит? Хотите вернуться в Хунарру? Решать, конечно, вам, но я склоняюсь идти в Уль-Ракаб – туда ближе. А там решите.

Девушка представила, как будет выглядеть её возвращение домой.

– Хорошо, пойдём в Уль-Ракаб, – согласилась она. – Дочь хана должна думать о государстве… Да и отца жалко, – добавила принцесса.

Барак как зверинец состоял из двух рядов клеток. В каждой теснилось по четыре человека. Стенками клеток служили решётки, а на чёрном дощатом полу валялись охапки соломы не первой свежести.

– Твари, шакалы трусливые! – цедил Русан, морщась от боли.

– Что ты сказал? – спросил его мальчишка-фебр.

– Сволочи они, понимаешь? Плохие люди.

– За что они тебя?

– За то, что загорец, – Русан улыбнулся разбитыми в кровь губами. – Но им тоже крепко досталось.

– Загорцы и фебры всегда держались вместе, – сказал фебр.

– Эй, вы что, за день не наговорились? – рявкнул кто-то спросонок из соседней клетушки.

– Меня Русаном звать,– мальчишка растянул опухшие губы в улыбке и тут же застонал. – А тебя как?

– Газиол, – произнёс шёпотом фебр.

Несколько дней плена приучили Русана не доверять никому, однако этот мальчонка чем-то отличался от остальных. Поэтому загорец продолжил разговор:

– Сколько тебе?

– Одиннадцать.

– А мне двенадцать, – сказал Русан, кривясь от боли.

– Кому там не спится? – рыкнул в темноте надзиратель.

Кожаные сандалии прошаркали по земляному полу. Драх остановился, не дойдя до клетки с нарушителями спокойствия. Он крутил в руках палку. Русан уже видел, как ею усмиряют недовольных. Мальчишки притихли. Надзиратель постоял, погрозил в темноту кулаком:

– Глядите у меня! – и удалился.

– Давно ты здесь? – шёпотом спросил Русан фебра.

– Полгода. Некоторые тут по пять-шесть лет.

– Ого! – удивился загорец. – Как они выдерживают?

– Не все выдерживают, но ты, гляжу, парень крепкий.

– Ничего, на родителей не серчаю, – попытался пошутить Русан – Ты откуда здесь? На вас что, драхи напали?

– Они любят действовать чужими руками, – Газиол прилёг на пол.

– Через скипов, что ли? – догадался Русан. – Ох уж эти скипы! Наш Земной Верх разграбили, мамку убили, соседей. А меня с собой уволокли.

– А потом продали сюда? – спросил из полумрака фебр.

– Ну да. Зачем кочевникам рабы? Гоняют скот по пастбищам, жгут соседей. Рабов продают то игмедам, то драхам, то рахленцам, – всем, кто купит.

– А рахленцы рабов-скипов тоже продают драхам, – тихонько засмеялся фебр.

– Во веселье! Как ни крути, а все в Драхском царстве оказываются.

– Ну, не все, – прошептал Газиол. – Кое-кому голову снимают прямо на месте, даже детям.

– Тихо, что это там? – насторожился загорец.

В противоположном ряду клеток послышался стон.

– Кряхтят, голубчики! – догадался Русан, порываясь опереться на разбитый локоть. – Будут знать как Загорье трогать!

– Спать надо, – произнёс Газиол. – Не выспимся – завтра будем еле ноги таскать.

– А мы и так не выспимся.

Фебр отвернулся к решётке и обхватил плечи руками. Русан пошуршал соломой и тоже затих.

– Подъём, бездельники! Подъём, стервецы! На том свете отоспитесь! – надзиратель заржал, гордясь собственной шуткой.

В клетушках зашевелились обнажённые тела. Через окна под потолком пробивались блики раннего утра. Двери барака отворились. Охранники втащили огромный котёл, за ними шли ещё двое. Они несли лепёшки и оловянные миски. На верёвках болтались гроздья ложек с дырками в ручках.

– Вставай скорее! – фебр помог Русану подняться и встать на колени, как полагалось при пробуждении. Клетки были так низки, что если пленники и захотели бы встать по-другому, у них ничего бы не вышло. Загорец принял нужное положение.

– У взрослых такая же теснотища? – закусив губу от боли, спросил Русан.

– У взрослых клетки побольше, но взрослые и покрупнее, – отозвался Газиол.

На колени встали и оба соседа по клетке. Эти ребята загорели до черноты. Их высушенная солнцем кожа плотно обтягивала кости. Они привычно замерли в ожидании.

Вчера Русан не успел с ними поговорить, да пацаны и не горели желанием перекинуться парой слов. Какой смысл? Завтра каждый может оказаться в другой клетке с новыми соседями.

Кое-кто, правда, пытается сбиться в стаи, но охранники и надзиратель следят за тем, чтобы разобщить невольников. Стаи эти собираются не на основе дружбы, а чтобы кого-то избить. Отнять у другого всё равно нечего: что возьмёшь у голого человека, кроме набедренной повязки да миски баланды?

Со слов фебра Русан знал, что надзирателю всего восемнадцать. Он скип, что не мешает ему издеваться над своими земляками, не говоря уже об остальных. Человек ищет помощи в первую очередь от соплеменников. Ребята-скипы, что попадали в барак, над которым начальствовал Уин, рассчитывали на поблажки с его стороны, но их наивность забавляла парня. Уин отличался особой жестокостью именно к скипам.

Он пробился в надзиратели из невольников. Растянутый в дурацкой улыбке рот с дыркой выбитого зуба, лопоухая голова и горящие жаждой чужих мучений глаза вызывали всеобщую ненависть. Уин не расставался с палкой. Стоило кому-то замешкаться, как он оказывался тут как тут и совал палку сквозь прутья решётки, чтобы ткнуть ротозея в бок.

– Есть здесь народ из Загорья? – полюбопытствовал Русан, разглядев на противоположной стороне мальчишек с загорскими лицами.

– Всех тут понемногу, – прошептал Газиол, – да всё равно не поговоришь с земляками: Уин – хуже сторожевого пса, разорвёт в клочья. Всё, замолкаем!

– Заткнулись все! – гаркнул надзиратель. Глаза его налились кровью. – Кто-то хочет в карцер?

Уин приблизился к клетке, в которой теснились фебр, загорец и два рахленца. Все четверо выпрямили спины и замерли, глядя вперёд. Надзиратель поглядел по сторонам и крикнул охране:

– Начинайте!

Охранники большими половниками плюхали чечевичную бурду в миски и подсовывали их под железные прутья. Русану завтрак напоминал кормление чижа, который жил у него когда-то.

В мгновение ока оловянные миски опустели. Ворота барака отворились во всю ширь. Свет раннего, но уже жаркого драхского утра ударил по глазам.

– Выходи строиться! – ревел Уин, подгоняя ударами замешкавшихся.