Троица с недоумением смотрела на старика, а он с завыванием увещевал путников пасть на колени, иначе небесный гнев размозжит их упрямые головы. Прорицатель отступил на шаг, устремив в небо высохшую руку в надежде, что между пальцами полыхнёт молния.

– Эй, дедуль, – наёмник прикоснулся к плечу старика, – ты того? – Берк покрутил пальцем у виска. – Мы тебе плохого не делали.

– Пади на колени, неверный! – взвизгнул дед. – Да падёт огонь на твою голову.

– Ну, как хочешь! – Берк ударил оратора в ухо. Тот отлетел на несколько шагов.

– Не ушибся? – поинтересовался загорец, помогая старику встать.

Дед кряхтел. Ухо горело так, что не дотронешься. Кадир с Югитой выходили из оцепенения.

– А он ничего, понятливый, – обратился к ним наёмник. – Главное – найти подход к каждому, и вас поймут с полуслова. Я бы даже сказал, с полпинка.

– Берк, зачем вы так? – вымолвила принцесса.

– Его никто не трогал. Наоборот – хотели помочь, – объяснил загорец.

– Всё-таки пожилой человек…

– Ничего, потерпит. Слушай, пожилой человек, – Берк повернулся к старику, – для чего нам становиться на колени?

Дед шмыгнул носом, по его щекам покатились слёзы.

– Что случилось, дедуль? – потеребил его загорец. – Ещё ничего не произошло!

– Если это маг, – вмешался Кадир, – то он может наслать порчу и неприятности.

– Мы же лаской, правда? – спросил наёмник перепуганного деда.

– Вот, опять ничего не получилось! – продолжал хныкать старик. – Меня зовут Мавурали. С детства мне не везло. Ребята дрались, а я не мог ударить человека. Тогда не мог и сейчас не могу. Если ты не бьёшь, то бьют тебя. За маленький рост меня дразнили обмылком, друзей не было. И вот однажды в селение приехал цирк. На площади раскинули потёртые ковры. Артистам хлопали и бросали монеты. А потом из-за занавеса вышел самый настоящий факир.

Что он делал, вы бы видели! Глотал огонь, доставал платки из пустых ладоней! Я был очарован и подумал: вот искусство, за которое меня будут уважать! В сумерках я проник в вагончик факира. Фокусник был без грима и яркого костюма, держался просто. Я спросил, где он научился своему мастерству. Факир рассказал, что искусству чудес обучают в Уль-Ракабе.

Я долго колебался. Только на пороге старости понял, что если не отправлюсь в Уль-Ракаб сейчас, то не стану факиром никогда. Факиры школы уже набрали учеников, а магам как раз был нужен один: в Уль-Ракабе обучают не только факиров, но и колдунов. Подумав, я решил не возвращаться домой: какой-никакой, а маг из меня выйдет.

И вот иду из Уль-Ракаба. Дай, думаю, попробую, чему научился за столько лет.

Мавурали вздохнул и прикоснулся к горевшему уху.

– И куда сейчас? – участливо спросил Берк.

– Один человек рассказал мне про Загорье – удивительный край за Невидимым Пределом, – ответил волшебник, махнув рукой к восходу солнца. – Армии завоевателей оттуда не возвращаются. Всё, что у них может сломаться, ломается. Но если иноземцы приходят с миром, то судьба хранит их, как хранит самих загорцев. А ещё человек сказал мне, что тому, кто не разуверился в дружбе и любви, обязательно надо там побывать. И загорские пословицы говорил.

Мавурали сосредоточился.

– Вот вспомнил, – хлопнул он себя по лбу. – Он сказал, что Загорье – это последний камень утопающему.

Берк захохотал.

– Я что-то перепутал? – расстроился волшебник.

– Самую малость, – кивнул воин, похлопывая старика по плечу. – Утопающий за соломинку хватается.

– Да, так он и сказал, – обрадовался маг. – Неужели ты загорец?!

– Мы ничем от других не отличаемся, – засмущался наёмник. – Ну, почти ничем.

– Ой, надо домой возвращаться, – опомнилась принцесса.

– Вы из Хунарры? – обрадовался дед. – Позволите ехать с вами?

– Мы спешим, дружище, – покачал головой Берк. – На осле за нами не угонишься, так что будь здоров, дедуля.

Югита и наёмник подошли к лошадям.

– Вы избавили нас от неприятностей, Берк, – сказала принцесса. – А в сказках за это полагается награда. Я прикажу казначею отсыпать полсотни золотых пиренов.

– В сказках за спасение принцессы полагается поцелуй, а не деньги, – напомнил загорец.

– Эй, не много ли хочешь? – вскипел Кадир.

Югита отстранила брата.

– Берк прав, – сказала она. – Я сама заговорила о награде.

Принцесса поцеловала наёмника в щёку. Кадир отвернулся.

Ровченя ввалилась в дом, покряхтывая от мороза. За нею из сеней ворвался клуб белого пушистого пара. Кое-как извернувшись с поленьями, женщина прикрыла дверь и бросила дрова к печке; протянула озябшие пальцы к огненному зеву, пошевелила ими и расстегнула овчинный тулуп, доставшийся от деда Лемега.

Дед умер по весне. Это случилось так неожиданно, что соседка Ровчени Черпуха сразу и не поверила. Лемег отличался крепким здоровьем, не бражничал, а как в деревне сообща возводили дом молодожёнам, то работал наравне со всеми. Но так бывает: раз – и нет человека. Вот только тулуп от него и остался.

И отчего дети так медленно растут? У кошки котята родились, а через полгода уже сами бегают, озорничают. Ещё год – уже взрослые. А тут тянешь, тянешь, а дитё всё маленькое и маленькое. Правда, на Русана грех жаловаться: мальчишка растёт хороший, крепкий. Видно, в отца будет – широкоплечим, добрым и насмешливым. Вот только до дедовского тулупа дорастёт нескоро.

Русану двенадцать. В четыре-пять лет уже за гусями с хворостиной ходил. Один раз подрался с гусаком. Тот пощипал парня, но и Русан в долгу не остался. Так и зыркали потом друг на друга, пока гуся того в кастрюлю не отправили.

– Холодно, мам? – послышался из-за занавески детский голос.

– Морозно, метель так и завывает.

– Каково сейчас волкам в лесу, подумать страшно.

– Чур тебя! – испугалась Ровченя. – Нашёл о чём вспоминать в такую темень.

Женщина отогретыми пальцами подтянула платок на голове.

– Мам, а дедушка где сейчас? – с печки высовывалась задумчивая рожица. – В другом мире?

– Спи ты! – прикрикнула мать. – То о волках ночью, то ещё о чём-то…

Русан на несколько мгновений умолк. Мальчик свесил руку, а другую подложил под щёку, наблюдая за матерью. Ровченя взмахнула топором, и сухое полено разлетелось на две половинки.

– Мам, а почему люди враждуют? – спросил мальчик, переворачиваясь на спину и накрываясь пёстрым лоскутным одеялом. Ровченя кочергой подтолкнула поленья в огонь.

– Когда Загорья нашего не было, – начала рассказ женщина, – не было и людей на земле. Но когда появились люди, началась борьба между Добром и Злом. С тех пор так и повелось, чтобы каждый сам выбрал, с кем быть – с Добром или со Злом. Долг человека – идти за Добром как по лезвию ножа и не упасть ни влево, ни вправо. Оно приведёт его туда, где хорошо. Но не все выбирают Добро. Отсюда и вражда людская.

Ровченя поднялась со скамеечки и подошла к сыну. Мать приподнялась на цыпочки и поцеловала его в вихрастую макушку. За окном выла метель. Снежная мгла носилась, будто её гоняли гигантской метлой. Если к утру эта пляска не прекратится, то наметёт по самые окна. Придётся полдня откапываться.

В печи гудел огонь. В доме становилось жарко. Ровченя скинула душегрейку и стала раздеваться, готовясь ко сну. Тлеющие угли красным жаром колыхали полусумрак избы. На стене двигались оранжевые пятна. Робкие тени старались выбраться из тёмных углов, но, озарённые пламенем, сжимались в комочки. Природа продолжала неистовствовать. Ровченя скользнула под одеяло. Приближалась дремота, увлекая на свои благостные поля.

Когда Русан открыл глаза, за окошком посветлело. Серый зимний рассвет словно утихомирил ветер. Снежные тучи вытряхивали последние россыпи снежинок. Мальчик сполз с печи и нащупал подшитые кожей валенки. В запечье скреблись мыши. Из темноты доносилось размеренное дыхание матери.

Русан глянул в окно. Тучи отступали за горизонт. Из белой пелены, как светильник сквозь туман, вырисовывалось размазанное золотисто-красное пятно солнца. С первыми его лучами в деревушке Земной Верх оживились собаки.