– Ну, откуда мне знать?! – раздраженно ответила я. – Реми, отпусти меня. Давай забудем обо всем?

– Нужно было думать до того, как грубить мне. – высокомерно вздернув бровь, заявила она.

– Зачем же ты оттолкнула меня?! Ты нравилась мне! Могла сделать со мной все, что душе угодно, и я была бы счастлива! – психанула я. – Но нет! Ты хотела поиграть со мной, как кошка с мышкой!

Реми замерла, задумчиво глядя на меня. Легкая растерянность в ее глазах граничила с глубокими размышлениями. О чем думала эта пустая, как тыква, голова?! Я представила, как мимо пролетает муха, и Реми рассматривает ее, как последняя идиотка, вот именно с таким выражением лица, как сейчас. Если бы не боль в руках, наверное, я расхохоталась бы. Но вот, она что-то решила, и улыбнулась.

– Ты права, Каролина, во всем права. Я сглупила, не спорю. Но… просто нужно было вернуться, когда я позвала, понимаешь? И ничего этого… – она обвела взглядом всю комнату и меня, висящую посреди. – … не было бы, котенок. А теперь давай поедим, ладно? Я не хочу, чтобы от голода у тебя испортилась кожа.

Запястье левой руки саднило неимоверно. Мне не хотелось есть, и я уворачивалась от ложки. Реми не отличалась терпеливостью, и отхлестала меня по щекам. Я сжала зубы изо всех сил, по щекам потекли сердитые слезы.

– Может, клубничку? – ласково спросила она, как будто только что не била меня по лицу. Наверное, у нее не все в порядке с психикой.

Я промолчала, закрыв глаза, больше не желая видеть ее изумительные глаза и неадекватное поведение. Теперь я, кажется, буду бояться и женщин тоже.

– Ну, ладно. Не хочешь кушать, повиси тогда. У меня работа. Позже приду. – заявила она и, удалилась из комнаты.

Когда я очнулась, мистер Мэрбл лизал мое тело! Я чуть не взвыла от отвращения, и задергалась на ремнях. Он странно хихикал, от ужаса у меня волосы встали дыбом. Я не могла ничего сказать, у меня во рту оказался кляп, и ремни от него окружали всю голову. Больные ублюдки! Я стала их игрушкой!

– Я только чуточку… только немножко… – бормотал мужчина, расстегивая джинсы, и я завыла. – Ну, чего ты? Я буду ласковым… обещаю!

Он нажал на что-то на стене, и связанная, я рухнула на каменный пол. Ноги подо мной подкосились, я больно ударилась коленками и локтем. Голова тоже приложилась основательно, и теперь из глаз, вперемешку со слезами, сыпались звезды. Он поднял меня с пола и швырнул на постель, оббитую кожей. Я попыталась ползти, но он схватил меня за ногу, и пристегнул к чему-то. Руки онемели, я не могла даже попытаться выцарапать его ненавистные глаза. И снова я пристегнута, с палкой между ног, которая не позволяла сжать коленки вместе. Сил бороться не осталось. Безумно хотелось есть и в туалет. Я понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как попала сюда.

Всем телом он навалился на меня, обдав запахом перегара. Я отвернулась, желудок сжался, пытаясь выплюнуть из себя содержимое, которого не было. Перед походом в Клуб я не успела поесть. Думала, позже, с Сабриной. Как всегда в такие моменты, я попыталась отгородиться от собственного тела, чтобы не чувствовать. Это не я. Это происходит не со мной. Я просто сплю, и мне снится кошмарный сон. Нужно перетерпеть, и тогда я проснусь. Но мне не удалось обмануть себя. Тело сжалось от убийственной судороги, ломило так, что я не почувствовала его в себе. Я рыдала от боли в мышцах. Мне казалось, будто в меня воткнули около десятка ножей одновременно.

Когда он закончил, и вышел из комнаты, я вздохнула с облегчением. Мышцы расслабились, заставив почувствовать себя на вершине счастья. Так хорошо, когда ничего не болит… К счастью, обошлось без отвратительных сцен, и всяких жидкостей, кроме одной. Не могла не думать о той ху*не, что сочилась из меня, раздражая кожу. Моя кожа прилипла к дерматину постели. Я пыталась не шевелиться, чтобы не чувствовать раздражающее отлипание и прилипание кожи к коже…

Когда я очнулась вновь, то услышала, как Реми ссорится со Стивом.

– Я же аккуратно! Тебе что, жалко?! – защищался ублюдок от разъяренной Реми.

– Она моя! Я должна быть первой и единственной, придурок!

– Да, я сейчас искупаю ее, и все будет, как ты хочешь. – пообещал он, а я отвернулась, не желая его видеть.

– Отойди от нее, козел! – психанула Реми.

– Ай! Прекрати! – заорал мужчина.

Мне было плевать, что происходит между этими двумя больными на голову людьми. Пусть хоть перережут друг друга, только бы не видеть их и не слышать.

– Пошел вон! Говно!

Видимо, она вытолкала его за дверь. Послышался щелчок замка. Мы заперты. Она подошла ко мне, погладила лицо, а я скривилась от отвращения. Сейчас я ненавидела ее всей душой, ужасаясь тому, что прежде восхищалась.

– Прости, котенок. – залепетала больная сука. – Очень больно? Он не пихал в тебя какие-нибудь предметы? А? Ну, скажи, я же переживаю!

– Нет. – ответила я, мечтая только об одном, чтобы отстала.

– Хорошо. – кивнула она. – А то обычно после такого открывается кровотечение, и девочки умирают от потери крови. Все мужики сволочи! – выругалась она.

Если б не было так плохо, я бы умерла со смеху. Что за издевательский сарказм?! Все мужики сволочи, а она нет?! Эта кукла оказалась намного сильнее, чем я вообще могла себе это представить. Связанную, она подняла меня на руки, донесла до ванной, искупала, не снимая веревки с рук, и перенесла обратно в постель. Я понимала, что надо бы воспользоваться ситуацией, но от голода и боли не было сил.

На кровати она снова пристегнула меня, и я превратилась в букву «Л». Не могу не признать, ласками ей удалось вызвать во мне негу. С Реми, хоть и в плену, было так головокружительно, как не было с Сабриной. Я не умела сдерживаться, молча выносить «пытки», и стонала. Ее губы, ее язык там, внизу, заставили биться в сладостных конвульсиях, изгибаться под ней, и иногда даже кричать. Похоже, ей нравилось давать, а не получать.

– Ну что, котенок? – прошептала она, языком лаская раковину моего уха, заставляя дрожать от наслаждения. – Я реабилитировалась в твоих глазах?

– Да… – простонала я.

Рука сжимала мою грудь, а горячие губы медленно блуждали по шее, ключицам, спускались к соскам, даря наслаждение.

– Хорошо. – промурлыкала Реми. – Простишь меня теперь?

– Да, Реми. – прошептала я, не в силах оторвать глаз от ее роскошных губ.

– Вернешься ко мне? – просветлело ее красивое лицо.

– Я уже вернулась. – ответила я.

– И то правда. – самодовольно ухмыльнулась она.

– Хочу поцеловать тебя. – выдохнула я.

С одной стороны, правда, хочу, а с другой надеюсь, что она развяжет меня и… если руки перестанут неметь, я смогу сделать хоть что-нибудь… пока не знаю, что.

Она впилась в мои губы так страстно, что на мгновение я забыла про измученные руки, и про то, что я пленница. Когда она отодвинулась, удовлетворенно лицезрея негу в моих глазах, я пояснила:

– Я имела в виду твою киску, Рем.

– Ок. – радостно улыбнулась она.

Я просчиталась, она не развязала меня. Вместо этого потянула в центр кровати, и подстроилась так, что я легко достала до нее. На мгновение мелькнула мысль откусить ее половые губы, но ведь это не поможет вырваться. Скорее она убьет меня сразу. Ладно, потерплю, может кто-нибудь найдет меня, а потом… потом… ее стоны кружили голову так, как будто целовала не я, а она. Она перевернулась, и мы оказались в позе 69. Удивительно… оказалось ей не достаточно получать удовольствие, она жаждала доставлять его. Мы двигались в такт друг другу, и получили удовольствие вместе. После я слегка укусила ее за зад, она взвизгнула и расхохоталась. Повалившись на постель рядом со мной, она счастливо улыбалась, и я не могла сдержать улыбку. На минутку показалось, что я не связанна, и мы влюблены. Ее губы прижались к моему лбу и, чувствуя ее горячее дыхание на моем лице, я уснула. Вот такая я дура.

Когда я очнулась, Реми не было. Желудок больше не просил еды, мое тело настраивалось на безразличие. Если никто не найдет меня, пусть я лучше умру. Это лучше, чем есть, и терпеть нескончаемый плен. Быть пленницей немного сумасшедшей Реми не так тяжко, как пленницей мистера Мэрбла. Меня тошнило от его запаха, а когда он снимал трусы… неужели трудно помыться?! Мучали рвотные судороги, я съеживалась, и пыталась расслабиться, чтобы сводящая с ума судорога отпустила. Иногда я не выдерживала и рыдала. От слез, почему-то, становилось больнее, обиднее.